Джули бросила на него быстрый взгляд:

– Но, Ник, если так считает полиция…

– Да, понимаю, но меня это ставит в тупик. Почему он не пришел ко мне, если его так приперло? Да, в прошлый раз я вышвырнул его, но когда его останавливала такая ерунда? Я тысячу раз вышвыривал его, а он постоянно возвращался.

– Может, в нем взыграла гордость, – негромко предположила Джули.

– Гордость? У Роя? Милая моя, ты не знала Роя. У него шкура как у носорога. Он был готов сносить любые оскорбления, лишь бы получить деньги. – Инглиш раскурил сигару и принялся медленно вышагивать по комнате. – Почему же его бизнес так вот рухнул? Когда он пришел ко мне с предложением купить для него это дело, я взял на себя труд все тщательно проверить. На тот момент агентство приносило хороший доход. Это был отлично налаженный бизнес. Не мог Рой так быстро все разбазарить, разве что сделал это нарочно. – Инглиш нетерпеливо махнул рукой. – Я был дурак, что согласился. Должен был догадаться, что работать он не станет. Представить только Роя частным детективом. Да это же курам на смех. Я свалял дурака, дав ему денег.

Джули наблюдала, как он мечется по комнате. В ее глазах застыли настороженность и тревога, но Инглиш ничего не замечал.

– Я отправил Лоис осмотреть его контору, – продолжал Инглиш. – У нее на подобные дела нюх. Она сумеет понять, что пошло не так.

– Ты отправил туда Лоис посреди ночи? – резко спросила Джули.

– Мне хотелось, чтобы она взглянула на это место, пока Коррин не сунула туда свой нос.

– Ты серьезно? Лоис в самом деле сейчас там?

Инглиш перестал метаться по комнате и посмотрел на нее, удивленный резкостью ее тона.

– Ну да. С ней там Гарри. Она не возражает против сверхурочной работы. А ты как будто удивлена.

– Но ведь сейчас же почти половина второго ночи. Неужели все это не могло подождать до утра?

– Туда может нагрянуть Коррин, – пояснил Инглиш, хмурясь. Он не любил, когда его решения ставили под сомнение. – А я хочу знать, чем занимался Рой.

– Сдается мне, она в тебя влюблена, – заметила Джули, поворачиваясь к нему спиной.

– Влюблена? – озадаченно переспросил Инглиш. – Кто? Коррин?

– Лоис. Она ведет себя так, словно она твоя рабыня. Девушка станет выкладываться настолько, Ник, только если влюблена.

Инглиш засмеялся:

– Чепуха. Я хорошо ей за это плачу. Кроме того, она не из тех девушек, которые влюбляются.

– Нет на свете такой девушки, которая не влюбляется, было бы в кого, – негромко проговорила Джули. – Я-то думала, ты более проницателен, Ник, а ты говоришь такое.

– Оставим Лоис в покое, – предложил Инглиш с некоторым раздражением в голосе. – Мы сейчас говорим о Рое. Вечером я навестил Коррин.

– Это ты правильно сделал. Я ни разу ее не видела. Какая она, Ник?

– Пухлая тупоголовая блондинка, – отрезал Инглиш, подходя, чтобы сесть на подлокотник кресла. – Она мне заявила, что это я виноват в смерти Роя, и выставила меня за дверь.

– Ник! – Джули быстро взглянула на него, но успокоилась, увидев, что он улыбается.

– Подозреваю, это была истерика, однако я на всякий случай вытащил Сэма из постели и отправил ее успокаивать. Приходится проявлять осторожность, чтобы это дело не переросло в скандал, Джули. В данный момент у меня на кону крупная ставка. – Его загорелая рука скользнула ей на плечо, пальцы нежно провели по шее. – Через несколько недель сенатор объявит, что это я профинансировал строительство новой больницы. Комитет, разумеется, и так знает, а вот пресса – пока нет. Есть мысль назвать больницу в мою честь.

– Назвать в твою честь? – с недоумением повторила Джули. – Но зачем, скажи на милость?

Инглиш улыбнулся чуть сконфуженно:

– Звучит безумно, да? Но я хочу этого, Джули. Я хочу этого больше всего на свете. – Он встал и снова заметался по комнате. – Я добился в жизни неплохого успеха, Джули. Я начинал без гроша в кармане, а теперь я не хуже любого другого богача, если мерить в деньгах, но деньги не самое главное. Джули, если я умру прямо сейчас, через неделю меня все забудут. Самое главное, что оставляет по себе человек, – это имя. Если больницу назовут в мою честь, что ж, наверное, тогда меня забудут не так быстро. Но есть еще один момент, даже более важный. Я обещал матери, что стану знаменитым, и она верила мне. Она не дожила до того момента, когда мои дела пошли в гору. Когда она умерла, я все еще болтался по городу со своим гирокомпасом без гроша в кармане, но я обещал ей, что добьюсь успеха, я обещал ей, что пробьюсь наверх, и она верила мне. Она была бы вне себя от счастья, если бы узнала, что в мою честь назовут больницу, а я, дурак такой, до сих пор думаю, что, может, и будет еще – там, где она сейчас.

Джули слушала в зачарованном молчании. Она и не подозревала, что Инглиш может думать и рассуждать подобным образом. Ее разбирал смех, но она инстинктивно понимала, что он придет в ярость, если она засмеется. Мечтать, чтобы в твою честь назвали больницу! И такие сантименты из-за матери! Невероятно и совершенно не согласуется с его характером. Она не без тревоги подумала, что знает его совсем не так хорошо, как ей казалось. Она-то всегда считала его бессердечным дельцом, который молится на деньги. И новая сторона его характера напугала ее.

– Давай смейся, если хочешь, – предложил Инглиш, улыбаясь. – Я понимаю, что это смешно. Я и сам иногда смеюсь над собой, но я действительно этого хочу и собираюсь заполучить. «Больница имени Ника Инглиша»! Звучит очень недурно, а?

Джули положила ладонь ему на предплечье:

– Ник, если ты этого хочешь, то я тоже хочу.

– Мне это кажется правильным, – сказал он неожиданно задумчиво. – Только вот самоубийство Роя может все испортить.

– Но почему?

– Хочешь верь, хочешь не верь, Джули, но у меня ушла прорва времени, чтобы убедить комитет позволить мне финансировать строительство больницы. В такое трудно поверить, правда?

– Что за комитет?

– Комитет городского планирования, – терпеливо пояснил он. – Ты не представляешь, что это за сборище прыщей на ровном месте. Все, само собой, из лучших семейств города, хотя ни один из них в жизни не заработал и десяти центов. Они получили свои капиталы по наследству. А как они над ними трясутся! Могу поспорить, у каждого полно скелетов в шкафу, но зато внешне это просто когорта ангелов во плоти, какой свет не видывал. Меня они не одобрили. Двое из них даже заявили, будто я гангстер. Сенатору пришлось весьма резко поговорить с ними, чтобы они соизволили принять мои деньги. В то время еще и речи не шло, что больницу назовут в мою честь. А если станет известно, что Рой был в трудном положении, что он действительно шантажировал своих бывших клиентов, то моя мечта станет недостижимой, как снега Эвереста. Морилли это понимает. И полицейский комиссар тоже понимает. Они получат вознаграждение, если дело будет замято. Но вот с Коррин могут возникнуть трудности. Она в лепешку расшибется, чтобы мне напакостить. Если она начнет трубить на всех углах, что я не давал Рою денег, что Рою пришлось зарабатывать шантажом, меня спишут со счетов. Комитет будет рвать и метать. – Он швырнул сигару в камин и продолжил неожиданно севшим голосом: – Ну почему этот паршивец не мог застрелиться в следующем месяце, когда дело было бы уже в шляпе?

Джули поднялась с кресла.

– Пойдем в постель, Ник, – предложила она, скользнув рукой по его руке. – Давай сегодня не будем больше об этом думать.

Он с вожделением погладил ее по попке.

– У тебя полно отличных идей, Джули, – сказал он. – Идем в постель.

Позади скромного дома без лифта, расположенного на Ист-плейс под номером 45, вдоль переулка тянулся запущенный садик, ограниченный по бокам шестифутовыми кирпичными стенами. В летние месяцы этот переулок был популярен у влюбленных парочек, потому что здесь не было фонарей, и темными вечерами прохожие предпочитали держаться отсюда подальше.

Последние два часа в переулке дежурил какой-то мужчина, не сводивший глаз с освещенного окна на четвертом этаже дома. Мужчина был среднего роста, с широкими и мускулистыми плечами. На голове у него была широкополая мягкая шляпа коричневого цвета, сдвинутая на глаза, и в слабом свете луны можно было разглядеть только тонкогубый рот и квадратный подбородок. Остальное скрывалось в тени, которую отбрасывали широкие поля шляпы.