— Ты…

— Если ты сходишь и докажешь мне, что действительно выполнил условие, то я обещаю, что… — Ёнджун сжал в руке уже пустой стаканчик и стиснул зубы, — …приглашу…

— Ого! — не что скрыть удивления младший, от чего словил на себе опасный взгляд хёна. — А с чего ты такие условия ставишь?

— Потому что, насколько я помню, последний твой визит закончился тем, что пришлось навещать медпункт. Тебе стоит как минимум попросить прощения за свои действия, а ты не можешь сделать этого уже… полгода, Бомгю.

Ему вдруг стало так стыдно, что он спрятал взгляд и потух. Действительно. Ёнджун прав. Всё это получилось так отвратительно, а всё из-за его ветрености и несерьезности ко многим вещам. Всё ведь могло обернуться совсем плохо, и тогда они бы отправились не в медпункт, а в больницу, или ещё чего хуже… Вспоминая обо всём каждый раз, он пытался заставить себя пойти и извиниться, но никак не мог дойти до кабинета и находил для себя тысячи отговорок. Не являлся на занятия. Но если его хён выполнит свою часть уговора… можно попытаться. В конечном счёте, когда-то он обязан был прийти на травологию.

— Хорошо. Я пойду сегодня после лекций. Но и ты должен сегодня пойти. У них тренировка заканчивается в семь вечера.

Договорив, Бомгю перекинул лямку сумки через плечо, встал и ушёл. Стыд прожигал в нём дыры и сжигал всё внутри огнём так, что хотелось спрятаться и не выбираться никуда ещё следующие несколько часов как минимум. Он зашёл в здание академии и быстро скатился вниз, а Ёнджун продолжил сидеть на крыше, смотря в туманную даль.

Не зря ли он принял такое решение?

⟡ ⟡ ⟡

Посвятив весь день тренировкам с небольшими перерывами на обед и отдых, команда по квиддичу закончила к семи, когда уже совсем было темно, и мячи просто не разглядеть из-за скопившихся туч. Бладжеры сливались с темнотой, их блестящие поверхности почти не отражали никакого света. В последней игре основная сборная одержала победу, и они, довольные и уставшие, спустились на землю, утирая ладонями пот со лба. Морозный воздух грубо колол кожу.

— Вы молодцы, не растеряли хватку. Так держать! — похвалил преподаватель своих подопечных и, глянув на часы, развернулся в сторону академии. — Не задерживайтесь, мало ли, что вас может ожидать в ночи.

— Нас не победить! — в ответ прокричали они хором, и педагог поднял крепко сжатый кулак в воздух. Эти фразы за семь лет стали традицией, которую не нарушал никто. Они объединяли их и давали сил после изнурительных марафонов. Все разбежались по компаниям, смех и слияние уставших голосов наполнили площадку. Обычно Субин собирался один и спокойно уходил обратно в академию, но сейчас к нему снова, второй раз за день, подошла капитан команды. Она распустила собранные в тугой короткий хвост волосы, и они свободно лежали, даже не достигая в длину до плеч.

— Субин, мне сегодня нужен мой пропуск. Вместо ночных тренировок лучше поспи, иначе ты завтра просто не встанешь. Тебя же жизнь совсем ничему не учит, — она протянула руку, и загонщик нехотя вложил в женскую ладонь белую карточку со встроенным чипом. — Не обижайся. Знаешь, тебе вместо стольких часов в спортзале помогла бы медитация. Ты знаешь… Обращайся.

Субин молча кивнул для того, чтобы скорее закончить разговор. Он стоял над своей спортивной сумкой, смотря под ноги, словно обиженный ребёнок, и ждал, пока все покинут площадку для квиддича. Сегодня он впервые чувствовал раздражение за весь день, и это расстраивало его, хотелось бы прожить хотя бы один день без этого. Он сел на скамью запасных и уложил локти на колени. Нельзя злиться на старосту. Она и так разрешала ему слишком много и входила часто в положение, но ему очень плохо, когда его урезали в чем-либо, даже если он не должен этим обладать. И даже то, что она забрала свою карту пропуска на время, сильно взбесило его. Он не мог контролировать это. Ночью хотелось прийти в тёмный спортзал, поднять жалюзи, тихо включить музыку и позаниматься для того, чтобы очистить разум и выветриться перед сном. Спал он всё равно часов пять от силы.

А сейчас ему что делать? Все планы разрушились, и это бесило. Бесило. Бесило.

Сзади послышался хруст ветки, и Субин вскочил, вынув палочку и без раздумий обрушив заклинание в сторону звука. Невидимый, но ощутимый луч громко ударил по земле, эхом разнёсся звук хлыста.

Наступила тишина.

И только после нескольких секунд ожидания из тени вышел юноша, стукнув тростью по асфальтированному участку дороги, ведущей к академии. Длинный тёмно-синий плащ с золотом на плечах и груди, тёплый берет, скрывающий светлые розовые локоны. Туфли на каблуках. Мерзость. Или, если звать по имени, Чхве Ёнджун.

====== Цена ======

Когда до семи вечера оставалось несколько минут, Бомгю уже шёл к выходу из академии, чтобы выполнить своё обещание. Он укутался в пуховик, надел под него свитер и, взяв всю свою волю в кулак, вышел на улицу, полный решимости, и… сел на лавочку возле фонтана, безумно боясь идти дальше. Сердце то колотилось, то било через раз, и он боялся впасть в истерику прямо там, прямо во время извинений. Ёнджун советовал ему ни о чём не думать, пока он не дойдёт, и просто идти к кабинету травологии, не взирая ни на что, просто заставлять ноги двигаться в том направлении и думать по ситуации. Но он не мог…

Он всё думал о том, что скажет Ёнджун, если он так и не осмелится прийти. Он-то, наверное, уже добрался до стадиона… Вообще, хёну гораздо тяжелее переступать через себя, чем ему. Бомгю привык выражать свои эмоции и быть прямолинейным, не задумываться о плохих вещах, жить в своё удовольствие, для него и извинения давались легко до определенного времени. И он же сидел сейчас на каменной скамье в темноте ночи и трусился, как заяц перед встречей с волком. Хотя, на самом деле, он далеко не с волком встречался… Волк здесь он. Волк, трусливо поджавший хвост перед зайцем.

Может, просто сказать Ёнджуну, что он сходил, а самому вернуться обратно? Нет, хён обязательно всё узнает, и тогда… лучше не думать, сколько умных слов ему придётся услышать от этого надзирателя, ему только дай повод выплеснуть весь свой словарный запас и включить роль мамочки. Да и он, наверняка, подключит к поучительным речам Джихо, которая заставит его прочитать половину библиотеки. Б-р. Бомгю сдался. В конце концов, он всё-таки чувствовал огромную вину, которая пожирала его эти полгода.

Оставляя грубый след на снегу, он медленно шёл в сторону оранжерей. Три стеклянных здания стояли в ряд, свет внутри не горел, но окна сильно запотели — наверное, сейчас там так тепло… Он очень давно не был в оранжереях и в кабинете, и он даже как-то соскучился по всем этим сумасшедшим крикливым цветкам и их названий на латинском. Но больше всего он скучал по другому. Миновав теплицы, он вышел на дорожку к небольшому двухэтажному зданию и с тяжёлым сердцем увидел, что свет не горел. А вдруг дома никого? Что если сонсенним в академии, и сейчас он зря сражался с самим собой?

Бомгю подошёл к плотно закрытой двери, чувствуя, как ноги подкашивались, руки тряслись, как в горле начало саднить от неумения держать эмоции под контролем. Очень хотелось выплакаться и сказать, как он сожалел. Смелости нет даже для того, чтобы поднять руку и постучать. Он стоял, чувствуя, как снег оседал на его волосах, и смотрел на исписанную природой деревянную дверь с милым рождественским веночком, который соорудил, наверное, владелец дома.

— Бомгю?

Студент всколыхнулся и выпрямился так, будто по его спине провели холодным лезвием. Всё тело покрылось мурашками, а дыхание остановилось. Снег позади него заскрипел, и он хотел проклясть самого себя за то, что не было возможности даже повернуться — всё тело окоченело. Но голос… он был тихим, как шелест только увядающих листьев, не успевших сбросить летний цвет, был влажным, как утренний туман, оставляющий росу на букетах цветов для учителей. Осенний, сентябрьский голос. Время прошло, а он так и не изменился… только наливался мёдом.

Бомгю задрожал и кротко развернулся, топчась на месте. Да, это был он. Чон Чонгук.