Юное и гибкое, лёгкое в воде тело усваивало подсказанные навыки быстро. Светозар уже смело плыл и даже там, где ноги не касались дна. С каждым взмахом юноша чувствовал себя уверенней, а его движения становились чётче, резче и быстрее.

Левый берег – невысокая луговина, а правый сперва низкий, заливаемый по весне, с редкими ивами, стволы, которых, словно желая посмотреть на своё отражение в реке, наклонились к ней. Узкая низина упирается в обрывистый склон оврага.

Светозар и Ждан обогнули одну из ив, что тянулась над поверхностью почти на два аршина, а потом круто поворачивала к небу. И тут они вынуждены были остановиться и затихнуть. В десятке саженей перед ними у полузатопленной старой ивы, что росла над водой, купалась дева.

– Поворотимся, – шепнул другу Ждан.

– Не, сплаваем, – Светозар кивнул в сторону купальщицы, не отрывая от неё глаз.

Распущенные тёмные волосы девушки закрывали плечи, спускались под воду. Сквозь мокрые пряди белело обнажённое тело c лёгким зеленоватым оттенком, видимо тень от листвы густых ивовых ветвей. Она будто с кем-то говорила, но слов, конечно не слышно, далековато, лишь какой-то слабый писк.

Ждан не хотел туда плыть. С большим трудом давалось ему отвлечься от воспоминаний о Благуше, от тяги и тоске по любимой жене, ведь каждая встретившаяся молодица будила вновь и вновь мужскую силу, которая мучила его, потому как любая другая всегда чужая ему и только люба родная Благушенька. Да ещё одолевает томление, что и не знает куда деться, а потом уныние и всё вокруг печалит, раздражает. А разве можно так жить? Вот и бежал Ждан искуса, лихо в себе гасил.

Не хотел Ждан пускать к ней Светозара, а вот почему объяснить ни себе, ни ему не мог. Но наперекор своему чутью настаивать не стал, мол, если невтерпёж, пусть юнец потешиться, а сам, чтоб не мешать им решил выйти на берег и переждать в ракитнике. Предупредил, чтоб недолго и потихоньку вышел из воды.

Светозар медленно плыл, но всё же его приближение девушка заметила. Она повернулась. Юноша поразился, он ещё не видел подобной красавицы и замер в нерешительности. На лице купальщицы изумление, потом замешательство и, наконец, азартная весёлость. Она улыбалась. И Светозар улыбнулся ей в ответ, теперь он поплыл, хотя по-прежнему медленно, но смелее.

Тем временем Ждан приблизился к кустам, озадаченно оглядывая их. Как будто какая-то сила заставила расти стволы, пригибая к земле. Хотя явные попытки выпрямиться были, но опять притягивало что-то вниз, делая их корявыми и кривыми. А кора от натуги словно скручивалась спиралью. Ждан удивлялся, такие ракиты никогда ему не попадались, да и не таков их век, чтоб нарастить толщину почти в полтора обхвата. И почему тут так тихо? Действительно на этом участке среди старых деревьев и кустов птичьих перекличек не слышно. Никто из них не садился ни на одну их веток, летели мимо, как бы сторонясь.

«Гиблое место», – подумал Ждан и не стал здесь задерживаться, поднялся по склону оврага, пошёл вдоль реки, сверху наблюдая за Светозаром и купальщицей. Она продолжала улыбаться, и смело махала юноше гибкой ручкой. «Вот блудовка!»

Девушка перестала баламутить воду, и та прозрачная под солнцем блестела мелкой рябью. Но, что там просвечивает возле неё? Похож на хвост, рыбий, да пребольшой! «Каково туловище и голова, – раздумывал Ждан, пристальнее всматриваясь. – А вода то…» Он помчался вниз.

Течение незаметно разбивается и правая его часть перед купальщицей, будто нехотя слегка закручивалась, а левая большая текла дальше.

Ждан бросился в реку, схватил удивлённого неожиданным броском Светозара и со всей силы, выпихивая, вытащил на берег.

– Тебя укусил кто? – закричал юноша, не понимая ничего. – Зачем мне помешал? Деву спугнул! – оглядываясь и уже нигде не видя купальщицы, сокрушался Светозар. – Если б ты видел её глаза! Огромные! Синие! Акы… – и расстроенный умолк.

– Ага, акы омуты, да Светозар? – переведя дыхание, дополнил Ждан.

Тот грустно взглянул, еле сдерживая слёзы, он же был почти рядом с ней, несколько шагов и....

– В омут она и хотела тебя утащить, – отдышался и спокойно добавил, останавливая Светозара, который, конечно, не согласен и пытался возразить. – То была, друже, русалка и ушла к себе, в водоворот.

Слова Ждана ошеломили Светозара и казалось силы покинули, он только привалился к валуну и смотрел туда, где совсем недавно купалась дева необычной красоты с нечеловечески большими и прекрасными синими глазами и манила его к себе. Он знал, что её облик останется с ним, её глаза не забыть.

От лёгкого ветерка дрожат нежные листочки. Между веток сверкает солнце. Косые лучи прорвались сквозь древесный заслон, падают на сочную траву, где распластались утомлённые учебным боем воины и дружинники. Конечно, и пахарям и ремесленному люду не единожды случалось вести кулачные драки, но то забава, хоть далеко не всегда безобидная, а тут надо получить сноровку, чтоб жизнь свою спасти.

Ждан лежит среди цветущих ландышей на краю рощицы, тоненькие веточки берёз машут ему, пытаясь отвлечь от грустных дум. Ждан обычно побеждал своих ровесников односельчан, а тут никак не удалось вырваться из цепких рук. У него ноет тело, дружинник Моргач здорово его помял. Парня душит стыд за свою неловкость и неповоротливость, а тут ещё эти цветы… Их так любит Благуша! Бывало в эту пору всегда у неё венок, и с русых волос свисают душистые белые колокольчики. Да и в доме их дух, всюду натыканы небольшие пучки и привязаны увянувшие венки, сохнут для отвара. Ох, Благуша, милая голубка… и, когда свидятся, а уж и так тяжко… Кручина неотвязная измучила, тоска томит и по матушке родимой, и по непоседе Ягодке. Ох-хе-хе-ох!.. Ждан зачерпнул горстями травы, вырвал с корнем ни в чём неповинную, цедя прощения у Лешего, что без необходимости лишил растения жизни, но надо Ждану сбыть боль свою, а как… Моргач на глаза попался. И дерзость с решимостью всколыхнулись, выучится он воинскому мастерству, не за тем и он, и семья его претерпели горести, чтоб побитым быть.

Если бы сейчас увидела Мирослава сына, то узнала бы в нём молодого Собимысла, уверенность в осанке и решительный взгляд, ранее не часто проявлялись у Ждана, и она бывало сожалела, что мальчик перенял больше её черт, чем отцовских.

Спина гусляра опиралась о ствол дуба, а глаза следили за тающими облачками. Нельзя сказать, что его терзали сомнения, но всё же… Верно ли поступил, свернув с пути Велеса, покровителя певцов и сказителей, перешёл под могучую руку Перуна, заступника воинов? В раздумье отошёл от дерева, нагнулся к своей суме, достал гусли, тронул струны. Мелодичный звон разлился по округе, и люди встрепенулись. Яромудр уселся на бревно, а вокруг него уже кружком новобранцы с охотой ожидают, что скажет, да и дружинники поглядывают, не прочь послушать.

Вновь зазвенели струны, но теперь величаво, протяжно. «Куда други, путь мы держим? Куда направили стопы? Доля наша тайная и каждый ищет свою, – задумчивость на лице гусляра сменилась решимостью, а струны запели резче и в то же время торжественно, голос Яромудра искренне и доверительно вещал. – Ведут нас мужи-дружинники многоопытные, да не токмо они. Боги указуют. Ведут к битвам. Да извилиста наша дорога к славе воинской. Страх душу тревожит. Раняя смерть страшит. Но разве единожды живём на белом свете? Вновь и вновь родимся мы! А случится умереть, станут души в ряды вечного воинства Перунова! Встретит Перуница32, напоит Живой водой. Наши бессмертные души в Нави33 соединятся с пращурами-небожителями. Смерть в бою не страшна, а красна и славна, потому акы вой, встав на Стезю Перуна идёт по Стезе Прави34, чтоб помощь принести тем, кто остался в Яви35. Други, став воями, станем защитниками родичам на земле и на небе на веки вечные…»