Ёнджун сидел на уличной закрытой качеле, забравшись внутрь с ногами. Бомгю уснул вместе с Джихо, Сону и Сонхуном на футоне, вместе с ними остался дедушка Кан, разложивший спальное место со стороны входа в комнату. После случившегося старик до жути волновался за внука. Конечно, ему не было всё равно на других, но внук — это близкое, родное, самое лучшее. Если бы ему нужно было делать выбор, он был бы очевиден.

Ёнджун прикрыл уставше глаза. Некоторое время назад его желудок снова стал ворчать, и сейчас, вроде бы, отпустило. Он всё думал о том, что завтра с утра, когда его привычное состояние снова вернётся, он снова не сможет нормально воспринимать Субина. Ночью всё было совсем другим. Он чувствовал людей по-другому. Перед сном все становились собой, отпускали всё напряжение, весь контроль, раскрывали свою истинность. Почему-то Ёнджуну подумалось, что разделение на факультеты — это гениальная мысль. Только схожие люди готовы принять настоящие личности своих соседей.

— И чё ты здесь расселся?

Ёнджун открыл глаза и поднял голову. Возле дерева стояла высокая мощная фигура, напоминающая Субина. Собственно, это и был он. Старший поджал ноги ближе к себе, словно стараясь сбежать от кошмара. Но кошмар пришёл к нему. Сел рядом.

— Спать бы пошёл.

— От тебя слышу, — Субин не поднимал на него глаз, рассматривал протез, блики на нём, горящие кнопки. Конечно, видеть их в тысячный раз было гораздо интереснее.

— Не хочу спать, — едва слышно ответил Ёнджун. Его глаза слипались, но он держался, надеясь на холодный ночной воздух. — Я не хочу видеть кошмары снова. Я видел этот пожар во сне.

— И он не сбылся. Никто не умер. Не строй из себя ясновидящего.

Ему не ответили, и это оказалось гораздо более неприятно, чем если бы его накрыли ругательствами с ног до головы. Он повернул голову и упёрся взглядом в старшего — тот надел розовый джемпер Чонвона, одолжив на время, и позаимствовал старые джинсы Сонхуна, с которым у него, к счастью, один размер. Точно. Все же вещи Ёнджуна сгорели…

— Эй. Ответь хотя бы.

— Не хочу ссориться. Говори, что хочешь, — прошептал тот.

И что говорить? Субин пошаркал кедой по земле и пнул несколько маленьких камней.

— Почему ты сделал это?

— Сделал что?

— Не заставляй меня это говорить, — буркнул Су. Это заставило Ёнджуна взглянуть на него, и тот сейчас определённо выглядел, как большой ребёнок, пиная камни и дуя огромные щёки.

«Я не хочу, чтобы очередной загонщик сломал кому-то жизнь» — появилось у него в голове. Ёнджун бы извинился перед Джейком, наверное.

— Ну тогда я не понимаю, о чём ты, — вздохнул он и опередил вдруг младшего, собиравшегося что-то сказать. — Не обзывайся.

Су закрыл рот и запыхтел.

— Иди ты…

— Если назовёшь меня хёном, я объясню.

— Ещё чего! — Бин распахнул глаза и дёрнулся, и качели пришли в движение. Они стали медленно покачиваться. Старший только пожал плечами, устроился чуть удобнее и прикрыл веки. Парень сжал кулак от несправедливости. — Ты выводишь меня. Расскажи. Эй! Слышишь меня?! — он пытался сдерживать пыл, но просто не мог. Как ему хотелось встряхнуть его и накричать. Щёки запылали, а внутри от нервов всё свернулось. — Как ты бесишь. Хён. Ёнджун-хён. Хён-хён-хён. А теперь выкладывай.

— Фу, как некрасиво. Как ребёнок, — фыркнул Джун и выпрямился, оказался ближе, чем был до этого. — Это, наверное, всё было неправильно. Я не знаю, почему так поступил. Наверное, я хотел выбесить тебя, и тогда я был способен только на это. Вот и всё…

— Ты серьёзно?! — Субин повысил голос, но вовремя заметил это и притих. Он продолжал играть в холодного принца, и это бесило. — Ты выглядел так… ужасно…

— Ужасно прекрасно, ты хотел сказать? — подшутил он, закрывая глаза. — Напомню тебе, что ты даже не ударил меня. Мне кажется, это многого стоит.

— Лежачих не бьют. Ты был под кайфом, как я мог тебя ударить?

— О, так у нашего Субини есть честь и гордость? — он рассмеялся и снова поёрзал, пытаясь найти нормальное положение. Младший щёлкнул языком на манер танцора. — Повторяешь за мной?

— Пошёл к чёрту.

— Субин, — он снова сел по-другому, и на этот раз развернулся всем корпусом к спортсмену. Тот повернул голову, ожидая продолжения. — Я боюсь, что все, кого я видел, умрут. Это ведь не так?

— Ты чё, хочешь, чтобы я с тобой сейчас сюсюкался? — он скривился, как девушка перед слизняком. Несмотря на это, он ощутил что-то незнакомое. Даже Бомгю с ним так не говорил. Это был какой-то новый, исключительный опыт. Неизвестно, правда, положительный или нет. — Что ты хочешь от меня?

— Какой ты тормоз, Субин. Тормоз, идиот, придурок, ой, — начал перечислять Ёнджун, но его поток слов оборвался, когда качели снова задвигались, а перед лицом вдруг оказался хмурый младший с покрасневшими нижними веками и носом. Это было неожиданно. — И что ты будешь делать?

Ён проследил глазами за потянувшемуся к нему протезу. Он охладил до мурашек и озноба его шею, и старший дёрнулся, отталкивая от себя железку.

— Дурень.

— Заткнись, Ёнджун. Ты знаешь, что я тебя ненавижу? Ненавижу. Надеюсь, что однажды ты… — он не договорил, потому что услышал издевательский смешок. Словно бы Ёнджуну было смешно, забавно. — Чёрт. Как ты меня бесишь.

Была очередь Субина идти в наступление, и Ёнджун скользнул бледными пальцами сначала по чужой щеке, затем скользнул за спину, закидывая руки назад, как канаты. Он подумал, что если у него будет кто-то сильный, кто смог бы его защитить, он бы и уснул на пару часов до восхода солнца.

====== Исполнение желания и возвращение к истокам ======

Хёнун прикладывал к новому кровоподтёку под глазом ледяную ложку. Сегодня снова был один из тех эпизодов, когда он пытался вырваться, добраться до кого-то снаружи, пытался выместить злость на ком-то живом. И он добился своего, когда раздражённый охранник, здоровенный бугай, присланный всего на несколько часов (молоденький юноша срочно уехал домой из-за семейных обстоятельств), выбил из него всё, что мог, пока гнев не покинул разум Хёнуна. Одного «хватит» вместо «сдохни» с его разбитых уст хватило для того, чтобы мужик прекратил, оставил очередное предупреждение и вышел.

Так Хёнун и сидел всю ночь. Он был особенно нервным, потому что накануне ему объявили, что слушание проведут утром. Думая об этом, он не мог сомкнуть глаз, и холодные стены изолятора помогали ему оставаться в сознании. Он за это время не придумал ничего лучше, чем просто молчать и на особо провокационных вопросах отнекиваться. Он догадывался, что если он признает вину, то срок ему или скосят, или смягчат, но при мысли о том, что он отправится в Кохакугаву, бросало в дрожь. Он слышал, что волшебники натурально сходили с ума там, становились чокнутыми безумцами, так что неважно, как долго он пробудет там, он никогда не станет прежним. Он уже за это время успел помолиться всем божествам о спасении, но чем дальше заходила стрелка на часах, тем меньше надежды у него оставалось.

Ближе к шести часам он уже клевал носом, но из дрёмы его вывел ритмичный стук в окно. На карнизе сидел белый голубь, настойчиво смотря чёрным глазом внутрь. Хёнун захотел его прогнать тут же, но после того, как подошёл, тоска окатила его волной. Наверное, голубь — единственное доброжелательное существо сейчас рядом с ним. В лапе был свёрток, который птица взяла в клюв, подошла к щели у окна и стала с трудом просовывать внутрь. Хёнун попытался помочь, но как только он дотронулся до рамы, его ударил ток.

— Чёрт, — прошипел он, не в силах никак помочь. Он только стоял и думал, действительно ли это к нему и кто мог написать письмо. Перед глазами промелькнуло множество образов знакомых, родственников и друзей, но он остановился только на нескольких. Субин, Сонхун, Джихо, Хечжон. Больше некому.

Он слышал урчание голубя, его пыхтение, и когда свёрток, помятый и поцарапанный, стал едва виднеться с его стороны, Хёнун аккуратно подцепил его отросшими ногтями и потянул на себя, пытаясь не порвать бумагу. Ещё через пятнадцать секунд ему удалось вытянуть записку на половину. Голубь заурчал и посмотрел в сторону железной двери изолятора. Ким кивнул, сел за кроватью и развернул записку. Она была написана от руки пером.