Николас выдавал ее замуж, и Джоанна не сопротивлялась, когда брат вложил ее ладонь в руку Макбейна. Он чертовски гордился сестрой. Она стояла между двумя воинами с гордо поднятой головой и ясным взором, в белом платье до пят, квадратный вырез которого был расшит бледными розовыми и зелеными бутонами. Фата, тоже белая, доходила ей до колен.

От невесты пахло розами. Аромат был слабый, но Макбейн явственно ощущал его. Отец Маккечни взял с алтаря маленький букетик цветов и, вручив ей, приступил наконец к обряду.

Взгляд Макбейна был прикован к невесте. Она выглядела удивительно женственной и хрупкой, и он не знал, как ему с ней себя вести. Больше всего его тревожило, что она недостаточно крепка, чтобы выдержать здешнюю суровую жизнь. Он заставил себя отбросить все страхи. Теперь его долг сделать так, чтобы эта жизнь не показалась ей адом. Он защитит ее от любой опасности, будет холить и лелеять. Пока он плохо понимал как, но был уверен, что сообразит. Он не станет заставлять ее пачкать руки или заниматься изнурительной работой, проследит, чтобы она побольше отдыхала. Заботиться о ней – самое меньшее, на что он готов в благодарность за землю, которую она ему принесла, ведь других причин думать о ее удобствах нет, правда?

Ветер швырнул ей в лицо золотистую прядь волос, и она на мгновение высвободила свою руку, чтобы отвести волосы назад. Какое это было изысканное, женственное движение. Золотая масса волос, казалось, лилась с ее плеч. Пальцы с такой силой сжимали букетик, что с цветов сыпались лепестки, и когда она не вернула свою руку в его ладонь, он был так раздосадован, что взял ее сам и прижал к себе. Николас заметил этот собственнический жест и улыбнулся.

Церемония протекала очень гладко до тех пор, пока отец Маккечни не попросил ее обещать любить, почитать и слушаться своего мужа. Она размышляла над этим целую минуту, а затем покачала головой и, обернувшись к жениху, попросила его наклониться, привстала на цыпочки, словно не хотела, чтобы его услышал кто-то еще.

– Я попробую любить вас, милорд, и наверняка сумею почитать, поскольку вы станете моим мужем, но вот слушаться во всем я не думаю, что смогу. Я полагаю, полное смирение не для меня.

Пока говорила, она оборвала все до единого лепестки со стеблей своих цветов, ухитрившись при этом ни разу не взглянуть ему в глаза, и уставилась на подбородок, ожидая ответа.

Макбейн был так изумлен услышанным, что не заметил ее испуга и спросил, с трудом сдерживая смех:

– Вы что, шутите?

Он даже не понизил голос. Поскольку его совершенно не заботило, что окружающие их слышат, она тоже не стала об этом тревожиться. Ее голос был так же силен, как и его, когда она ответила:

– Шучу с вами во время брачных клятв? Нет, милорд. Я вполне серьезна. Таковы мои условия. Принимаете ли вы их?

Сдерживаться больше не было сил, и он расхохотался. Прилив мужества сразу в ней иссяк, она смутилась и почувствовала себя униженной, но вопрос был слишком важным, чтобы отступить. Был только один способ настоять на своем – удалиться. Она распрямила плечи, выдернула ладонь из руки жениха, сунула ему свой общипанный букетик и, сделав реверанс священнику, быстро пошла прочь.

Все было ясно, однако не все маклоринские воины это уразумели.

– Как, невеста уходит? – достаточно громко, чтобы услышали все, спросил Кит, их командир.

– Она сбегает, Макбейн! – крикнул другой.

– Что ее так расстроило? – воскликнул отец Маккечни. – Разве я сказал что-нибудь неприятное?

Николас бросился было за сестрой, но Макбейн поймал его за руку и, отрицательно покачав головой, сунул ему букетик, пробормотал что-то себе под нос и направился за невестой.

Она уже почти добралась до свободного пространства, когда Макбейн перехватил ее, взял за плечи и повернул к себе. Она не смотрела на него, он приподнял ее лицо за подбородок. Джоанна вся сжалась, приготовившись к его гневу: он, разумеется, высмеет ее, – но тут же напомнила себе, что должна быть сильной.

– Но вы ведь постараетесь? – раздался его спокойный голос.

Ее так удивила его реакция, что страх тут же исчез, а на лице появилась улыбка. Она только что сумела противостоять лэрду и заставила принять ее условия… ну или хотя бы попыталась.

– Да, постараюсь, – пообещала Джоанна и тут же добавила: – Если получится.

Словно в молитве он поднял глаза к небу, решив, что потратил достаточно времени на обсуждения, и, опять завладев ее рукой, повел обратно к алтарю. Ей пришлось почти бежать, чтобы поспевать за ним.

Николас перестал хмуриться, когда заметил улыбку сестры. Ему, конечно, было чрезвычайно любопытно узнать, о чем шел спор, но он решил дождаться конца свадебной церемонии, а потом уже выяснить, что случилось.

Джоанна взяла злополучный букет и, повернувшись к священнику, пробормотала:

– Пожалуйста, простите, что прервала вас, отец.

Маккечни кивнул и повторил свои слова о необходимости любить, почитать и слушаться своего мужа, но на этот раз добавил «пожалуйста».

– Я буду любить, почитать и… стараться слушаться моего мужа, – пообещала Джоанна.

Николас хихикнул, поняв, о чем шел спор, зато маклоринцы и макбейнцы задохнулись от изумления и ужаса, но стоило лэрду скользнуть по ним взглядом, как наступило молчание. Затем он повернул свое хмурое лицо к невесте:

– Послушание и смирение далеко не одно и то же.

– Меня учили иначе, – возразила Джоанна.

– Вас плохо учили.

Его угрюмость пугала, и ее снова охватил страх. Дай Бог пройти через это.

Она опять сунула букетик Макбейну и повернулась, намереваясь уйти, но лэрд хлопнул букетиком о протянутую руку Николаса и перехватил Джоанну прежде, чем та успела сбежать.

– Ох нет, не надо, – шепнул он. – Нам не пройти через это вторично. – Желая доказать, что он подразумевал именно то, что высказал, он положил руки ей на плечи и притянул ее к себе: – Было бы неплохо закончить церемонию до следующего утра, Джоанна.

Она чувствовала себя дурочкой. Священник смотрел на нее с таким видом, словно сомневался, в своем ли она уме. Она вздохнула, опять приняла цветы у брата и обратилась к Маккечни:

– Пожалуйста, простите меня за то, что прервала вас, отец. Прошу вас, продолжайте.

Священник вытер лоб льняным платком и перенес все свое внимание на жениха. Джоанна едва слышала поучение священника о похвальности качеств доброго мужа, поскольку не могла одолеть смущение, но решение было принято, и будь что будет. Она сотворила быструю молитву, решив, что будет правильно предать все свои страхи в руки Господа, но все же хотелось бы, чтобы Всевышний послал ей какой-то знак, который возвестил бы, что все действительно будет хорошо. Какая она все же мечтательница! Она женщина, и потому Господь ее меньше любит, как не раз повторял епископ Холвик. У Бога наверняка нет времени прислушиваться к ее мелким тревогам, и она, вероятно, впала в грех тщеславия, ожидая какого-нибудь знака.

Она чуть слышно вздохнула, но Макбейн услышал и оглянулся, и она ответила ему слабой улыбкой.

Теперь пришел черед лэрда отвечать на вопросы священника. Он начал со своего имени и титула.

Его звали Габриель.

Господь подал ей знак. У Джоанны едва челюсть не отвалилась от изумления, но она постаралась овладеть своими эмоциями, однако мысли удержать не удалось. Вопросы возникали один за другим. Намеренно ли мать назвала его именем ангела, наиболее отмеченного любовью Господа? Джоанна хорошо помнила, что архангел Габриель защищает невинных, а еще известен как покровитель женщин и детей. Она помнила удивительные истории, передаваемые из поколения в поколение, от матери – к ребенку, о самом величественном из всего небесного воинства. Мать говорила, что Габриель всегда наблюдает за ней. Это был особый архангел, которого надлежало звать на помощь в глухую ночь, когда снятся кошмары.

Джоанна покачала головой: чересчур уж она романтична, вот и все. В имени мужа нет ничего символического. Вероятно, его матушка пребывала в мечтательном настроении после его рождения, а может, его и вовсе назвали в честь какого-нибудь родственника.