Отложив книгу и свесившись с подоконника, Сакура осторожно спрыгнула, но не удержалась и приземлилась ягодицами на мягкий ковёр. Ноги, хотя и не затекли, казались онемевшими и неподъёмными. Придерживаясь за край стола, она осторожно попыталась подняться, но снова очутилась на том же месте. Растирая голени и бёдра в надежде вернуть им подвижность, Сакура размышляла, что же случилось за время, пока она сидела у окна. Но ответ никак не приходил на ум: отлежать она их не могла, да и боль носила другой характер ― ноющий, а не покалывающий. Решив подумать об этом в более удобной обстановке, Сакура попыталась встать вновь. Ухватившись за письменный стол, она поднялась, но новый спазм внизу живота тут же дал о себе знать. Теперь всё стало ясно. Эти неприятные симптомы, случавшиеся раньше, предвещали лишь одно ― очередную течку. Медленными шагами, опираясь на мебель, Сакура дошла до кресла и, развалившись на нём, вытянула гудящие ноги.
Первая течка случилась, когда Сакуре было четырнадцать. К счастью, тогда она находилась дома и, почувствовав боль над лоном, сразу сообщила матери. Та, недолго думая, отправила дочь сначала в душ, снабдив всем необходимым, а затем ― в постель. В то время Сакура считала, что болезненные ощущения вполне можно пережить, просто соблюдая несколько правил: не покидать дом без особой нужды, тщательно следить за гигиеной и не забывать вести дневник, отмечая дни красным в календаре. Но каждый следующий раз кровотечения проходили намного хуже: её знобило, зубы скрипели от боли, а внутренности словно выпрыгивали наружу. Она уже не могла переносить эти дни без обезболивающих и горячих ванн. Тело ломило, а желание получить альфу граничило с помешательством. В минуты особо сильных спазмов она думала о самоубийстве, но мысли о родителях и Хао останавливали её, а когда наваждение накрывало с головой ― собиралась отдаться первому встречному альфе, но вскоре брала себя в руки и зарывалась под тёплые одеяла…
Встреча с Саске и признание им её как своей омеги немного изменило Сакуру. Пожалуй, впервые в жизни она почувствовала себя нужной и по-настоящему ценной. Его взгляд словно говорил ей: «Ты моя ― и больше ничья!», приковывал к себе и заставлял слепо повелеваться его прихотям. Неповторимый и завораживающий секрет Саске сводил её с ума, а перед приближающейся течкой, когда ощущения обострялись, стал подавлять волю и логическое мышление. Его прошлое также заставило пересмотреть отношение к нему: Саске оказался жертвой непреодолимых обстоятельств и семнадцать лет жил не своей жизнью, хотя и быстро адаптировался к новым условиям. Тем не менее, чувство, что он способен понять, поддержать, защитить её от всего мира, покоряло и подкупало. А что ещё было нужно девушке в её возрасте и положении?
Неспешно вытащив из-под себя плед, Сакура закуталась в него с головой, поджав чувствительные волчьи уши и хвост. Для поступления воздуха она оставила маленькую щель и, сжавшись в комок, надеялась побороть очередной нарастающий спазм. Возможно, мысли о Саске помогут успокоиться и немного расслабиться. Тепло, темнота и размеренное дыхание постепенно снимали боль и приносили желанный покой. Спустя пару минут, когда основная цель была достигнута, на столе завибрировал телефон. Дискомфорт и недомогание вернулись, будто и не покидали.
― Кто бы ты ни был ― молись, моя кара постигнет тебя! ― сквозь зубы прошипела Сакура, потянувшись за гаджетом…
***
Вернувшись домой, Саске разулся и сразу направился в свою комнату. Сев за стол, он включил компьютер и подключил к нему телефон. На экране монитора высветилась папка с немногочисленными файлами. Он дважды кликнул на последнее изображение, и перед глазами развернулась почти чёрно-белая картинка. На ней, кроме бликов от моросящего дождя, уличных фонарей и фар проезжающих мимо машин, были запечатлены один конкретный дом и девушка в окне. Сакуру было плохо видно, но Саске готов был поклясться, что она сидела на подоконнике и читала роман. Он покрутил колёсико мышки ― и одна фотография сменила другую. На предыдущей она нагнулась, вероятно, склонившись над книгой, а на этой ― печально смотрела в окно. На следующей Сакура, казалось, заправила прядку волос за ухо, а дальше ― снова взглянула в сторону улицы. Саске перелистывал один портрет за другим и сдержанно улыбался. Почти все снимки были размыты или смазаны, но он без труда дорисовывал их в воображении и наделял особым смыслом. Для кого-то они были бы кучей мусора, лишь по ошибке не удалённой, но для него ― образами маленькой богини, сошедшей к нему по воле небес.
Саске открыл последнее изображение, снятое в режиме приближения, и откинулся на спинку кресла, сложив пальцы в замок на затылке. На нём Сакура была бесподобна: закрыв глаза и запрокинув голову, она прислонилась к стене и крепко прижала книгу к груди, о чём-то задумавшись. Он смотрел на неё и не мог отвести взор ― в столь милое и доброе существо невозможно было не влюбиться. Недолго думая, Саске установил этот портрет в качестве фона рабочего стола. Теперь она каждый раз будет ждать его на прежнем месте, когда бы он ни вернулся в виртуальный мир. С этой мыслью Саске встал и, засунув руки в карманы, прилёг на кровать. Несколько минут он взглядом сверлил потолок, но даже на белой поверхности видел блестящие зелёные глаза и прямые розовые локоны. Перекинувшись через край постели, Саске достал из тумбочки небольшой конверт и, вернувшись на место, аккуратно развернул его. Запах, вырвавшийся из бумажного пакета, стал слабее и бледнее, но, как и раньше, вводил Саске в состояние блаженства. Он вытащил первую попавшуюся прядь и элегантно взмахнул ею перед носом. Сладкий аромат пиона и шоколада с фундуком вызывал бурю эмоций и возбуждал мужское начало. Всё окружающее вмиг потеряло значение, оставался лишь он ― причудливый секрет желанной омеги…
Когда Сакура собиралась уходить, он всем сердцем не хотел отпускать её, но надеялся хотя бы проводить до дома. Задержаться и познакомиться с семьёй она категорически отказалась, поэтому он не настаивал на компании. Связь между ними была ещё очень слаба: Саске не хотел давить на неё или лишать воли. Выждав около получаса, он оделся и покинул родительский дом. На улице к тому времени уже стемнело, моросило, а колонны машин стояли в километровых пробках. Саске медленно шёл по освещённому фонарями тротуару, а переходя дорогу, по обыкновению смотрел по сторонам. В его голове вертелось несколько мыслей, и все они касались предназначенной омеги. Он хотел, чтобы Сакура сейчас находилась в тёплой постели, а не мёрзла где-нибудь на улице, пила горячий шоколад и поглаживала шелковистую шёрстку Хао. Людей на улице было мало, поэтому Саске решил, что вероятность нападения на неё в этот день довольно низка. Эта малозначительная новость порадовала его, как никогда прежде. Оказавшись под окнами её дома и убедившись в безопасности Сакуры, Саске недолго наблюдал за ней, а затем сделал несколько снимков на память. Она ведь не могла отказаться или запротестовать…
Сколько себя помнил, Саске делил запахи на три категории: мерзкие, нейтральные и притягательные. В детстве он подразделял подобным образом цветы, приготовленные блюда, подаренные книги и купленную одежду, но с подросткового возраста стал вносить в этот воображаемый список секреты знакомых и друзей. Сначала он попробовал описать специфические ароматы родителей и пришёл к выводу, что Микото пахла чем-то мягким, прекрасным и утончённым, словно надушенный шифон или бархат, а Фугаку ― насыщенным, отчётливым и гармоничным, как ежедневник в кожаном переплёте или строгий дорогой костюм. Саске даже как-то поделился соображениями с братом, но тот, посмеявшись, сказал, что воспринимал всё по-другому: мать он сравнивал с ухоженным цветущим садом, а отца ― с традиционным домом где-нибудь в горах. Запах Итачи Саске тоже пытался охарактеризовать, но с возрастом и пополнением словарного запаса эти впечатления менялись. Раньше секрет брата казался ему чистым, невинным и едва уловимым, а теперь ― роскошным, глубоким и немного роковым. Возможно, мнение поменялось, потому что Итачи вырос, стал полноправным альфой и не хранил целомудренность, хотя и тогда, и сейчас пахучая композиция была идеальной…
