Керри добавила, уже мягче:

– Теперь, когда друг у друга есть мы.

Билтмор Хауз, переливающийся на солнце от сиреневого до светло-жемчужно-серого, раскинувшийся и сияющий отблесками золота, начал вздыматься перед ними, заслоняя вершины гор. Его окружали осенние краски леса – пурпур, охра, багрянец и топаз, смешанные с зеленью цикуты и бальзамина.

Керри замотала головой.

– Я посмотрю на горы. Но я не буду любоваться этим домом. Замком. Как бы его ни называли. – И отвернулась.

Талли снова заговорила первой.

– Господи, это похоже на узор лоскутного одеяла. На тот, что делала мама. Медвежья Лапа, что ли. Или Дети Заблудились.

– Как по мне, это Тропа Пьяницы, – проговорил Джарси. – Или нет… Загадка Холостяка.

Керри опустилась на траву и села, прижав к груди колени и книгу.

– Узел Любви. Вот что это.

Плюхнувшись рядом с ней, близнецы смотрели на серо-сиреневую громаду здания.

Хотя бы, думала Керри, им хватает ума ничего не говорить.

– А школа, – вдруг вспомнила она. – Вы же должны быть в школе.

Джарси пожал плечами.

– Ты на весь день уходишь искать работу, на которую нам надо жить. Мы с Талли должны ухаживать за папой и делать все на ферме, пока ты не вернешься, чтобы заняться вечерними делами. Если учитель и может нас чему учить, то мы и сами сможем учить.

– Научить. Мы можем выучить, – вздохнув, поправила его Керри. – Ну да, между теми двумя последними учителями, что сбежали в середине года, и… – Она не смогла добавить житьем с тетушкой Ремой. – Но, как говорится, вы оба могли бы уделять больше внимания своему образованию, верно? Впрочем, я виновата в этом еще больше, потому что меня тут не было. Может, я смогу раздобыть какие-то учебники, мисс Хопсон пришлет их мне. Но как долго…

Талли заговорила дрожащим, сбивающимся, полным слез голосом, хотя она редко позволяла себе плакать.

– А если папа никогда не поправится?

Не отвечая, Керри наклонилась и утерла ее единственную вытекшую слезу. В этом вся Талли. Эти женщины гор. Сдержанные. Отчужденные. И в горе, и в надежде. Потому что впереди всегда еще больше горя, и новая надежда.

По щекам Джарси же уже двумя потоками текли слезы. С той же силой, с какой он поглощал лепешки огромными кусками. Как будто в его жизни никогда больше не будет ни лепешек, ни слез.

Все трое молча смотрели на ведущий к дому длинный зеленый склон.

Дернув ногой в ботинке, каблук которого начинал отходить от подошвы, Джарси спросил:

– Может, тебе стоит спросить в той гостинице, куда ехали все эти люди со станции «Бэттери Парк». Им там может понадобиться помощь.

– Я не… – начала было Керри. Она вспомнила Джона Кэбота и то, как он рассматривал все вокруг. Наблюдал, как будто это была витрина в музее.

Примитивные люди на своей примитивной земле и их жалкие попытки выжить в условиях угрозы их привычному существованию.

Деревенская пастушка.

Да она близко не подойдет ни к нему, ни к Мэдисону Гранту и таким, как они.

– Я не… – Керри осеклась. Вздохнула. Прижала близнецов к себе.

Было ясно – ей придется зайти в шикарные двери отеля. Увидеть блеск мрамора, сверкание дамских нарядов, взгляды джентльменов, разгуливающих со стаканами бренди. Но она будет высоко держать голову.

Она опустила взгляд. Ее руки были в ссадинах и темно-лиловых пятнах. И этого нельзя было скрыть, как высоко ни задирай голову.

Керри вздохнула.

– Ради вас я буду просить работу в «Бэттери Парк», да хоть в самом аду. Где угодно, только не в Билтморе.

До наступления сумерек Керри успела обойти весь Бест и бо́льшую часть Эшвилла. Но никакой работы за деньги не нашла.

Она одиноко брела мимо станции. В телеграфной комнате сидел Фарнсуорт. Он курил, закинув ноги на свой стол, посреди которого стоял телеграфный щит, утыканный сложными рычагами. Может быть, подумала Керри, теперь, когда название деревни стало Билтмор, все работы направлены на прославление родового щита Вандербильтов – как знать?

Фарнсуорт не поднял головы, когда она подошла, но может, оно и к лучшему. Ей надо было послать телеграмму, но заплатить за нее было нечем. А люди гор не просят об одолжениях.

Нашарив в кармане марку – последнюю, оставшуюся от дней в Барнарде, где у нее была небольшая стипендия, – Керри подошла к мусорной корзине, стоящей за дверями телеграфной, и, высоко держа голову, стала перебирать чистые, хоть и использованные, листы бумаги. Один из них был телеграммой Мэдисону Гранту.

Какое-то странное сообщение. Может, оно относится к защите природных ресурсов, на которые Грант ссылался в поезде? Керри зачеркнула эти слова и написала то, что, без сомнения, выглядело как отчаянный крик о помощи, адресованный мисс Хопсон.

Тут она помедлила, а затем дописала последнюю строчку, разрываясь между правдой и лояльностью к своим родным – и к своим горам. И к крошечной школе в одну комнату, которая давала своим ученикам образование, только если попадался такой же редкий учитель, с каким повезло ей самой и близнецам, которых мисс Хопсон учила четыре года до того, как уехала в Нью-Йорк. После мисс Хопсон в школе сменилась череда почти не отличающихся друг от друга учителей, чьи добрые сердца и стремления изменить мир даже отдаленно не готовили их к тому, сколько у них будет учеников, каких разных с какими потребностями. Один за другим они худели, грустнели, а потом исчезали.

Она вздохнула.

Она решительно отмела угрызения совести по поводу того, как выглядит это письмо – ни настоящего конверта, ни даже чистого листа. Сложив бывшую телеграмму так, что обе внешние стороны были чистыми, Керри написала адрес мисс Хопсон в Барнарде и приклеила марку. Чтобы заклеить письмо, она подошла к растущей возле рельсов сосне, окунула щепку в каплю смолы, потом наклонилась к рельсам за обломком угля из паровозной топки. Клей был бы лучше, если бы уголь со смолой удалось нагреть, но сойдет и так.

Фарнсуорт, очевидно, наблюдал за всеми ее телодвижениями, почесывая бороду.

– Мистер Фарнсуорт, – сказала она, протягивая ему письмо. – Я буду вам признательна, если это будет отправлено со следующей почтой. – И ушла, прежде чем он успел задать хоть какой-то вопрос.

Проходя мимо ряда болиголова, она миновала беседку с мраморной богиней. Теперь, когда рядом не было близнецов, наблюдающих, как она смотрит на Билтмор – смотрит по-настоящему, впервые за последние два года, – Керри направила взгляд через длинную полосу газона.

В жизни ей редко приходилось бороться с завистью, даже когда она гуляла со своими соученицами из Барнарда по Пятой авеню, и мимо них проезжали кабриолеты и кареты четверней. Но теперь, вернувшись вновь в свои горы…

Она никогда не представляла себе ничего подобного, даже когда читала близнецам старую книжку в потрепанной обложке, на которой можно было различить только часть слова Гримм. Эти сказочные башенки. Проблеск меди на башнях и скатах крыш. Общая невероятность этого волшебного замка, окруженного лесом и несколькими почти заброшенными хижинами.

Почти заброшенными. Потому что ее не заставят бросить свою.

Но замок стоял здесь, перед ней, в меркнущем свете дня: шпили его башен, казалось, пронзали плывущие в небе облака. Выгнутый стеклянный купол, отражающий облака, казался продолжением неба. Как будто к нему были неприменимы физические законы, определяющие, где кончается небо и начинается замок.