Всё это не было столь критичным до настоящего момента. До момента, когда пришлось выбирать, что важнее – собственное благополучие, оказавшееся под угрозой благодаря Соколову, или успех Матвея и его семьи.

– Мне не нравится твоё молчание, сын.

– Я…

– Ты понимаешь, что у нас нет выбора? В хищении груза со склада «Нео-Протезиса» обвинят либо Соколовых, либо – нас. А последний вариант меня совсем не устраивает.

Вновь затянувшаяся пауза.

– Как мы это сделаем? – наконец хрипло спросил Пётр.

Его отец, следивший за реакцией сына на протяжении всего их разговора, достал из ящика стола бутылку дорогого виски. Отпрыска не пришлось долго уговаривать, чего Сергей нисколько не опасался. Слабовольный Пётр лишь для окружающих его дружков был отчаянным сорвиголовой, гулякой и рубаха-парнем. На деле же отец прекрасно знал о неуверенности сына в самом себе, своих целях и стремлениях. И пользовался этим в тех случаях, когда требовалось. Как, например, сейчас.

Наполнив два стакана, Годунов-старший протянул один из них Петру.

– Чтобы полностью обвинить Соколовых, нужны монолитные доказательства. Их я обеспечу. У тебя будет две задачи, и их нужно выполнить безукоризненно. Во-первых: добудь отпечатки Матвея. Желательно – вместе с оружием, которое он подержит в руках.

Во-вторых: нужно найти хорошего юриста, который согласится подтвердить некоторые документы… Скажем так – «не глядя». Будет лучше, если он ни о чём не узнает. А если узнает – ты должен будешь решить эту проблему. Быстро, – тяжёлый взгляд чёрных глаз придавил Петра к стулу.

– Хорошо.

– Веди себя, как ни в чём не бывало, будь естественным. Отпечатки мне нужны уже через два дня, юрист – через неделю. После того, как я утрясу все детали – скажу тебе, чего ждать и как действовать. И пожалуйста, сын – не подведи меня снова. Теперь от этого зависит не только благополучие семьи, но и наши жизни.

– Что… Что случится с Соколовыми?

– Они исчезнут из нашей жизни – этого тебе должно быть достаточно.

– Я понял. Либо они – либо мы.

– Кажется, не понял, -Сергей Годунов отставил стакан в сторону, – «Либо» меня не устраивает. И если вдруг ты решишь совершить какую-нибудь глупость, знай – она будет последней в твоей жизни.

– Лицом к стене.

Я послушно упёрся лбом в шершавую перегородку. Всё происходящее начинало меня раздражать.

Один из конвоиров щёлкнул замком наручников и снял их. Затем отпер дверь камеры и скомандовал:

– Заходи.

До настоящего времени я никогда не бывал в изоляторе временного содержания. Слышал, конечно, о таких местах, но видеть их изнутри ни разу не доводилось. Что ж, вот и пришло время, #&@%.

Несмотря на стоявшую на улице жару, здесь было сыро и прохладно. Ни о каких удобствах, разумеется, и речи не шло – небольшой бетонный мешок пять на пять метров, вдоль стен – две пары двухъярусных кроватей. Нар, точнее. В углу, отделённый пластиковой шторкой, «благоухал» грязный унитаз. Обстановка, скажем прямо – не богатая.

Пока я разглядывал «убранство» изолятора, трое его постояльцев также внимательно изучали меня. Понятное дело – их весьма удивил новичок в дорогущем костюме, совершенно не вписывающийся в местный интерьер.

Один из трёх явно был жителем горных районов побережья. Коренастый, носатый, черноволосый и заросший густой щетиной. Двое других – бродяги из трущоб, невесть каким чудом оказавшиеся в этой части города. Грязные, патлатые и вонючие, в изорванной одежде.

Все они сидели на корточках возле одной из стен.

– Чё замер? – хриплым голосом протянул один из бродяг и приветливо махнул рукой, – Присаживайся, в ногах правды нет. Докладывай, откуда такой красивый к нам приехал?

Занятно. Мужик явно понял, что я в такой ситуации оказался впервые и решил прибрать новенького к рукам. Разжиться новой одеждой, вероятно? Или потешить своё самолюбие? Неужели он и правда подумал, что такое прокатит? Меня подобное поведение лишь повеселило, хотя надо признать – в остальном ситуация была совсем не смешной.

– А ты кто такой, чтобы я тебе что-то докладывал? – поинтересовался я, решив сразу взять инициативу в свои руки, – Представься для начала, сыч.

«Сычами» в гигаполисе обычно называли бомжей и потаскух, к которым не рисковали прикасаться добропорядочные люди. Конечно, кому хотелось подцепить какую-нибудь болезнь?

Бродяга явно не ждал такого ответа, и промолчал. Зато южанин, смерив меня взглядом исподлобья, медленно поднялся на ноги и, приблизившись, заговорил с жутким акцентом.

– Слэш, щэгол. Тут всё по правилэм. Прэдстэвляться должэн тот, кто входэт. Так что…

Слушать его я не собирался. Собственно, как и следовать местным «правилам». Плясать под дудку оборванцев? Ещё чего! Южанин был крепкий, и уронить такого с одного удара – дело не из простых. Только вот горец не подозревал, что даже рядовые бойцы «Оборонэкса» при заключении контракта получают возможность улучшить своё тело.

Нет, это не было аугментацией в прямом смысле этого слова. Но для увеличения боеспособности, каждый из солдат корпорации проходил курс, во время которого нам в тело вводили целый ряд биодобавок. Они немного перестраивали тела солдат на довольно долгий срок – вплоть до двадцати лет, в зависимости от индивидуальной переносимости.

Синтокортизол – для улучшения мышечной массы. Ренотриаксон – для ускоренной реакции. Ещё что-то, название чего я даже не запомнил. Это не делало нас киборгами – но преимущество перед другими людьми появлялось. Болевой порог становился чуть выше, мышцы – чуть крепче, реакция – чуть быстрее, а зрение – острее.

Выкинув руку вперёд, я ударил южанина согнутыми костяшками пальцев прямо в кадык. Он даже не успел сообразить, что произошло, и не сделал попытки увернуться. Лишь захрипел, хватая себя за горло – а в следующее мгновение мешком рухнул на грязный пол, когда я пнул его под колено и добавил кулаком в ухо.

Бродяги ошеломлённо молчали.

– Какая из коек свободна? – спокойно спросил я, не обращая внимания на корчащегося от боли южанина.

Один из бродяг с широко раскрытыми глазами, не мограя, указал на верхнюю нару возле западной стены. Я кивнул и легко запрыгнул на неё, стараясь не думать о том, кто тут лежал до меня. Эх, жаль, что костюм придётся сжечь. Но надевать его после того, как отсюда выйду, я точно не собирался.

В том, что это произойдёт очень скоро, я не сомневался. В самом деле – то, в чём нас с отцом обвинили – сущий бред. Мы никогда не преступали закон, и уж точно не грабили склад «Нео-протезиса». Я находился на службе, а отец… он бы не стал заниматься такими вещами. Слишком опасно, а выгоды – с мышиный плевок. У нашей семьи дела и так шли хорошо, незачем было разрушать репутацию и собственные жизни ради призрачной выгоды.

– Сунетесь ночью – убью, – коротко предупредил я, решив окончательно прояснить свою позицию.

Через какое-то время южанин пришёл в себя, и отполз на свою койку, не сказав мне ни слова. До следующего утра он не раскрывал рта, в отличие от «сычей», обсуждавших всё подряд. Поначалу они даже попытались было втянуть меня в свой разговор, но правильно расценили тяжёлый взгляд, которым я придавил их – и больше не лезли.

Ждать адвоката, которого я вызвал сразу после нашего с отцом задержания, пришлось до обеда следующего дня.

Дверь в камеру открылась, и один из солдат велел мне выходить. Я не заставил себя уговаривать – стоявшая в изоляторе вонь не дала даже нормально уснуть, так что выбраться наружу было очень приятно. Даже несмотря на вновь защёлкнувшиеся на запястьях наручники.

Конвоиры проводили меня на первый этаж здания и завели в небольшое помещение. За исключением стола, трёх стульев и камеры под потолком тут находилось разве что огромное зеркало в полстены. Я прекрасно понимал, что на самом деле это стекло, и оттуда за ходом допроса наверняка будет кто-нибудь наблюдать.

На десяток с лишним минут меня оставили одного, велев сидеть смирно. Я, впрочем, никуда дёргаться и не собирался. Через какое-то время в комнату вошли двое.