– В каком смысле «социальных», недопоняла?

Ленка разъяснила:

– В том смысле, что наши местные толстосумы задумались о душе и решили заняться социальным служением. Или просто таким образом пытаются попасть в фавор. В любом случае по всему городу ставят такие точки-ларьки, такие… в виде ветряных мельниц, миленькие-премиленькие, все в оградках, горшочки на плетнях, цветы ампельные.

– Короче.

– Там раздают почти даром что-то наподобие карточек, и любой желающий малоимущий вправе ежедневно получать молочную пайку – столько-то молока, или кефира, или творога. Тут же столы, за которыми можно распить за счет фирмы стакан-другой. А инвалидам, пожилым и матерям-одиночкам на дом могут приносить.

– Молочные кафе-кухни.

– Вот, опять язвит, – пожаловалась подруга непонятно кому, – бесплатно людям будут молоко раздавать, что плохого?

– Вообще ничего, все хорошо, – утешила я, – а кто не совсем малоимущий, тому дадут что-нибудь?

– Разумеется. Я вот, кстати, принесла тебе каталог на всякий случай, раз уж не удалось тебе творожком накушаться. Нам по почтовым ящикам раскладывали, прям ну очень аппетитно. Себе-то я уже карточку выправила, как мать-одиночка.

Ленка достала из сумочки толстенький буклет и вручила мне. В нем на самом деле было на что посмотреть, и, по правде говоря, я слюнки сглотнула. Причем на титульном листе красовались столь восхитившие меня голубые «морские» коровы.

– Вот они, твои животинки.

– И впрямь. А кто это у нас такой щедрый, наш будущий новый мэр?

– Ну, насколько будущий – не знаю, не исключено. А кто щедрый – ты знаешь. Тетка Еккельн.

– Откуда я ее знаю? – удивилась я.

– Да все ее знают. Да вспомни! Бывший председатель нашего горисполкома.

– Вроде бы теперь припоминаю. Страшная загребака была когда-то. И хапуга.

– Она же теперь в списке «Форбс».

– Неудивительно. А теперь, ты говоришь, взялась сельское хозяйство поднимать. Ну что же, похвально, на исходе-то дней.

– Что-что?

– Так лет ей под сто вроде бы, не так разве?

– Лет-то ей предостаточно, да нам бы с тобой в ее возрасте так выглядеть, – с подколкой ответила Ленка, – выглядит она замечательно. Да и муж молодой.

– Точно, это освежает, – посмеялась я, – ну да ладно, что там у нас насчет лишних калорий?

Мы принялись уничтожать кондитерку.

Как говорится, посмеялись и забыли.

Бумеранг за то, что посмеялась над чужими бедами, прилетел быстро. Пары дней не прошло, помнится, как раз начались первые ночные заморозки, застучало в двигателе. Как же я жутко расстроена! Негодная ты, «Тойота», с гнильцой! Никак на капремонт вставать?

А как же запланированная смена парадигмы в моей городской резиденции?!

Терпеть не могу выбирать и тем более жертвовать желаемым ради нужного!

Не успела я окончательно расстроиться, как на телефон поступил звонок с незнакомого номера, и профессиональный голос, поздоровавшись, сообщил, что со мной хотела бы пообщаться госпожа Еккельн.

«Ура!» – подумала я.

Потенциальная клиентка из списка «Форбс» как раз тогда, когда ну очень нужны деньги, – что может быть лучше!

– Прошу, – предложила я солидно, – консультации бесплатны.

Голосок у мадам Еккельн был вполне музыкальный. Интересно, как она теперь выглядит? Я-то ее помнила низенькой, полной властолюбия, корпусной дамой, даже не без усов.

– Добрый день, Татьяна Александровна. Скажите, пожалуйста, будет ли вам удобно встретиться со мной для консультации по одному личному делу?

– Встретиться-то, конечно, можно…

– Временные затраты будут компенсированы и, разумеется, транспорт будет предоставлен.

– Тогда конечно, почему бы нет.

– Когда вам будет удобно?

– Можно и сейчас.

– Хорошо, куда прислать автомобиль?

Я предложила место встречи, мы попрощались.

В назначенный час меня поджидала практичная темно-серая «Вольво», на которой мы проехали буквально несколько кварталов.

Оказалось, что резиденция Риммы Алексеевны находилась также в центре: отреставрированный особняк с неброской, не оскорбляющей вкус вывеской «ООО “Молоко”».

Меня проводили в переговорную, преподнесли безупречный мокко. Также были предложены «сливочки», от которых я не отказалась – и совершенно правильно сделала. Такую вкусноту я пробовала лишь в злосчастных «Дубе и липе».

Поджидая госпожу Еккельн, я разглядывала окружающую меня действительность, и она давала надежды на неплохой куш.

По стенам переговорной были размещены произведения искусства, которым место было скорее в музее, не скажу в Эрмитаже.

Конечно, я не большой специалист в живописи, но и неискушенному было бы очевидно, что перед ним настоящие шедевры. И пусть тематика мне лично не близка – сплошные поля, избушки, угодья и стада, стада, стада, – но смотрелось очень органично.

Вообще во всем офисе превалировала сельскохозяйственная тематика, но со вкусом, ненавязчиво. Уклон в рустикальность был вполне извиним, учитывая специфику бизнеса.

К слову, со времени старта молочно-социального проекта весь Тарасов – и, по слухам, не только он – покрылся сетью ларьков – ветряных мельниц ООО «Молоко», украшенных, помимо прочего, красиво исполненным лейблом: профиль голубой коровы в венке из дубовых листьев.

Нет, кроме шуток.

Очень удачное оказалось начинание.

Эти молочные «кафе-кухни» пользовались колоссальным успехом, и с утра туда выстраивались настоящие хвосты из малоимущих всех мастей. Да и столики не пустовали, и потребляли на самом деле исключительно молоко и производные.

Что в очередях, что за столиками я с удивлением обнаруживала персон, у которых никогда бы не заподозрила финансовые проблемы. Самое забавное, что свои неслабые машинки они даже не думали прятать ну хотя бы за пару кварталов.

По ходу, на этих молочных «кухнях» не требовали никаких документальных подтверждений уровня благосостояния, требующего социальной заботы о получателе. Такой вот чрезмерно человеколюбивый подход. Как бы не обанкротились!

Некоторое время спустя – минут через десять – я уже наслаждалась обществом госпожи (фрау?) Еккельн.

С этой дамой я была знакома ранее лишь по фото и по текстам антикоррупционных репортажей. (Которые, к слову, ни одним приговором подтверждены не были.)

О горкомовском прошлом и тем более деятельности в эпоху первоначального накопления капитала в госпоже Еккельн не напоминало ничего.

Передо мной предстала приятная, стройная, грустная женщина вечно средних лет, с серебристыми волосами, ясными глазами, в строгом платье – от шеи и до щиколоток.

– Прошу прощения, задержали в налоговой, – сообщила она, снимая пальто, – рада знакомству.

Она некоторое время помешивала ложечкой в своей чашке какого-то суперчая, явно собираясь с мыслями. И наконец приступила к делу:

– Танечка… простите, вы позволите себя так называть?

– Да, конечно, как вам удобно.

– Благодарю вас. Меня тоже можно называть просто Риммой, – она вдруг виновато улыбнулась, – простите, никак не привыкну к тому, что на горизонте маячит цифра пятьдесят.

Я кивнула с пониманием.

– Итак, если вкратце, то дело вот в чем. У меня дочь от первого брака, Ольга, ей двадцать. С месяц уже я не имею от нее никаких вестей.

– То есть она проживает отдельно? – уточнила я.

– Да. Она с четырнадцати лет вполне самостоятельна, с тех пор как мы развелись с ее отцом. Она сначала уехала к нему. У нее немецкое гражданство. Потом училась в Нидерландах, окончила школу в Амстердаме. Затем вдруг решила вернуться в Россию, получила и российское гражданство, поступила у нас в университет, учится на втором курсе.

– И резиденция у нее тут есть?

– Да, отцовская квартира.

– Понимаю.

– После развода она выбрала его, и они были очень близки. Это несмотря на то что Якоб… так его звали…

– Он немец?

– Да, но наш, поволжский… да, так покойный Якоб был весьма авторитарен.