В старших классах увлекался резьбой по дереву. Запах свежей стружки, которую строгал папка рубанком с хорошо высушенных деревянных досок, впитался с детства.

Очень любил уроки труда, которые у нас вёл бывший фронтовик Иван Николаевич. У него было осколочное ранение, и его правый глаз, как и у меня, смотрел в сторону.

Он научил нас делать табуретки, на станке точили шахматные фигурки. А коней я позднее вырезал из сухого куска осины – самой мягкой и податливой для резьбы древесины.

Главное, нужны инструменты для работы с деревом. Первые мои инструменты были сделаны отцом в кузьмехе. Деревянный молоток – киянка, стамески – широкая и узкая, и два острейших косых ножа – маленькая и большая заячьи лапки.

Этим богатством я был доволен почти год, пока в новом хозяйственном магазине не увидел набор для резьбы по дереву.

В синей коробке из жёсткого картона были плотно уложены разные стамески и небольшой точильный брусочек из мелкого абразива для правки инструмента перед работой.

В открытой коробке на витрине они поразительно блестели, а ручки отливали матовой белизной прочной пластмассы. Набор стоил безумных денег, дороже бутылки водки, как пошутил папка, когда я выпрашивал у него купить этот набор.

В этом наборе были стамески с волшебными названиями: прямая стамеска – нужна для обработки деревянных заготовок и вырезания простых углублений; косая стамеска – имеет лезвие, которое скошено под углом сорок пять градусов; угловая стамеска – похожа на английскую букву V; стамеска полукруглая – это, пожалуй, самая главная разновидность данного инструмента; клюкарза – очень похожа на полукруглую стамеску, но на конце у неё загогулина в виде полукруглой клюки; цезарики – тоже можно назвать разновидностью полукруглой стамески, однако они имеют более узкую рабочую часть; штихели – имеют грибовидную рукоятку и косой резец, их применяют главным образом для вырезания канавок; клёпик – это мини-стамеска по дереву, которая имеет тонкую заточку узкого лезвия, похожую на острый листочек. Этот инструмент применяют тогда, когда обычные стамески не могут создать рисунок нужной точности. Уф-ф…

Когда я всё это, или почти всё, точно уже не помню, рассказал вечером на семейном совете, бабушка первая заняла мою позицию и сказала папке: «Купи уже ему этот набор, хоть по дворам шляться не будет».

Набор был куплен, шахматы с красивыми конями выточены, были сделаны резные заготовки для шкатулки из сухой досочки благородного кедра, но ещё этой породы дерева найти не удалось.

В планах было вырезать орла с распахнутыми крыльями, Мадонну с младенцем, распятого Иисуса Христа, но не случилось.

Потом увлёкся техникой маркетри, когда в тоненьком кусочке деревянного шпона вырезаются и заполняются мозаичными кусочками других пород шпона различные картинки. Очень красивая техника.

Но добыть шпон в те времена не представилась возможность, а в магазине он не продавался. Да и десятый класс налагал особенные обязанности: надо было учить билеты к выпускным экзаменам в школе.

Времени на увлечения практически не оставалось, но это не относилось к чтению.

Окончание школы запомнилось ещё и безумной, просто запойной тягой к чтению. Старшая сестра к этому времени вышла замуж и переехала. Навещая её в квартире матери мужа, где обосновались молодые, я открыл настоящую сокровищницу в серванте: полные собрания сочинений Пушкина, Лермонтова, Блока, Алексея Толстого, Теодора Драйзера, Джека Лондона и кучу книг из серии «Большая всемирная литература».

Недоступное богатство для нашей семьи! Родители были простыми рабочими, и покупка книг не входила в необходимые нужды.

Я выпрашивал по одной книге и ночи напролёт проглатывал содержание.

У Блока наслаждался стихами о прекрасной даме. С интересом прочитал «Петра Первого» Алексея Толстого, «Финансиста» Теодора Драйзера. А рассказы Джека Лондона про золотую лихорадку, про Малыша и Смока стали для меня открытием.

Много было прочитано. Отец, уходя утром на работу, выключал свет в моей комнате и укрывал одеялом.

А вечером была нравоучительная беседа: испортишь глаза, нельзя так много читать, что там такого необычного в этих книгах?

Толкового ответа я дать не мог, только мямлил, что больше не буду. Это повторялось с завидным постоянством.

И всё-таки выпускные экзамены – важнее. Надо садиться за учёбу.

Успешно сданы все экзамены в школе, получен аттестат со средним баллом пять, а точнее, четыре целых восемьдесят пять сотых – потому что были освобождение от физкультуры и четвёрка по экономической географии.

Полные надежд и молодого энтузиазма, мы с друзьями поехали поступать в МФТИ.

В те времена говорили: перед вами все дороги открыты. Только сейчас понятно, что нельзя изменять своей мечте и пускать всё на самотёк.

В Долгопрудном первым делом проверили справки по здоровью, и полному молодому человеку (а точнее сказать, толстяку), постоянно вытирающему пот со лба – середина июня выдалась жаркой, – объяснили, что этот институт готовит в будущем офицеров, и люди, не проходящие по здоровью, к собеседованию не допускаются.

Это был первый удар по мечте придумывать и чертить за кульманом модели новых летательных аппаратов.

Из трёх серовских парней нашего года выпуска в МФТИ поступил только Толя, закончил, защитил кандидатскую диссертацию и в возрасте чуть более сорока лет ушёл из жизни: инфаркт.

Подумав ночь, выпив две бутылки портвейна, мы с другом Мишей купили билеты на поезд до Казани и поехали поступать в Казанский авиационный институт.

«Расти и крепни, родной Татарстан», – такой лозунг огромными буквами на соседних, опоясывающих железнодорожный вокзал, пятиэтажках встретил нас в Казани.

В те времена этот город ещё не достиг того величия, которого добился в современное время. Серенькие пяти- и четырёхэтажные каменные здания нового города, деревянная застройка старой исторической части города, какой-то игрушечный Казанский кремль, который в настоящее время, после капитальной реставрации, заблистал новыми яркими красками, а окраины сплошь, как и сегодня, состояли из добротных одноэтажных домов.

Но и этот город не стал моей альма-матер. В приёмной комиссии татарского института, взглянув на «уральского богатыря» и посмотрев справку по здоровью, отказали в приёме документов и порекомендовали УПИ, физтех.

Друг мой Миша остался сдавать экзамены в КАИ, недобрал один балл и ушёл в армию. Я же поехал в Свердловск, в УПИ.

Большой коричневый портфель из кожзама, набитый до отказа в основном книжками за девятый-десятый классы и тетрадками, а также небольшой фибровый чемодан с вещами я оставил в камере хранения свердловского большущего шумного железнодорожного вокзала и пошёл искать Уральский политехнический институт.

Доехав на трамвае до остановки «Восточная», увидел величественное здание с колоннами, как у Большого театра в Москве (и как потом узнал, это здание являлось шедевром эпохи конструктивизма двадцатых годов двадцатого века), и с замиранием духа вступил внутрь.

В 1979 году в фойе института ещё стоял памятник С. М. Кирову, чьё имя он тогда носил. Сергей Миронович был изваян из какого-то металла в костюме и сапогах, а место это называлось среди студентов «у сапога».

В октябре 2020 года наш институт отметил столетний юбилей. Сегодня это Уральский государственный университет имени первого Президента Российской Федерации Бориса Николаевича Ельцина – именно такая надпись огромными буквами украшала фасад главного здания около пяти лет назад, когда довелось поучиться на двухнедельных курсах повышения квалификации. Но всё равно из космоса не видно.