Чонгук поднимается обратно в спальню и роется в одежде. За последний месяц он сильно худеет, и большинство вещей теперь висит на нём бесформенными тряпками. Он надевает чёрную бархатную рубашку и натягивает такого же цвета джинсы, которые приходится посильнее затянуть ремнём на талии, чтобы они не спадали. Из-под закатанных штанин выглядывают болезненно худые белые щиколотки. Волосы за этот месяц тоже прилично отросли, у него уже собирается целое каре, и не собрать их в хвост парень не может. Девушка переодевается в ванной, попутно наводя марафет на лице и голове. Чон ныряет в прихожей в любимые тяжёлые берцы, которые спасут его от возможности быть унесённым ветром, и утыкается в телефон. Сегодня уже пятое декабря. Чонгук всегда очень ждёт зиму, но в этот раз он ждёт её сильнее обычного. Время в больнице тянулось слишком долго, секунды складывались в дни, и он много спал, редко ел больничную еду и в основном питался домашним говяжьим бульон, грибным супом-пюре и пил горькую воду с лимоном. На лице прорисовываются тёмные скулы, мышцы сдуваются и теперь кости виднеются, проглядываются там и тут. И Дженни старательно пытается откармливать его и предлагает несколько тысяч раз сходить с ней и Хосоком в спортзал, но он каждый раз отказывается или игнорирует.

Дженни выходит из ванной комнаты спустя двадцать минут, Чонгук к этому времени уже успевает присесть у стены и утонуть в телефоне. Он думает, что она выйдет к нему в платье и при параде, но всё оказывается куда проще: мягкий кофейный свитер, белые брюки. На кончик носа успевают сползти расшатанные очки для зрения. Подойдя к входной двери, она обувает чёрные сапоги на каблуках и накидывает пальто, укоризненно бросая взгляд на старшего брата. По нему не скажешь, что он выходит на улицу в прохладный зимний день, потому что он словно на пикник собирается: рубашка тонкая, кожа голых лодыжек виднеется из-под штанин, которые задираются чуть ли не до колен.

— Ты бы ещё голый пошёл, — грозно цыкает она и всё-таки находит в залежах хлама и старых вещей мужское чёрное пальто. — А ещё ты выглядишь так, словно собрался на похороны. Я, конечно, понимаю, что ты всей душой его не любишь, но надел бы что-то более светлое. Ты и так, как вампир, вылезший из убежища впервые за сотню лет, ещё и весь в чёрном.

— Милая, я сам разберусь, как мне и что носить, — раздражённо отрезает он, забирает пальто и выходит в подъезд, надевая его по пути. Он решает спуститься по лестнице, пока девушка на каблуках дожидается лифта. Не то чтобы их отношения в последнее время поменялись, просто сам Чонгук стал более раздражительнее и грубее, словно бы за период больничного уикенда его жизнь обрела много серых красок. Не исключено, что так и есть: Чонгук начал много спать, ел ещё хуже, чем до этого, и в принципе превратил свою жизнь в сплошное существование. К психологу не ходит уже два месяца, женщина до него дозвониться не может и совсем скоро станет ломиться к нему в квартиру за объяснениями. Чон вздыхает тяжело и хрипло, и суёт в ухо беспроводной наушник, включает плейлист с песнями Key Boys. Первой играет «My Love Is Distant», и парень закрывает глаза, прислоняясь спиной к стене у двери подъезда. Перед глазами скачут различные кадры из старых фильмов, которые могут подойти к песне, но большинство из них психоделические и нелицеприятные.

— Почему ты кричишь?

— Ты ничего не видел.

Не видел.

Парень распахивает глаза. Отрывки фраз из его снов звучат в его голове эхом. Дженни уже стоит перед ним со скрещёнными на груди руками, и Гук смутно догадывается, почему на её лице снова застывает уже такое привычное недовольное выражение. Он лишь трясёт головой и предлагает скорее поехать в больницу. По его грязному автомобилю плачет мойка, но времени и желания ехать куда-либо и общаться с людьми у него нет. Да и всё равно, если честно, на чём ехать, если у машины все четыре колеса целы и она не тарахтит при езде. Остальное — мелочи жизни, о которых ему переживать сейчас точно не стоит. Но вот Дженни думает по-другому.

— Знаешь, если ты сам не отвезёшь её на автомойку, то этим займусь я, потому что ты запустил её до неузнаваемости, — шокировано говорит она, садясь на переднее сидение, смерив взглядом те брызги на дверце от ещё ноябрьских дождевых луж. Чонгук лишь закатывает глаза и надевает второй наушник, чтобы не слушать болтовню младшей. Девушка, поняв, что теперь доораться до него будет невозможно, молча утыкается в мобильник и прочитывает сообщения коллег в общей группе, которые обсуждают следующие выходные и надвигающийся корпоратив. Возможно, она тоже поедет с ними и оставит на этот вечер-ночь Джухён вместе с Чонгуком. Неизвестно, сможет ли этот амёбный вампир последить за девочкой, тут скорее будет совсем наоборот, но главное, чтобы она будет в безопасности. Здание больницы виднеется из-за многоэтажек и магазинов. Они паркуются на цокольном этаже и поднимаются к нужному отделению, заходят в прохладную палату. Спустя месяц ничего не меняется: он всё так же лежит с прикреплённым ко рту аппаратом искусственного дыхания, всё так же пищит кардио-датчик в его особенном ритме.

Чонгук садится перед ним как в первый раз, хотя он бывает здесь чаще, чем в других комнатах, и эти стены так же давят на него, как и стены его собственной палаты.

— Привет, Ким Тэхён, — парень скрещивает ноги под стулом и кладёт ладони на острые колени. Старший выглядит ещё хуже, чем он сам: исхудал на больничных препаратах и больничной жидкой еде. Чонгук даже не представляет себе, каким образом его тут кормят, но, надо признать, он и не сильно горит желанием узнать. Девушка подходит к окну и раздвигает занавески, впускает внутрь больше света.

— Знаешь, может, если здесь будет посветлее, он поскорее проснётся. Знаешь, вдруг ему нужно больше солнечного света, как цветам, — слабо улыбается она. Многие уже смиряются с тем, что Тэхён лежит в коме, и больше никто не убивается вечерами и не пропадает в барах за выпивкой из-за череды неудач. Но вот у Чонгука другой случай, с парнем его связывает нечто другое, — это чонгукова невнимательность. Как он считал месяц назад, так и считает до сих пор — если бы он не был упёртым и смотрел бы лучше, он мог бы остановить всё это и спасти не только себя, но и Тэхёна. И чувство вины с каждым днём порождает в его груди чёрную дыру, которая засасывает в себя всё.

— Скажи ему что-то, — предлагает Дженни, опрыскивая сухие цветы из стоящей рядом бутылочки с водой.

— Что мне ему сказать? — «я сказал уже всё, что мог, и это не помогло». Чонгук обречённо смотрит на лицо Кима и поднимает ладонь, касается его светлых длинных волос. Теперь они могут посоревноваться в звании «самого длинноволосого красавца» Южной Кореи, конечно, если бы парень был в сознании. Да и Чонгук пока выигрывает — его каре утирает нос многим рок-музыкантам.

Пока Чонгук скрупулёзно роется в своей голове в поиске каких-нибудь коротких ободряющих фраз, Дженни решает спеть Тэхёну одну из тех песен, о которых ей рассказала Джухён. Её брат часто слушал её, включая тихо-тихо в одни из ярких сеульских ночей, пока он наедине со своими мыслями сидел у окна и смотрел на горящие огни города.

— Seasons, they will change. Life will make you grow, — негромко поёт она на английском с отчётливым акцентом, ставя рядом с записками Ёнхи фотографию в рамке: Тэхён, Джухён и их родители, выпуск парня из средней школы. — Dreams will make you cry, cry, cry. Everything is temporary. Everything will slide. Love will never die, die, die, — Чон-младшая грустно улыбается, доставая из кармашка в сумке кулон-тайник, открывая его. Таким она его кладёт его рядом, может, душа Тэхёна почувствует что-то родное совсем рядом и не захочет покидать этот мир.

— Что за песня? — растерянно спрашивает Гук, поднимая взгляд на сестру. Она неловко поджимает губы и убирает волосы за ухо. Парень не силён в английском, поэтому понять слова ему не удаётся.

— Джухён сказала мне, что Тэхён очень любит Imagine Dragons. И «Birds» его любимая песня. Очень личная, он не делился ею ни с кем, и только она знала об этом, — тихо говорит она, виновато смотря на спящего парня. — Прости, что я попросила её рассказать об этом. Не ругай малышку, когда очнёшься, она тебя очень любит.