Начинало смеркаться, ноги у него гудели от усталости, голод опять тянул живот, и Тесугу с тоской спрашивал себя, скоро ли будет привал. И как они разобьют лагерь, ведь у них, кажется, нет собой ничего для этого. Но его спутники шли и шли дальше, по той же тропе, вившейся по плокогорью, то поднимаясь, то опускаясь, и он старался примериться к их шагу. Однажды, из-за холма, который они огибали, послышался тоскливый вой, похожий на волчий, и его сердце сжал страх. У них нет ни копий, ни луков, что делать, если придется встретить хищников? Но никто из мужчин даже не обернулся на звук, и не проявил ни малейшего беспокойства. Ему вспомнились высеченные на камнях Обиталища Первых знаки, изображения всех народов их мира. Умеют ли они заклинать зверей? Подчинять своей воле словом? Сейчас бы он совсем этому не удивился.

Когда стемнело, и костры Древних загорелись над головами, он уже только устало передвигал ноги, не думая ни о каких увиденных за день чудесах, только об отдыхе. По тяжелому дыханию спутников, он догадывался, что и они тоже устали, но не останавливались на привал, бредя друг за другом след-в-след. Вдруг, остановившись там, где тропа поворачивала за еще один холм, шедший впереди Куоль поднял руку:

– Пришли, – сказал он, – пусть новый подойдет сюда. Это Место Силы, место, где духи выбрали его. Пусть он увидит его сейчас.

Тесугу сделал несколько шагов, огибая остальных, подошел к Куолю и увидел.

Я привыкала говорить с черепами ушедших, и вдыхать тлеющую на углях траву, от которой плыло в голове. А искичен продолжали рассказывать про древние времена и давно прошедшие дни ярости. Так узнала я, как люди, чьи глаза не окаменели от взгляда Кулсаскау, кто не погиб от жуткого холода и не был растерзан обезумившими от дыхания кайвукку животными, решили уходить. Они собрали всё, что имели, и покинули землю, на которой жили счастливо с незапамятных времен. И они шли по белому огню, который жег холодом их ноги, переходили через окаменевшие реки и падали от усталости. Упавших оставляли лежать там, где их покинули силы, и белое пламя, вырывавшееся из ртов кайвукку, покрывало их тела.

И люди шли через равнины и горы, и видели горькую воду, без конца и края, которую её гневные духи заставляли биться о прибрежные камни. Но однажды, когда они перешли через бескрайние горы, открылась перед ними другая земля. На ней шумели реки, полные чистой воды и вкусной рыбы, и бродили неисчислимые стада, на плоскогорьях же росли в изобилии плоды и колосья. И сказали тогда искичен: «Это земля, к которой нам велели идти ушедшие, никогда до неё не доберется гнев Кулсаскау, и тут мы будем жить в радости и изобилии».

Долгое время так и было, и люди множились на плоскогорьях, и ели мясо коз и газелей, и прославляли духов земли и неба, и чтили черепа ушедших. Но потом и на эту землю пришла беда.

О ней говорят по-разному. Но все сходятся на том, что Кулсаскау нашел их и здесь. И опять чернело небо, и грохотал в нем смех повелителя кайвукку, и опять метались испуганные животные, и люди забывали слова, чтобы приманить их к себе. А потом был грохот, и стон, и крик, и тряслась земля, а некоторые из людей были погребены под рухнувшими сводами пещер. И все готовились к смерти, потому что в этот раз не знали, куда бежать от гнева духов тьмы и холода, и даже черепа не могли ничего сказать.

Но потом случилось чудо. Отряд охотников, ушедший особенно далеко от своего стойбища, в преследовании рогатых, принес весть. Кулсаскау побежден. Люди с темной кожей и чужим языком, живущие по ту сторону гор, утишили его гнев, обратили его в камень, поставив охранять самых могучих из духов. И перестала трястись и дрожать земля, опять просветлело небо. И сказали людям черепа мудрейших, что жизнь их будет длиться до тех пор, пока заточен в камне повелитель кайвукку.

Эта ночь, которую он провел в еще одной странной каменной хижине, не принесла ему ярких снов. Когда Тесугу открыл глаза, пытаясь понять, где находится, в голове кружились только обрывки мыслей, слов и образов. Ничего ясного. Он продолжал лежать, ощущая голым телом жесткое тканое полотно и шкуру, которой прикрыл ноги. И, постепенно, увиденное вчера складывалось во что-то единое.

Они подошли сюда в потемках, когда ночь освещалась только неверным вечерним светом, и Тесугу, скорее по запахам и звукам, чем по виду понял, что здесь живут люди. Много людей – ибо дух тут стоял человеческий, который не перепутаешь ни с чем. Запахи жженых растений и жарящегося мяса, нечистот и человеческих тел. И звуки – тихие голоса, словно звучавшие из-под земли. Впрочем, быстро стало ясно, что не из-под земли. В темноте ночи непроглядной чернью выделялась гряда. Высокая, выше его роста, и сплошная. С недоумением, он понял, что его спутники идут именно на неё, хотя в ней не заметно было никакого просвета. Но, когда они подошли совсем близко, оказалось, что с одной стороны спускаются камни – уступами, как то было в Обиталище Первых. Куоль первым поднялся по ним, и махнул рукой, дав знак подняться и ему. И Тесугу поднялся, впервые взглянув на Место Силы сверху. Впрочем, тогда он еще не знал, что оно так называется.

В сумерках он мало что разглядел, но понял – среди этих камней живут люди. Запахи и звуки стали резче, но потом, вдруг, прозвучал чей-то предостерегающий окрик, и голоса один за другим стихли, только издалека донесся яростный лай какого-то животного. В темноте и почти полной тишине, Куоль повел его по странной, неестественно ровной площадке, и Тесугу краем глаза увидел из-за камней красноватое свечение, словно там горели чьи-то очаги. Они шли между каменных глыб и узких столпов, потом его привели к странному сооружению, едва заметному в потемках, и там Куоль сказал:

– Жить ты будешь здесь.

И вот он здесь. Прошлой ночью усталость пересилила и страх, и голод, и любопытство, он рухнул на лежанку и, почти немедленно, заснул. Но теперь, когда лившийся через узкий проем свет возвещал утро, Тесугу с тревожным любопытством оглядывался по сторонам. Хижина оказалась довольно просторной, но, что еще удивительнее, сложенной из камня. Не подземная, как жилища их рода, стены сложены из ровных камней, швы между которыми скреплялись каким-то странным веществом. Из него же, похоже, состоял и пол – шершавая, ровная поверхность густо-серого цвета. На ней располагалась его лежанка – ровные, плоские камни, укрытые плетеной накидкой. В одном углу – очаг, острые булыжники образовывали невысокую ограду. Но больше, чем очаг, внимание Тесугу привлекло сооружение напротив его лежанки. Он даже приподнялся, чтобы рассмотреть его лучше, а затем и встал.

В двух шагах от него на сером полу стояли три обрубка дерева, на которых располагалось что-то вроде плетенки. При взгляде вблизи она оказалась состоящей из множества тонких ветвей, с невероятным искусством пронизанных друг в друга. Местами их поддерживали продетые жильные нити, и такие же нити захватывали концы плетенки и были окручены вдоль деревянных подставок, по намеренно проделанным желобкам. И, хотя в их роду и соседних, тоже умели делать из ветвей плетенки, чтобы переносить предметы, эта была выполнена так, как никто из знакомых ему женщин сплести бы не сумел.

Не меньше самой плетенки его занимало и лежавшее поверх неё. Первым взгляд притянуло что-то блестящее, и он, нерешительно протянув руку, коснулся прохладного обсидиана, а потом нащупал гладь рога. Подхватив, понял, что это нож. Такие были и у мужчин их рода, но этот был сделан куда более тщательно. В рог тура, расщепленный на конце, была вдета тонкая обсидиановая пластина, щель обмотана жильной нитью, по краям которой вступало что-то вязкое и черное. Тесугу подержал нож, взвесил его в руке и примерился резать. Да, за такой бы охотники их рода отдали и сделали все, что угодно – не сравнить с их собственными поделками. Все еще не выпуская нож из руки, он снова посмотрел на плетенку. Чаша, какой-то желтовато-бурый камень, искусно выточенный посередине так, что толщина стенок не превышала толщины его мизинца. Рядом с чашей лежала пластина, выточенная из кости какого-то животного и исчерканная многочисленными царапинами, словно на ней что-то резали. Чуть дальше – то, что он принял за подвески, костяные кольца разной формы и оттенка, нанизанные на толстую нить, и, посередине – еще одно кольцо, просто лежавшее на переплетении прутьев. Оно было совсем небольшим, и, несомненно, тоже из кости, но в расширение с одной его стороны вставлен черный камешек. И еще там было…