Хорошо, что есть возможность убраться подальше от Ки-Уэст и пропасть из виду.

– Откуда вы? – интересуюсь я, когда Сэм выруливает на дорогу.

– Опять светская беседа? Мне казалось, мы стали попутчиками по необходимости – из-за ваших проблем, а не по доброй воле.

– Верно, но вам также известно, что мне быстро становится скучно. И потом, пожалуй, стоит чуть лучше узнать мужчину, с которым мне предстоит провести несколько часов в машине и на пароме.

– Я из Джексонвилля, Флорида, – вздыхает он. – Там родился и вырос.

Я морщу нос, вспоминая крохотный, ничем не примечательный городишко, мимо которого мы проезжали по железной дороге мистера Флаглера.

Я наклоняюсь ближе:

– И что такой мужчина, как вы, делает в Джексонвилле?

– Слушайте, заканчивайте с вашими дамскими штучками. Вам не очень удается образ роковой женщины, да и момент сейчас не совсем подходящий.

– Не очень удается… – У меня кровь приливает к щекам.

– Расслабьтесь, красавица. Вы, конечно, ослепительны, только я не мальчик и уже давно не падал к женским ножкам. И в обозримом будущем это не входит в мои намерения. Или вы это за собой даже не замечаете? Или это ваш способ контролировать ситуацию, когда нервничаете?

Ну что за субъект.

– Ладно. Чем вы занимаетесь в ФБР? – ровным тоном спрашиваю я – уже не мурлыкаю и не использую манящий язык телодвижений.

У него на губах проступает улыбка.

– Расследую.

– Что именно?

– Разные преступления.

– Типа ограблений банков?

– Нет, грабителями банков я не занимаюсь.

– Значит, гангстерами, – предполагаю я.

Он не подтверждает и не опровергает, отсюда я заключаю, что моя догадка верна.

– И много гангстеров в Ки-Уэст?

В Нью-Йорке они, разумеется, есть, но Ки-Уэст мне всегда представлялся эдаким сонным местечком, совсем непохожим на криминальный город.

– Здесь пролегает несколько оживленных контрабандных маршрутов.

– Значит, вы тут по делам, а не ради собственного удовольствия?

– Да.

– Охота на гангстеров – звучит опасно.

– Опасности случаются, но по большей части все обстоит довольно мирно – сплошная бумажная волокита.

– Она вам нравится?

Мои знакомые мужчины посвящали жизнь бизнесу и финансам – невозможно представить, чтобы кто-нибудь из них выбрал себе подобную стезю. Им скорее свойственно обходить закон, чем защищать его.

– Это часть работы, – он делает паузу. – Да, она мне нравится.

– Это требует определенного оптимизма. Люди всегда будут совершать преступления.

– Именно так.

Возможно, это не самая шикарная работа, но в этом климате даже я способна оценить выгоды подобной охраны.

– И вам нравится их ловить?

– Мне нравится привлекать их к ответственности. Приятно сознавать, что на улицах стало одной опасностью меньше. Сам факт того, что они ответят за свои преступления, дарит чувство облегчения.

И внешне он вполне тянет на нетерпимого в вопросах морали борца за добро и справедливость. Но есть одна загвоздка – я считаю, нельзя всю жизнь гоняться за преступниками и не запачкаться самому.

– А вы чем занимаетесь? – спрашивает он, ловко переводя стрелки в разговоре.

– Пожалуй, тем же самым, что и остальные, – пожимаю плечами я.

– И как вообще живется в Нью-Йорке?

Что на это ответить? «До того как», когда жизнь была сплошным праздником, или «после того как», когда мы, как и все, впали в отчаяние?

– Как и повсюду в стране в наши дни. Работы нет, и денег тоже.

– Кем вы работаете?

Несколько лет назад в ответ на такой вопрос я бы рассмеялась. Сейчас он вызывает некоторую неловкость.

– Пару раз ходила на биржу труда. Пыталась получить работу.

– И что нашли?

– Слишком много женщин находится в таком же отчаянном положении. У них есть опыт, им надо кормить детей, – я пожимаю плечами. – Мне предложили место продавщицы в универмаге, потому что я миловидная.

У красивых женщин есть шанс трудоустроиться даже во времена Депрессии.

– Я попробовала, но, честно говоря, оказалась ни на что не годной.

– Да ну?

– Мне не хватало терпения. Надо было весь день стоять и ждать, когда кто-нибудь к тебе подойдет. И денег было не настолько много, чтобы улучшить наше положение. Для хорошенькой девушки всегда найдутся другие занятия.

– Могу себе представить, – произносит он без тени юмора в голосе.

– Вряд ли. Мужчинам легче живется, разве нет? Слава богу, что я не родилась дурнушкой, без роду и племени, в голоде и нищете, обреченной заниматься поденной работой и мечтать о будущем, которое никогда не наступит.

Депрессия ударила по всем нам, но женщинам приходится тяжелее всех. Многие мечтали о замужестве и семье, но в наши дни браки заключаются все реже и реже. Другие мечтали о карьере, а в итоге их обвинили в том, что они отбирают работу у мужчин.

– Говорят, худшее уже позади, – замечает Сэм.

Меня совсем не удивляет, что госслужащий покупается на ложь, которую льют нам в уши.

– А что им еще говорить, а? – возражаю я. – Когда все потеряно, хуже уже не станет.

Я смотрю в окно на проносящиеся мимо виды. Здесь красиво – необжитая, дикая природа. Хотя Манхэттен населен довольно густо, нью-йоркское общество сравнительно невелико, и когда мы лишились всего, уединиться было невозможно, наш крах оказался у всех на виду. Мне понятно желание сбежать сюда и исчезнуть, получить передышку от слухов и сплетен. На земле есть места и похуже, а здесь за спиной океан, солнце светит в лицо и под ногами песок.

Я обязательно найду его в эти выходные.

Я должна.

После ланча, как только Энтони находит человека, который чинит нам колесо, мы опять отправляемся в дорогу, держа курс на север, и по пути, до прибытия на Но-Нейм-Ки, в основном молчим. Когда мы садимся на паром до Лоуэр-Мэткемб, солнце начинает клониться к закату. Энтони неразговорчив, на его лице сохраняется мрачное выражение. Судя по всему, он раздражен тем, что мы задержались из-за лопнувшего колеса, – я стараюсь поднять ему настроение, потом сдаюсь и остаток пути дремлю. Проснувшись, я вижу перед собой мужа, чьи карие глаза внимательно смотрят на меня. Мы сходим с парома и снова садимся в машину, но едем недолго и наконец прибываем в то место, где нам предстоит провести медовый месяц.

Дом на берегу моря – просто загляденье: большой, белый, с круговой верандой и темными ставнями. Въезд обрамляют высоченные пальмы, усиливая впечатление уединенности.

Очень романтично.

– Хозяин рыбачит на Лонг-Ки с членами Флаглеровского спортклуба, – говорит Энтони. – Вандербильтами и прочими.

Продолжения не требуется. Есть вещи, которые не купишь ни за какие деньги, и, судя по всему, в Соединенных Штатах уважение так же бесценно, как и на Кубе.

Он паркует автомобиль, и нас приветствует немногочисленный персонал, который во время нашего пребывания здесь будет нам прислуживать. Мы проходим по дому, и один из работников – он представился как Гас – ведет нас в хозяйскую спальню и ставит мои чемоданы возле деревянного армуара напротив кровати. В комнате бледно-зеленые стены, из больших окон открывается вид на океан и песчаный пляж.

– Тут нет электричества, но по вечерам можно зажигать керосиновые лампы. К счастью, в доме есть водопровод, что в этих местах редкость, – говорит Гас.

Я смотрю на мужа.

Энтони стоит, прислонившись к косяку и скрестив на груди руки. Когда мы выезжали из Ки-Уэст, он снял пиджак и опустил верх автомобиля – из-за приближающейся грозы сильно парит. Рукава его белой рубашки закатаны, обнажая загорелые руки, покрытые темными волосками.

Его взгляд направлен на меня.

Гас бесшумно выходит, и мы остаемся одни – нас разделяет огромная кровать.

Он что, имеет в виду, что мы… Затылок обдает жаром.

– Хочешь искупаться? – спрашивает Энтони. У него на губах играет улыбка, точно он угадывает мои мысли и желание любым способом оттянуть наступление брачной ночи. После скоропалительной свадьбы мы с ним не оставались наедине в Гаване. Энтони сказал, что отель-казино – не место для его жены, и нам обоим не улыбалась мысль провести ночь под крышей моих родителей. Физическая близость с малознакомым человеком – и так довольно неловкая ситуация, тем более в доме, где ты выросла.