– Серж, подойди ко мне, – попросила она. – Вываливай снег в таз.

Все уже было готово, но она медлила. Я зашелся сухим кашлем. У нее полились слезы, собираясь каплями на подбородке.

– Может, не надо? – спросил я. – Наверняка есть другой способ.

Она отрицательно мотнула головой.

– Надень. – Энжи сняла свое кольцо, когда-то перекатанное из маленького крестика на тонкой цепочке, и подала его мне.

Трясущимися руками я попытался натянуть кольцо хотя бы на мизинец, получилось только наполовину.

– Теперь отойди! – скомандовала Энжи. – И не прикасайся ко мне, что бы ни случилось, пока я не закончу. Ты понял?

Она зачерпнула ковшом воду и стала лить себе на голову. Ее голос гудел в моей голове:

Мне стало мучительно жарко. Когда Энжи повторяла свою речь во второй раз, свечи вокруг нее разгорелись костром.

Я метнулся тушить пожар, но она рукой показала мне: «Стоп!» Пламя разрасталось, и я уже не видел Энжи, но слышал ее слова: «Лей воду, пей воду…»

Сзади послышался гул. Я побежал на кухню. Из крана полным напором лилась вода. Я закрыл кран, но вода не остановилась. Гул слышался и из ванной тоже. В санузле выбило заглушку на трубе, и вода хлестала фонтаном. Я пытался перекрыть кран, а вода все бежала и бежала. Мне мешало кольцо, я боялся, что его смоет водой и план Энжи не сработает. Я доверял ей.

Вскоре воды стало по щиколотку, и я кинулся обратно в комнату. Вода была уже и там, но огненное кольцо не гасло, а комната наполнялась паром. У меня подкашивались ноги, и я долбанулся об косяк головой.

Искристо замкнуло проводку, и со щелчком выбило пробки на электрощитке.

Я не знал, вызывать ли пожарных, или аварийную службу, или неотложку, или всех сразу. Какие же мы с Энжи психи! По нам смирительные рубашки плачут. И во всей этой вакханалии голос продолжал: «Отрекаюсь, отдаю. Снегом талым, росой васильковой…»

Я встрепенулся, когда Энжи замолчала. Как будто кто-то перекрыл воду и потушил огонь. Я включил фонарик и метнулся к Энжи.

Она сидела на полу, ступни ее оставались в тазу.

– Все нормально? – с надеждой спросил я.

– Серж, открой окно, надо проветрить, – всхлипывая, сказала она и застонала, прижимая руки к груди.

Я опустился возле нее и помог ей вытащить ноги из таза. Она продолжала стонать и сжиматься, как будто стены, пол и потолок одновременно давили на нее. Я схватил мобильник, чтобы вызвать врача, но он, сволочь, разрядился.

– Что? Что дать тебе, Энжи? Где у тебя аптечка? – Я заметался по комнате, но не мог оставить ее.

На груди и на спине Энжи пробивались бугры, я почувствовал себя в кошмарном сне, из которого не выбраться. Бугры росли, а Энжи корчилась от боли и подвывала, подавляя крик. На лбу собирались складки, сетка морщин натягивалась вокруг глаз, опуская отяжелевшие веки, кожа морщилась и обвисала, волосы теряли цвет.

«Нет! Стоп!» – мысленно вопил я, стараясь не причинять Энжи еще больше страданий своим ужасом.

Я потер глаза и дал себе пощечину.

– Энжи, что мне делать? – Мне казалось, я схожу с ума.

– Серж, зови меня как раньше – Желька, – выдавила она измученно.

Я лег на мокрый пол и заорал.

– Сереж, не надо. Кто-нибудь полицию вызовет.

Преодолевая тошноту, я помог Жельке подняться, проводил ее до кровати и укрыл пледом.

– Ты забыл разрубить книгу, – слабым голосом сказала она.

Я положил голову на ее бедро и разревелся, как маленький ребенок.

– Это надо сделать, Серёжа. Пожалуйста. Ты обещал.

Я раскрыл книгу. Замахнулся топором и рубанул. А потом еще раз – крест-накрест. И еще! И еще! И еще. Рубил до тех пор, пока не сломался стол.

Желька лежала в кровати. Сухонькая, как будто из нее выпили всю воду, без капли слез.

– Сережа, тело лучше кремировать.

– Чье тело? – не понял я.

– Мое. Не сейчас, после моей смерти.

– Желька! Живи. Мы что-нибудь придумаем.

– Что с аллергией?

– С какой? Не понял.

– Сыпь прошла?

Я посмотрел на свои руки.

– Прошла.

– Все получилось. Иди. Я не хочу, чтобы ты видел, как я… И передай моей маме, что я ушла от нее не потому, что боялась за ней ухаживать после операции. Я просто хотела, чтобы она жила. И не вздумай грустить, когда я умру. Ни дня! Слышишь?

Я целовал Жельку и гладил по белым волосам, распутывая скомканные пряди: – Зачем ты это сделала? Зачем?

– А ты бы смог никогда не подходить ко мне и не искать меня?

– Нет. Но ты могла бы сделать так, чтобы я никогда тебя не нашел.

– Я бы не отказалась от тебя.

– Ну, так и оставили бы всё, как есть. И я бы счастливо скончался.

– Я хотела жить вместе с тобой, стариться вместе и умереть в один день. Или не стариться вместе. Не стариться ты не согласишься. Ты слишком хороший. А по-другому уже не получится, извини…

Кремировать тело не стали. Похоронили. Прихожу теперь на кладбище и говорю: «Не так уж и хорош был твой план, Ангелочек. Надо бы что-то получше придумать». А она как будто стоит за моей спиной, трогает меня за плечо и шепчет ветром: «Мы всё правильно сделали, Серёжа. Пра-виль-но», – и целует меня в щеку.

До сих пор ношу ее кольцо на мизинце.

Отпустив несчастного Серёжу в полном раздрае, Марго почувствовала, что больше не выдержит. Бармен, кажется, обрадовался, а кот пожелал остаться с ним.

Ночь не принесла облегчения. Город спал тревожно: то вспыхивали проблесковые маячки, то раздавался гул, а Марго чудилось, что летит в черноте неба человек без крыльев, летит ровно и радостно. Сколько их здесь, тех, кто может преодолевать притяжение и условности? И как им живется друг с другом?

На улице зазвенела сирена скорой помощи, и Марго поспешила закрыть окно. Сна оставалось на пару часов.

Утром город встретил ее руганью автомобильных клаксонов в пробке, спешащими прохожими и воробьиной перекличкой в кустах боярышника. Как будто совершенно обычный город, не радушный и не враждебный. И если бы не татуировки на руках, Марго могла бы ему поверить.

Бармен ничуть не переменился. Чистые бокалы симметричной пирамидой выстроились за его спиной. На мгновение Марго показалось, что их стало больше и виски в бутылках как будто прибавился, хотя они выглядели такими же нетронутыми, как накануне. Патефон сонно сипел, добравшись до центра пластинки. Бутылка вина, забытая вчера на столике, ловила блики света стеклянными плечами.

– Как тебя зовут? – спросила Марго бармена.

– Виктор, – отозвался он равнодушно.

– Давно здесь работаешь?

Бармен нахмурился не ответив, занялся кофемолкой. И когда Марго уже совсем забыла о своем вопросе, углубившись во вчерашние записи, за ее спиной вдруг раздался голос:

– Всю жизнь.

Она обернулась через плечо. Виктор налил себе виски и смотрел на нее сквозь бокал. Кот скользнул на стойку, потерся головой о приподнятую руку бармена – видно, за ночь они поладили.

Дверь медленно приоткрылась, нарушив их уединение. Сперва в щель просунулась голова в смоляных кудрях, следом – узкие плечи, и в конце концов пружинисто вошла вся девушка.

– Ой, как тут интересно! – Она с любопытством осматривала шитый золотом гобелен на стене и ряды пыльных книг на полках. – Только… мрачновато.

Марго наблюдала за ней настороженно, как и Виктор. Зато кот радостно вынырнул из-за барной стойки и потерся о ноги посетительницы.

– А это вы мне письмо прислали? – просияла незнакомка.