========== Часть 1 ==========
Úti við heimsins enda flúgva fuglar
Úti við heimsins enda skríggja (с).
На край света тянутся вереницы птиц,
На краю света слышен их хриплый визг.
(вольн. пер.)
Когда солнце наливается красным, тяжелеет и клонится ко сну, хорошо послушать, как играет флейта, провожая своим пением очередной день. Нава была еще совсем крохой, когда старший братец Дей водил ее на скалу у Змеиного озера. Пусть на вершине было холодно и так высоко, что кружилась голова, именно там звуки могли расправить крылья и разлететься по всему Горному королевству, до самых дальних границ.
Нава могла часами просиживать около Дея, погружаясь с головой в мягкие мелодии, словно в одеяло. Эта музыка была лучше матушкиной колыбельной. Даже деревья склоняли кроны, приглушая шорох листвы, и с интересом прислушивались к новой песне. Жители деревень все больше привыкали к игре Дея, и откладывали все дела, стоило только услышать знакомые звуки издалека. Каждый вечер улицы резко стихали, погружаясь в обволакивающую симфонию. Даже королева в замке из платинового камня одергивала шторку и выглядывала в окошко. Была ли флейта, вырезанная из старого клена, тому виной или сам Дей был наделен таинственной силой, что позволяла извлекать самые чистые мелодии? Как бы то ни было, они с флейтой стали неразлучны. И Нава уже не могла представить брата без флейты в руках или за поясом, словно этот инструмент был неотделимой частью его тела.
Братец Дей был тем, кто показал маленькой Наве, какой великой магией может обладать музыка. Если бы только они могли чаще приходить на скалу у озера, но дома дел невпроворот. После долгой войны в семье остался лишь один сын, и большинство хлопот легло на его плечи. Но Дей никогда не жаловался. Напротив, он с охотой брался за все, что бы ни поручили, часто взваливал на себя больше, чем мог вынести, за что матушка часто сердилась на него.
Старших братьев Нава помнила плохо, и поэтому всякий раз с искренним интересом слушала, когда о них вспоминал Дей. Даже если его истории повторялись, слова путались или если в его речах были понятия, которые девочка еще в силу возраста не могла постигнуть, — все равно слушала так же внимательно, что и музыку, которую извлекала его флейта. К тому же, хоть Нава и была еще слишком мала, но каким-то внутренним инстинктом чувствовала — Дею необходимо вспоминать о братьях снова и снова. Чтобы не забыть по прошествии лет ни одну деталь, ни одну случайную мелочь. Тоска, горечь и вина так отчетливо звучали в его словах, или в его молчании, или в улыбке, или в музыке — во всем. Дей будто бы целиком состоял из этих трех чувств, словно они уже успели срастись и стать неотъемлемой частью его существа.
Дею всегда казалось, что он должен был пойти той же дорогой, что и братья. Но тогда он был еще слишком мал, а как вырос — война закончилась, навсегда лишив его шанса проявить себя, выполнить, как ему казалось, главное предназначение в жизни. Порой Дею даже хотелось, чтобы война снова вернулась. Он ненавидел, корил, истязал себя этими мыслями, но те возвращались к нему снова и снова. Об этом он сестре никогда не говорил и никому другому тоже. Лишь однажды Нава случайно стала свидетелем картины: как плачущая мать обнимает единственного сына и никакими словами не может вырвать эти думы из его головы.
Нава росла, и вскоре Дей решился обучать ее игре на флейте. Каждый раз, как девочка брала в руки столь важный инструмент, ей казалось, будто она прикасается к драгоценному камню. Она прилагала все усилия, на какие только была способна, но была не в силах отразить хотя бы тень мастерства брата. Каждый раз ее пальцы дрожали, и звук не выходил чистым как положено.
«Ничего, — говорил ей брат. — Все еще впереди».
Если братец всегда будет рядом, она не против так и остаться позади, а вместо того, чтобы попытаться достичь его высоты, стать для него опорой.
Дей был одним из тех людей, которым судьбой предначертано совершить что-нибудь великое, изменить сложившийся уклад привычной жизни. И, возможно, он и правда смог бы внести свой вклад в историю Горного королевства. Дей был идеален. Мать гордилась им, а все кто встречал, ставили в пример. На него любому хотелось равняться, за ним хотелось следовать. Он вдохновлял людей на самые светлые поступки. Он был… был.
Едва будущее приобрело блестящие серебристой кромкой очертания, как зерна надежды вырвали из груди, оставив незаживающий след. В тот день пение флейты резко оборвалось, и все, кому так полюбилось слушать игру Дея по вечерам — от простых крестьян до знатных вельмож — с удивлением замерли и бросили взгляд в сторону изогнутой скалы. Они всё ждали, ждали, начинали встревоженно перешептываться, но мелодия так и не возобновилась.
В памяти маленькой Навы запечатлелись лишь обрывистые образы: небо цвета переспелого яблока, леденящий порыв ветра, приглушенный крик, резкий вздох… и крылья. Гигантской величины крылья.
Птицы унесли Дея, — единственное, что намертво запечаталось в ее сознании.
Наву нашли на том же самом месте, где они с братом всегда так любили коротать вечера. Вся в царапинах, белое платье и лицо — в мелкой сеточке из красных капель, словно попала под кровавый дождь. А у ног флейта. Девочка все смотрела в одну точку, на край обрыва, и никто не смог бы добиться от нее ни одного вразумительного слова, даже если бы пожелал. Мысленно она повторяла и повторяла без конца: крылья, крылья, крылья…
Смутная то была история. И хоть единогласно было решено, что Дей погиб, свалившись со скалы, мало кто верил этому заключению. Ведь в Змеином озере Дея так и не нашли и нигде в округе тоже, он будто бы растворился в воздухе. Ни единой зацепки, только эта девочка, что вызывала лишь больше подозрений. Может ли быть, что она…
«Убийца! Убийца! Ты и только ты убила Дея. Ты стерла с лица земли единственного, кто стал нашей отдушиной», — Нава слышала эти слова в голове каждый день божий. Матери уводили от нее детей, прохожие скорее проносились мимо, стараясь не смотреть ей в глаза, старухи бормотали что-то и плевались в ее сторону, собаки рычали и лаяли, гоня прочь. Осуждающие, пугливые, злобные лица… они преследовали повсюду.
Флейта стала единственным утешением для Навы. Лишь она и ее музыка, могли прогнать голоса из головы и стереть из памяти лица. Потребовалось немного времени, и уже скоро Нава не могла ни дня дышать без флейты. Звуки, зарождающиеся в глубине легких и извлекаемые кончиками пальцев, летели в небесную высь, смешиваясь с перистыми облаками. Едва заслышав очертания новой мелодии, птицы замедляли свой полет и льнули ближе к земле.
Теперь и Наве были знакомы те чувства, что некогда испытывал брат. Они копились в груди, сжимались в тугой комок и на одном выдохе высвобождались стремительным потоком. Отпустить их, вот что нужно.
Каждый раз глядя на небо цвета закатного солнца, Наве думалось, что ее брат тоже стал частью этого неба. Может, если она приложит больше усилий, если Небу понравится ее игра, оно отпустит его?
Девушка продолжала играть, в тайне храня в сердце надежду. И вот однажды мелодия стала такой же чистой, как ручей, и мягкой, как матушкин пуховой платок. Та самая высота, та самая песня, которую однажды выдумал Дей. Звуки, подхваченные эхом, разлетались по всей округе, смешиваясь с порывом воздуха.
А где-то за чертой горизонта, пересекая горные хребты, летел черный Орел. Стоило услышать завораживающую мелодию, как ноты тут же опутали его крылья, заполняя собой каждое перо, проникая в самое сердце. В ту же секунду орел позабыл куда направлялся и зачем. Развернулся и отправился в обратную сторону. Во что бы то ни стало ему было необходимо узнать, откуда доносится музыка, и увидеть того, кто ее исполняет. Может, это поет птица? Но за все время своего существования он ни разу не слышал ничего подобного. Казалось, между источником звука и его крыльями образовалась тонкая, но прочная нить. Она звала, тянула Крылатого в свою сторону и не желала отпускать.
