С годами я поняла, что в таких учреждениях надо дарить всем или никому. Память моя сохранила этот случай, но зла нет.
Свободного времени у нас было немного. Кружки, хор, спортивные мероприятия, походы за гербариями. С хором мы выезжали в Сталинград на праздник Победы, выступали в театре с песней Москва – Пекин и другими. Вечером был огромный костёр на площади Павших борцов. С крыши универмага стреляли из ракетниц (гостиницы «Интурист» я не помню, наверно, её тогда не было), а мы хотели схватить угасающие искры от них на асфальте.
Со спортивными соревнованиями мы тоже приезжали в Сталинград. Многие завоевали какие-то места, получили призы, грамоты. Я участвовала в эстафете, это когда бегут и передают палочку через несколько метров другому. Мы пришли к финишу последними, так как уронили эту палочку. Я бежала последней, и мне до сих пор неловко за эти соревнования. Хотя нам дали всем подарки, я и тогда, и сейчас чувствую какую-то вину, что ли. Победить все не могут – это понятно, а вот в душе у тех, кто приходит последним, остаётся рубчик, но это не про спортсменов, а про разовые в жизни соревнования. Может, я ошибаюсь.
Хочу сказать несколько слов о наших чувствах, когда мы узнали о смерти Сталина. Нас воспитывали, что у нас два отца – один Сталин, второй это наш родной. Мы были в этом уверены, и после извещения о смерти Сталина плакали все, занятий не было в школе. Некоторые говорят об этом дне по-разному, видимо, в свете сегодняшнего сознания, но мы все плакали, и взрослые тоже, искренне.
Вот спустя много лет я думаю, а почему тогда в детском доме нам было хорошо. Может, оттого, что закрытое от людей пространство, где мы никого не боялись, ходили, где хотели, в пределах этих прудов с их высокими дамбами, может, люди, воспитывающие нас, были порядочными, может, влияние послевоенной радости у людей.
Папу выпустили после смерти Сталина, и он приехал за нами. У нас даже не было и в мыслях остаться в детском доме, хотя об этом нам говорил директор, что есть выбор. На дорогу нам выдали какую-то еду, одежду. Помню, наверху машины мы ехали под дождём в Урюпинск к дяде Стёпе и тёте Клаве, больше нет никого родней. Но им опять мы были не нужны. И были мачехи, мачехи, мачехи… кому мы нужны, две сиротки.
Но главное в нашей жизни был отец. Конечно, тюрьма его помяла, он остался прежним интеллигентным человеком, но со страхом в глазах.
Про свои годы, проведённые в Игарке, он ничего не рассказывал, только говорил: «Какие умные, достойные люди там сидят».
Он ни разу на нас не повысил голос. Работал машинистом на Урюпинском маслозаводе на турбине. Он с молодых лет играл на баяне, и по его просьбе дядя Стёпа отправил в тюрьму баян. Когда освободился, играл на праздниках в детских садах, освоил профессию фотографа и подрабатывал в школах и в частном порядке. Любимый его вальс был «Разбитая жизнь». Огромная любовь его к нам и защита его повлияла на наши судьбы.
Мы постоянно рассказывали отцу про детский дом. Он слушал, задавал много вопросов, и так было долго. Мне кажется сейчас, что он хотел прожить эти годы с нами через наши рассказы и чтобы эта часть жизни соединилась с прошлой и будущей.
В Урюпинске мы стали учиться в школе недалеко от церкви, учились хорошо и не ощущали отставания, видимо, качество обучения в «Серебряных прудах» было нормальным. После того как мы уехали из детского дома, его вскоре перевели в город Серафимович, а на его месте открыли пионерский лагерь.
Этот небольшой кусочек детства или, скажем, жизни наложил добрый отпечаток в душе. Во-первых, мы были внутренне свободны, нас никто не унижал, не обзывал, ведь там у всех были разные родители – враги народа, воры, спекулянты и другие. Но мы были все одинаковые в своём несчастье, и других среди и около нас не было, которые могли указать на нас пальцем.
Я никогда никому не говорила о своём детстве. Оказалось, что это правильное решение созрело в моей маленькой головке, так как вокруг были другие и другая жизнь. Некоторые сейчас могут сказать, что у вас всё хорошо было и даже Сталина любили и по нему плакали, а это он вас так наказал.
Что ответить мне – по одну сторону люди не дали пенициллина маме, и она умерла, папу посадили и не отпустили, узнав, что жена умерла и трое детей замкнуты в тёмном доме. По другую сторону, можно сказать в это же время, обеспечили нам хорошую жизнь другие люди и вселили в нас доброту и совестливость, может, эти чувства и вредили нам в дальнейшей жизни, но мы с сестрой не переступали эту черту. Кого тут винить?
А дальше была другая жизнь: учёба, работа (упорный труд), замужество, дети, внуки, как у всех. И тут отец сыграл свою роль в нашей жизни. Он говорил постоянно: «Дочки, учитесь, жизнь как лестница, каждое поколение должно быть выше на ступеньку». Умер отец от тяжёлой болезни, но мы обеспечили хороший уход и до конца жизни были около него.
Сестра моя Тамара работала внештатным корреспондентом в Урюпинской газете, где ответственным редактором был Евтушенко Анатолий Григорьевич, он со временем взял её в штат. Практически он обучил её профессии, а также общению с людьми. Анатолий Григорьевич говорил, как различать людей, если сердце человека доброе – то общайся, а если злое – то держись на расстоянии. Он считал, что только по сердцу надо определять человека. Анатолий Григорьевич потом работал в городе Фролово, написал много книг, действие одной из них – «Рыцари исчезнувшего острова» – происходит в «Серебряных прудах» Фроловского района Волгоградской области.
Тома, общаясь с Анатолием Григорьевичем, никогда не говорила, что мы там жили до тех событий, которые он описал в своей книге.
У нас много сохранилось дневников, записей, писем, и в памяти осталось. И мы решили описать этот красивый уголок в степи и нашу маленькую жизнь и написали.
Если бы отец был жив, то он был бы очень рад за нас всех. Мы живём дружно, оберегаем и помогаем нашим детям и внукам.
Когда я была беременна третьим ребёнком, я вбила себе в голову, что надо побывать в «Серебряных прудах», тогда всё будет хорошо. Мы с сестрой Тамарой поехали в мир нашего детства. Сначала нас не хотели пускать на территорию – там был пионерский лагерь, но мы объяснили, что это наша маленькая родина. Ходили по дамбам, деревья высохли, но стволы такие толстые, что вдвоём не обхватить, но все в запустении. Средний пруд (основной) пересох, зарос камышом, дети купаются около бани, там, где водились бычки, и они рассказывали про них так же, как и мы в своё время.
Аллея роз, кустарники высохли, поросли травой. Красота сохранилась там, где не тронул человек ничего – это полевые цветы за дамбами, травы и бабочки вокруг них миллионы. Я взобралась на смотровую площадку терема, посмотрела вокруг и сказала: «Вот и слава богу, что приехала, теперь рожу спокойно. Как жаль, что такое место, данное нам природой как бы в подарок, среди степей, так запущено. Но из памяти не выкинуть ту красоту, которая нас окружала более 60 лет назад.
Лорды на отдыхе
Часто говорят, если тебя обидели или просто плохое настроение, то думай о самом смешном в твоей жизни.
У меня такое есть. Когда мне было 10 лет, нашу улицу в пять домов выселили в пятиэтажку в один подъезд. Мы продолжали ходить друг к другу, праздники встречали, помогали, кому это было нужно. Мужчинам нечего было делать, и они постоянно играли в домино в беседке.
На первом этаже жила тётя Зина с мужем, она его звала дрючек, так как он был худой и маленький, а напротив нашей двери жила Клавдия Яковлевна, её дочь Виктория нашла хахаля в Англии (так говорила моя бабушка) и была часто наездами у матери. Когда Виктория приезжала, то всегда привозила гостинцы, женщинам – иностранные конфеты и красивые бумажные скатерти, а мужчинам – спиртное в красивых бутылках – все были довольны.
Но однажды тётя Зина и всем недовольная тётя Уля сказали, чтобы она не покупала им бутылки, уж очень они напиваются и это продолжается и на следующий день. Виктория поняла и сказала: «Ладно, я им привезу другой подарок» – и уехала в Англию.
