Его приводят к входным железным дверям и выставляют на улицу, заблокировав для него вход в больницу. Ласковые лучи осеннего солнца заставляют с непривычки щуриться. Начало ноября, совсем как тогда, когда его привезли сюда в полумёртвом состоянии и отдали санитарам на растерзание. Но сейчас он может идти куда хочет. На парковке стоит жёлтый метис-кросс с затонированными стёклами, которые ярко отражают солнечный свет. Рядом с ней стоит парень, спустив солнечные очки на кончик носа и исподлобья наблюдая за Чон Джихёком. Его огненные глаза сверкают, подсвечиваемые искрами осеннего дня. Мужчина медленно подходит, оценивающе рассматривая автомобиль китайской марки вблизи.

— Значит, это ты приехал за мной, — задумчиво произносит он.

— Yeah, — Тао бросает недокуренную сигарету на землю и прижимает её носком ботинка, ловя на себе недовольный взгляд старика и поднимая бровь.

— Курить вредно, — замечает он.

— Убивать тоже.

Джихёк усмехается и садится на переднее сидение, куда его любезно приглашает парниша. На вид ему максимум лет двадцать, но, зная Сокджина, он не стал бы брать таких молодых и неопытных, так что возраст его компаньона остаётся интригующей загадкой.

— И куда мы едем?

— К Боссу. Дальше — не знаю. Моё дело забрать тебя и привести, остальное не в моей компетенции. И помалкивай, не люблю болтливых, — шипит он на ломанном корейском вперемешку с китайским, косо поглядывая на старика, который лишь закрывает рот на воображаемый замок и улыбается. Тао тошно от одного вида этого психа, но выполнить работу он обязан. По длинной пустой трассе они едут под сто километров в час, но стоит Джихёку начать рассказывать о своей тяжёлой судьбе и изводить парня, играя на его нервах, как на фортепиано, стрелка спидометра мечется за двести пятьдесят, рёв двигателя наполняет салон и заставляет мужчину заткнуться. Заезжая в город, они чуть не сталкиваются с другими авто и едва не провоцируют аварию, от чего сердце старика уходит в пятки и он бледнеет. Тао усмехается, довольствуясь тем, что смог заткнуть особо болтливую личность. Он высаживает того у ворот особняка и уезжает. На сегодня его задания кончаются.

Джихёк узнаёт это место. Дом его лучшего друга и по совместительству напарника в самых грязных делах молодости. В саду и дворике никого нет, у крыльца стоит припаркованный антикварный норвежский гейджер тысяча девятьсот двадцать восьмого года выпуска — личное достояние и гордость мужчины. Он всегда был любителем автомобилей, особенно со своей родины, и меньше, чем машины, любит искусство, и оно уже не ограничивается только Норвегией: на стенах его дома тут и там оригиналы известных картин. Джихёк, любуясь ухоженным садом, проходит к крыльцу и поднимается к входным дверям. Его встречает дворецкий и проводит в светлую столовую, что расположена на первом этаже. Сокджин в тишине обедает за длинным узким столом с мраморным покрытием. Рядом с ним накрыто ещё на одну персону, и Джихёк удобно устраивается за столом. Личный повар Кима приготовил запечённую салаку в томатном соусе и красиво оформил блюдо на тарелке.

— Как дела? — решает он нарушить тишину, потому что Сокджин не роняет ни единого слова, словно не прошло этих пятнадцать лет в разрыве между ними. Сокджин заметно постарел, но его густые бурые волосы всё ещё сохраняют насыщенность своего цвета. Была это краска или он действительно ещё не поседел — Джихёку остаётся только догадываться. Морщины скопились у глаз и у бровей, у губ, но он всё ещё может принимать участие в самом красивом лице Южной Кореи и одержать победу.

— Ничего особенного не произошло. На днях Тигры разгромили участок из-за того, что их лидера и парочку особенно безмозглых вожаков рассадили по одиночным камерам, — рассказывает он, словно глупую историю из жизни, и припадает губами к стакану с морсом, бросая взгляд на старого друга. Джихёк не притрагивается к еде, только слегка отодвигает от себя тарелку и наваливается руками на стол.

— Ты ведь заплатил, чтобы меня вытащили? Зачем? — переходит мужчина к главной теме их разговора. Сокджин протирает губы мягким бумажным полотенцем, совершенно не спеша отвечать на такой вопрос, пускай он и брошен ему в лоб и ждёт незамедлительного разъяснения.

— Знаешь, я скучаю по тем дням, когда мы работали вместе. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я.

— Понимаю. Но я не хочу снова марать руки, — с досадой в голосе признаётся Чон.

— Ты не запачкаешь руки. Просто поможешь мне в одном деле, идёт? — Сокджин протягивает ему несколько фотографий. На первой изображён частный дом с милым двориком и газоном. На втором снимке женщина средних лет, которая идёт по улице, её фотографируют незаметно, исподтишка. На третьей фотографии девушка, ещё школьница, и снимок сделан во дворе старшей школы, когда подросток разговаривает со своими друзьями. На четвёртом, последнем фото, тоже девочка, и она сидит возле небольшого прудика, что течёт у младшей школы. Кажется, она ловит головастиков пластиковым стаканчиком.

— Кто это? — Ким внимательно присматривается к фотографиям, но не может вспомнить ни одну из изображённых девиц.

— Не так важно, кто они. Если ты уберёшь их, то люди, которые мне мешают, больше не смогут лезть в мои дела. Идёт? И тогда я исполню любую твою просьбу, — Сокджин улыбается по-доброму, как улыбаются друзья, договорившиеся о встрече спустя долгое время. Джихёк чешет щетину и неопределённо хмыкает, взвешивая чаши весов.

— Чёрт с тобой, старик, по рукам.

◎ ◍ ◎

Медсестра вьётся вокруг койки Чонгука, постоянно повторяя, как мантру, что ему по вечерам стоит выходить на свежий воздух с кем-нибудь из персонала, и сейчас она активно выдвигает свою кандидатуру, но мужчина только отмахивается и пытается считать до ста в голове, чтобы не облить её озлобленно водой из стакана. На восемнадцатую просьбу встать и пройтись он взрывается и, сжав кулаки так, что катетер чуть не выскальзывает из его вены, он выдаёт сдавленное:

— Я прогуляюсь. Сам. Спасибо за предложение, — парень поднимается, садится на койке и медленно свешивает ноги над полом, ощущая в них неприятную тяжесть. Они тянут его якорем вниз, словно тянут в адскую преисподнюю, и от этого ему сильнее хочется лечь обратно и снова провалиться в сон, где не будет вредной назойливой медсестры, которая комаром жужжит на ухо и которую только и хочется, что прихлопнуть. Он медленно опускается, и с непривычки ноги пропускают разряды тока, и затем по ним словно белый шум проходится. Девушка пытается помочь ему, но Гук только рычит и заставляет её с возмущениями отойти. Не нравится ему всё это от слова совсем. Он отдал бы предпочтение провести свой больничный уикенд дома, в компании дурака Хвана, а не здесь. Чонгук медленно встаёт на ноги и обувает мягкие тапочки с кроликами, огибает свою койку и берётся за передвижной аппарат, что подключён к его вене. На время прогулки от его груди отлепляют все датчики и присоски. Старательно игнорируя злую девушку, Чонгук покидает палату и медленно, со скоростью семидесятилетнего старика, блуждает по коридорам. От болтливой Тэхи он узнаёт, что в одной из палат находится та самая девочка, с которой они виделись в торговом центре, и Чонгуку страшно интересно увидеть её воочию и убедиться, что с ней правда всё в порядке.

Он спускается в детское отделение и ковыляет до палаты, на табличке которой указаны имя какого-то мальчика и этой самой Ким Джухён. Чонгук медленно отворяет дверь и входит внутрь. По телевизору идут мультфильмы, оба ребёнка лежат в койках, укрытые простынями чуть ли не до подбородка. Мальчик смотрит мультик завороженно, со слабой улыбкой, а вот Джухён словно смотрит сквозь монитор. Они оба поворачиваются к парню, и девочка задерживает на нём слишком тяжёлый для ребёнка взгляд. Такой, что у Чонгука всё холодеет в груди. Он невольно думает о том, что у Тэхи он никогда такого не видел. Что эта девочка должна была пережить, чтобы смотреть… так? Он не уверен, способен ли он сам выглядеть так же безысходно, и от этого сердце сжимается. Парень подходит к её койке и садится рядом, дрожащей от слабости рукой гладит её по нежно-русым волосам. Один её глаз закрыт чёрной повязкой. «Совсем как у пиратов», — думает Гук.