– Да, папа.

Эрл сел в машину, лихо развернулся и отъехал от дома. В зеркале заднего обзора он видел фигурку сына, стоявшего в угасающем свете дня с поднятой рукой. Эрл высунул из окна руку, махнул в ответ и, вырулив на главную дорогу, набрал скорость.

– Это последнее, что я помню, – сказал Боб.

– Взмах руки? – уточнила Джулия.

– Да. Он высунул из окна свою большую руку и махнул, знаешь, такое короткое, быстрое движение. Потом машина свернула на дорогу и исчезла. В следующий раз я увидел его, когда он лежал в гробу с розовым от заморозки лицом и улыбкой продавщицы, а взрослые произносили скорбные речи.

Боб замолчал, вспоминая взмах руки. В этом жесте был весь отец. Короткое мужское приветствие, посланное мускулистой рукой с большой широкой квадратной ладонью. Три желтые нашивки, блеснувшие в гаснущем свете дня; силуэт шляпы на голове человека, отправившегося исполнять нечто под названием «долг» – слово, значение которого ему, Бобу, так никто и не смог объяснить.

– Оставь меня, пожалуйста, – попросил он.

– Как ты себя чувствуешь, дорогой?

– Хорошо. Просто хочу побыть один.

– Я буду внизу. Позови, если понадоблюсь.

После ухода жены Боб заплакал. Заплакал навзрыд. Впервые с 23 июля 1955 года.

В ту ночь Расс опять видел во сне Ламара Пая. Кошмар, как всегда, начался с довольно миролюбивой сцены. Он сидел в баре «Попайз» и ел жирного цыпленка с бобами. Потом появился Ламар, огромный, как дом, дружелюбный, как сама жизнь. Поскольку Расс видел Ламара только на фотографиях, его подсознание, не отягощенное памятью о встречах, каждый раз изобретало новые занимательные детали внешности бандита. Например, в ту ночь Ламар предстал перед ним в клоунском костюме с ярко-красным шариком на носу, под которым сверкали белые крепкие зубы. Весь его облик излучал мощь и великолепие.

Увидев Расса, Ламар подошел к нему и спросил:

– Ты как, крутой парень или так себе, обычный кретин?

Для Расса это был жизненно важный вопрос. Еще одна проверка на прочность. И он заранее знал, что не выдержит испытания. Однако храбро ответил:

– Крутой.

Ламар вперился в него своими злобными, но проницательными глазами, потом, прищурившись, оглядел с ног до головы и вынес заключение:

– Черта с два, парень.

– Нет, правда, – упирался Расс с обреченностью завзятого лжеца. – Я крутой, правда. Всю жизнь был крутым.

Щеки под клоунскими румянами стали бледными, что свидетельствовало о вспышке ярости; зрачки сузились до размера булавочной головки, выдавая неистовое желание пустить в ход кулак. Но Ламар обуздал свой гнев.

– А я говорю, что ты кретин, и черт с тобой!

Слово «кретин» он сжевал – получилось «кртин».

Расс съежился от страха. Ламар был рослым, сильным, решительным, проницательным. Он не ведал сомнений, не испытывал сожаления. Словом, по-настоящему крутой парень.

– Ладно, – наконец смилостивился он, – посмотрим, что ты собой представляешь.

Ламар, бог в шутовском наряде, махнул рукой, и «Попайз» исчез, словно по мановению волшебной палочки. Расс вместе с ним перенесся на газон перед отцовским домом в Лотоне, штат Оклахома. Это был славный старый домик, в котором счастливо жили Расс с братом, окруженные заботой и любовью родителей. Из трубы вился дымок (хотя во сне Расса действие происходило в разгар лета), из чего он сделал вывод, что вся семья дома. По воле Ламара Расс в следующую секунду обрел способность проникать взглядом сквозь стены и теперь отчетливо видел внутренние помещения.

Его брат Джефф в своей комнате старательно шнуровал бейсбольную перчатку. Другой мальчишка счел бы подобное усердие пустой тратой времени, но только не Джефф. Он вкладывал в каждое свое движение всю душу, стремясь приладить перчатку таким образом, чтобы она не слишком сдавливала руку.

Мама Расса и Джеффа, Джен, красивая полноватая женщина лет пятидесяти, надрывалась у горячей плиты. Мама всегда что-нибудь стряпала. Ему казалось, что она кормит весь мир. Она променяла свое счастье, свободу, положение в обществе на кухню, неустанно колдуя то над одним блюдом, то над другим, не ропща, не выказывая ни разочарования, ни гнева, ни обиды. Она всю свою жизнь посвятила семье. Расс всегда думал о матери так и никак иначе.

Внизу отец, в полицейской форме, возился с оружием. Сколько Расс помнил, отец постоянно возился с оружием. Вот и сейчас он сосредоточенно чистил револьвер, отрешившись от внешнего мира. Рядом сидела обнаженная молодая женщина, наблюдавшая за этим. Она умоляла отца поторопиться, говорила, что устала ждать, на что тот отвечал: «Сейчас, смажу затвор, и мы пойдем отсюда».

Наконец Расс вновь глянул на верхний этаж и увидел себя – серьезного мальчика, который, как всегда, был занят чтением. К пятнадцати годам он прочитал все, что только можно, причем по два раза. Он читал как ненормальный, буквально глотал книги, пытаясь извлечь уроки из прочитанного. У него было маниакальное пристрастие к отпечатанным на бумаге словам, которое, обогащаясь другой информацией, питало его писательский дар, довольно своеобразный. Ему требовалось немало усилий, чтобы излагать свои мысли гладко, зато он имел богатое воображение и все подвергал сомнению. Почему он так упорно трудился над этим? Чтобы бежать из Оклахомы? Значит, он чувствовал, что Оклахома с ее обывательским уютом, мелким враньем и непритязательными удовольствиями не способна удовлетворить его честолюбие? Значит, он, Расс, считал себя достойным большего? Заслуживал замечательной жизни? Заслуживал всеобщего признания, славы, обожания, которых мог добиться, только живя в Новой Англии? Он не собирался до конца дней своих прозябать в унылых серых городках. Нет уж, увольте.

– Слушай, это же идиотизм, – заметил Ламар. – Ты все сидишь и сидишь наверху. Никуда не ходишь, ничем стоящим не занимаешься.

– Это мой брат – спортсмен, – возразил Расс. – А у меня самого – мозги. И я не хочу тратить их зря.

– Ладно, предлагаю сделку, – сказал Ламар. В его руках, откуда ни возьмись, появилась цепная пила. Он с театральной выспренностью потянул за пусковой шнур, пила ожила и завизжала. – Суть сделки вот в чем: я иду в дом и убиваю всех, кто там есть, а ты стоишь здесь, у этого дерева. С твоей несчастной задницей я разберусь, когда покончу с ними.

– Пожалуйста, не делай этого, – попросил Расс.

– О! И кто же может мне помешать?

– Мой отец.

– Твой отец. Этот старый хрен думает только о своих пушках да о той бабе, мечтая поскорей забраться к ней в постель. А ты и твоя мать ему на фиг не нужны.

– Нет, он остановит тебя. Вот увидишь. Он герой.

– Тоже мне, нашел героя. Смотри.

Ламар вошел в дом и стал совершать злодеяния. Подобные сцены насилия Расс видел в кино, поэтому они разворачивались перед ним по законам кинематографа. Ламар ногой открыл дверь. Молодая женщина вскрикнула. Отец Расса схватился за револьвер, но на этот раз Ламар опередил его и пилой разрезал обоих. Отец и женщина повалились на пол. На дальней стене заалели два кровавых пятна – две красные розы, совершенные в своей красоте, раскрывавшие лепестки навстречу солнцу. Выдумка талантливого режиссера.

– Видишь, он даже пальцем не пошевельнул, – сказал Ламар и стал подниматься по лестнице.

Джен увидела это и сказала:

– Не тронь моих мальчиков, прошу тебя.

– Леди, я беспощаден ко всем, – ответил Ламар и в следующую секунду резким взмахом пилы отбросил ее к холодильнику, заполненному кувшинами, коробками и банками, которые разлетелись и полопались под тяжестью ее тела. Мертвая, она лежала в луже крови, среди великолепия роскошных блюд, забрызганных горчицей, кетчупом и кока-колой – пила не пощадила и их.

Джефф, отважный мальчик, услышав шум, схватил биту и помчался на помощь родным. Но цепную пилу битой и героизмом не возьмешь, нет, не выйдет. Ламар свалил Джеффа прямо на лестнице, и телекамера, больше всего обожающая снимать, как погибают юные и беззащитные, выхватила забрызганное кровью лицо бедного ребенка, в глазах которого угасала жизнь. Остался один Расс. Он читал какую-то глупую, бессодержательную книжку, когда убийца подкрался к его комнате и пинком ноги распахнул дверь. Рассу нечем было защищаться. Он просил, хныкал, прикрываясь дрожащими руками.