Но запомнилось не это. В путёвке в графе «Станция назначения» было указано Туапсе и чуть ниже – Дедеркой.

В общем, когда прибыли в пункт назначения, встретили нас маленькое здание железнодорожного вокзала с надписью «Туапсе» и большое белое здание с надписью «Туалет».

Так как сами разобраться мы не смогли, куда ещё нам ехать, отец пошёл спрашивать в билетные кассы: «Как добраться до деревни Дедёрка?»

Кассир, а потом и мы долго смеялись, хотя так оно и было: до Дедеркоя, где у серовских железнодорожников был построен пансионат, нужно было ещё ехать на электричке.

Конечно, та поездка очень запомнилась.

Во-первых, бескрайнее Чёрное море, которое вовсе и не чёрное, а синее, когда спокойно шуршит мягкими, как лапки котёнка, волнами, грязное с хлопьями пены – в шторм, зелёное – после шторма.

Во-вторых, кромешная темнота по вечерам с переливами сверчков и цикад, обалдеть какие растения и настоящий виноград.

Я с детворой жил в деревянных корпусах, а родители – недалеко в частном секторе в щитовом игрушечном домике.

Именно тогда я окончательно научился плавать, или, как говорил отец, «уже свободно держишься на воде», и впервые близко познакомился и на всю жизнь увлёкся игрой пинг-понг, или настольным теннисом.

Один из отдыхающих был асом в этой божественной игре. Он умел крутить разнообразные подачи, играть близко у стола и далеко, резать и щёлкать и, безусловно, был в нашей партии отдыхающих лучшим игроком.

Так вот, он говорил: «Играть нужно не руками, а головой».

То есть оценивать возможности противника и соразмерять свои в каждой конкретной ситуации.

Всю последующую жизнь время от времени я увлечённо играю в теннис и научу, конечно, своего младшего.

Так вот, в Свердловск мы с отцом приехали утром и, сразу пересев на трамвай, направились в УПИ.

Благодаря настойчивости отца познакомились с председателем – женщиной около пятидесяти с благородной седины волосами, собранными в аккуратный пучок, к сожалению, не запомнил её фамилии, – и членами экзаменационной комиссии инженерно-экономического факультета.

Нас сразу предупредили, что первый экзамен уже завтра, и сегодня последний день приёма документов, собеседование по военной кафедре будет позднее – только таким образом мне разрешили оформить заявление, сдать все документы для поступления и получить направление в общежитие.

Уже после обеда перекусили с отцом в столовой ГУКа – главного учебного корпуса, как раньше его называли.

Помню, отцу понравился обед: разрезанное пополам варёное яйцо, политое майонезом, и хорошо прожаренные шницели с пюре и подливкой.

Весь первый год учёбы покушать в ГУКе в большую перемену было просто удачей: очереди как в Мавзолей. Перехватывали что-нибудь в буфете, как правило чёрный кофе и пирожки из автомата с печенью или с повидлом, обжаренные до черноты – видимо, на одном и том же масле.

Поэтому на втором году обзавёлся новой записью в медицинской карте: гастрит желудка.

Опять отступление: после устройства в общежитие предложил проводить отца на вокзал, он отказался, попрощались на трамвайной остановке: «Иди, готовься к завтрашнему экзамену».

Общежитие в этот период практически пустовало: только абитуриенты, сдающие экзамены, да несколько студентов, отрабатывающих колхозную практику на «дому» – блатники.

В комнате перед первым экзаменом жил один, потом приехал и застал ещё одного парня, но он срезался на третьем экзамене, и больше его не видел.

Разложил на подоконнике учебники и общие тетради, заполненные школьными билетами и ответами на них. Стола в комнате не было, комендантша объяснила отцу, что остальные комнаты студенты со второго по пятый курс закрыли с вещами, а оставшиеся комнаты – выпускников, которым уже море «по колено», и куда они девали столы, она не знает, и вообще: «Если не нравится – идите и снимайте квартиру».

Обхватив голову руками, начал думать, как завтра буду сдавать экзамен. Не мог уснуть от огромного количества новых впечатлений, чужого спального места: сменное постельное бельё, к которому впоследствии привык, было жалкое, бессчётное количество раз стиранное, с чёрными штемпелями, которые уже невозможно разобрать, но хоть не сырое, как в поезде.

Уснул только под утро, поэтому отчаянно проспал и в девять часов, заполнив портфель учебниками, думая, что они помогут, побежал сдавать первый экзамен.

Посмотрев расписание экзаменов в крыле, где располагался инженерно-экономический факультет, увидел цифру 432, на две корявые буковки перед этой цифрой не обратив никакого внимания, отправился к данной аудитории на четвёртом этаже.

Подозрительно: она была пуста, и рядом никого не было. Пришлось возвращаться на второй этаж к расписанию и уточнять, в чём дело.

Женщина с соседней кафедры, с улыбкой посмотрев на красного, запыхавшегося абитуриента, подошла вместе со мной к расписанию и объяснила, что две буквы «Мт» перед цифрой 432 означают, что это аудитория металлургического факультета совсем в другом здании, и показала из окна, куда идти.

Окончательно обезумев и схватив ненавистный, тяжеленный портфель, как мог быстро побежал по указанному направлению.

Вскарабкавшись на четвёртый этаж метфака, уже весь взмокший и с готовым выскочить из груди сердцем заглянул в аудиторию 432.

Там знакомая уже женщина с благородными сединами сказала, повысив голос: «Тихо, не мешайте, закройте дверь, идёт вступительный экзамен».

Растерявшись от такого начала, во второй раз открывать дверь было вообще невозможно страшно. Но опять свою роль сыграло провидение, или воля случая, или (уже гораздо позднее понимая, что нашими жизнями, конечно же, управляет кто-то свыше) дверь открылась сама.

Эта строгая, но, как я потом понял, и справедливая женщина, приподняв очки и рассмотрев поближе – видимо, она, как и все учителя, страдала близорукостью, – громким строгим шёпотом сказала: «Это ты, из Серова? И сегодня опять опоздал, дети уже сорок минут как решают экзаменационные задания».

Пришлось таким же громким шёпотом объяснять всё приключившееся и умолять, чтобы мне выдали билеты, я справлюсь.

Она, помнится, еле заметно улыбнулась этой правдивой истории, открыла дверь, велела поставить около стола портфель, взять билет и проштемпелеванные пять листочков бумаги для решения и садиться на свободное место.

Аудитория Мт-432 представляла собой большой зал с широкими ступенями, уходящими кверху и к задней стене помещения.

В те времена это были самые большие учебные классы для поточных лекций, то есть для разных групп одного курса – потока, – больше был только киноконцертный зал УПИ, где позднее довелось услышать выступление «Виртуозов Москвы» под управлением знаменитого Владимира Спивакова и понять, почему скрипки так называются. На втором ряду звуки, которые они производили, особенно когда настраивались, объясняли их название.

Так вот, свободное место в этой огромной аудитории – причём сидеть было разрешено только по одному человеку за партой – нашлось на самой верхотуре.

Наконец-то усевшись, в очередной раз обтерев мокрым платком горячую голову, успокоился и принялся читать задания билета.

Если, поднимаясь к свободному столу, я боковым зрением отметил, что у нескольких симпатичных девчонок неприлично короткие юбки, то после того как приступил к решению, больше никого рядом не видел: было задание и проштемпелеванные листочки.

Подобные задания мы много раз решали и в школе, и на нашем физико-математическом факультативе.

Поэтому, затратив, наверное, около тридцати-сорока минут, я уже отодвинул исписанные листы и начал осматривать окружающих.

Оказывается, не для всех поступающих задания были знакомыми, многие, наморщив лбы и яростно кусая кончики шариковых ручек, что-то сосредоточенно писали, потом зачёркивали, а кое-кто пытался списать, даже у одной девочки с короткой юбкой формулы были записаны на ногах.

Окружающие увидели, что я отложил писанину, и начали с умоляющими глазами беззвучно просить оказать помощь. Эти телодвижения оказались не совсем беззвучными, тот же преподаватель с благородными сединами поднялась на верхний ряд парт и укоризненно попыталась урезонить: «Что же ты вытворяешь? Из Серова, опоздал, а теперь своими вопросами и соседям не даёшь решать?»