– Страшновато. Да только я ведь сказку до конца дослушал, знал, что все обойдется. Сил и бодрости мне это придавало.

– Ну и хорошо, – одобрительно кивнула женщина. – А ты, проказник, что же, выходит, влюбился без памяти и про хозяйку забыл? – пожурила она Мишку.

Тот уши опустил, глаза жалобные сделал, вид виноватый принял. Женщина не сдержалась и рассмеялась.

– Вот притворщик! Веревки из меня вьешь! Ну иди, поешь. Проголодался, наверное.

– Тетя Фрося, я вот только не понял, что же это все-таки было: сон или явь?

– А это и не надо понимать. Сказка ведь это была. А там и явь, и сон, все сплетено да перепутано.

Посмотрел мальчик на руку свою, а она красная и ранка кровоточит еще чуть-чуть. Знать, не во сне змея кусала, укус-то настоящий, вот он. Но отчего-то сейчас все как в тумане вспоминалось, будто бы и не наяву было.

– А что за волчица такая необыкновенная?

– Ясноглазую волчицу ты, парень, повстречал. Хороший это знак. Значит, ничего плохого с тобой в лесу не случится. Спасибо тебе, Егор. Помог ты мне, не испугался. А теперь ступай домой. Маруся тебя заждалась уже, наверное.

– А как же про сестру сказка? – обеспокоенно спросил мальчик.

– Вижу, не терпится тебе, торопишься. Ну что ж, раз не напугала тебя сказка про Мишку, раз решения ты своего не изменил, начну, пожалуй, про сестру твою сказывать.

– Маруся тем временем, пока Егорка по лесу болтался, на крылечке сидела. Совету тети Дуни последовала. Время раннее еще. Вернется скоро Егорка, сестру не бросит, успокаивала она себя. Да и от пирогов сытных мысли тягостные отступили, не сильно тревожили. Сидит девушка, по сторонам поглядывает, красотами местными любуется.

И ведь есть чем любоваться! У каждого дома палисадничек с клумбами цветочными, за каждым забором сады пышные зеленые, ветки под тяжестью плодов сочных гнутся. А дальше за деревней и вовсе чудесные пейзажи вырисовывались. Небо светлое чистое с облаками белыми пушистыми, из-за которых солнышко выглядывает да подмигивает игриво. Луга пестрые, травами разноцветными заросшие, над которыми птицы да бабочки порхают. Глаз радуется такой красоте, и на сердце сразу светлее становится.

Права тетя Дуня, почаще надо на улицу выходить. Подумала так Маруся, посмотрела в небо лазурное и улыбнулась.

А тут мимо парень как раз проходил. Видит, девушка красивая сидит, взгляд лучистый мечтательный. То ли небо в глазах отражается, то ли на самом деле глаза такие чистые синие, как озера, что близ деревни. Косу тугую светлую теребит. А на губах нежных розовых – улыбка добрая и ласковая. Задумалась, видимо, о чем-то.

Засмотрелся парень, остановился. Любуется приятной, теплой картиной. Тут девушка почувствовала, что кто-то смотрит на нее, взглядом с парнем встретилась. Засмущалась, ресницы пушистые опустила. Кожа нежная бархатная на щеках порозовела. Про себя подумала: незнакомый человек, не видела она его раньше. И хоть недолго их взгляды пересекались, успела девушка заметить, что высокий парень и симпатичный. Слова тети Дуни вспомнила, улыбнулась ему. А он, как будто только и ждал этого, разговор сразу с ней завел.

– Здравствуй, красавица, – поклонился слегка, ближе подошел. – Позволишь ли спросить, как зовут тебя?

– Позволю. Маруся меня зовут, а Вы кто будете? Незнакомо мне лицо Ваше.

– А я из другой деревни, что по ту сторону озера. Василием меня зовут. День сегодня чудесный, – продолжил он беседу. И Маруся с радостью ее поддержала.

Разговорились они. И смущаться перестали. И не заметили, как много друг другу про себя рассказали. И тут говорит Василий:

– Да что ж мы, Маруся, все на месте топчемся. Пойдем погуляем, к озеру сходим, уточек покормим. Я видел недавно, там и утятки маленькие вовсю уже плавают.

У девушки улыбка с лица спала. Глаза вниз опустила. Побледнела сначала после этих слов, потом краской залилась. А Василий не понял, почему собеседница его замолчала и погрустнела.

– Ну не хочешь к озеру, в поле пойдем цветы собирать.

И опять никакого ответа не услышал. Отвернулась Маруся, в сторону глядит. Заскочил он, не раздумывая, на крылечко да и застыл, как статуя, рот раскрыл и тоже покраснел. Не ожидал такого увидеть. Платье у Маруси коротковато было, до пола не доставало, а из под него только одна ножка выглядывает. А в уголке у двери костыли стоят. Остолбенел парень, сказать что, не знает. Неудобно, неловко все получилось. Понравилась ему девушка очень, а с таким изъяном оказалась. Растерялся Василий.

А Маруся уже слезы еле сдерживала. Видит, как знакомого своего нового разочаровала. Ей-то тоже парень приглянулся. Да разве нужна она ему такая. Спрятаться ей захотелось, укрыться от взгляда этого растерянного, обиженного и виноватого одновременно. Дернулась она в порыве, вскочила, костыли схватить хотела, да не удержалась на ножке своей слабенькой, упала, да неловко так, некрасиво. Лежит на полу, встать не может. Затряслись ее плечи, слезы ручьями хлынули. Барахтается, как рыба на берег выброшенная. А парень совсем онемел, в ступор впал от неожиданности.

И тут смех за калиткой послышался. Голос женский кричит, весельем захлебываясь:

– Глядите-ка, калека-то наша жениха видать завести хотела! Ой, не могу! А парень-то, парень, стоит, как истукан, рот раскрыл! Никогда, знать, такого чуда не видел! Ха-ха-ха!

– Мама, да разве так можно?! – строго прикрикнула девочка рядом с ней. – Прекрати немедленно!

– Так смешно же, дочка! – глупо улыбнулась женщина.

– Ничего смешного тут нет! Как же ты не понимаешь?! – с досадой выкрикнула она, рассердилась, ногой даже топнула.

– Да что ты, Ульяна? – недоумевала женщина.

А девочка уже к крылечку Марусиному подбежала, гневно на парня зыркнула.

– Да что же Вы стоите?! Не видите, помочь человеку надо?!

Но тот и сам уже опомнился, наклонился. Вдвоем они Марусю с пола подняли.

– Уходите теперь, – вновь прикрикнула строгая девочка. – Без Вас теперь справимся. Натворили дел, – с досадой махнула она рукой.

– Маруся, – пробормотал парень, а дальше слов подобрать не мог.

– Уходи, Василий, – не поднимая глаз, сказала ему Маруся.

Он плечи опустил, голову повесил и ушел со двора. У калитки обернулся, а дверь в дом уже захлопнулась.

Егорка сидел, всхлипывал да слезы вытирал, но молчал, не перебивал рассказчицу. А та кивала одобрительно и дальше продолжала:

– Ульяна довела Марусю до кровати, в постель уложила. А та в подушку зарылась, рыдает, всем телом вздрагивает, плечи ее трясутся.

– Ну что ты, что ты, Марусенька?! – ласково сказала Ульяна, гладя ее по волосам. – Не надо так. Успокойся.

– Права мамка твоя, во всем права! Калека я безногая, а голову себе поднять позволила. Вот и поплатилась за это. Так мне и надо!

– Да что ты такое говоришь, Маруся! – возмутилась девочка. – Ты мамку мою не слушай. Она не думает, что говорит. Да и не сердись на нее. Грубовата она. Нет в ней чутья и тонкости, деликатности и понимания. Я и сама ей порой удивляюсь. Она все как будто видит по-другому. Разные мы с ней, – печально вздохнула Ульяна.

Потом спохватилась:

– Ой, да что же я все о себе! Никакая ты не калека. Просто ножки у тебя болят. Так ведь мало ли у кого что болит. Кто-то видит плохо, кто-то слышит. Так что же, всех калеками называть?!

– Не надо меня успокаивать, Ульяна, – все же перестав вздрагивать, ответила Маруся. – Все я про себя знаю, все понимаю. Спасибо тебе. Хорошая ты девочка, – с благодарностью взглянула она на нее.

– Ну вот и хорошо, – улыбнулась Ульяна. – Уже не плачешь.

– Видела я, как он смотрел на меня. Много плохого я в том взгляде прочитала, – печально вздохнула Маруся. – Разочарование, досада и страх там были.

– Просто, – серьезно сказала Ульяна, – понравилась ты ему сильно. Так я думаю. Растерялся он.

Обе замолчали на минуту, задумались.

– А где же Егорка-то? – опомнилась первой Ульяна. – Вот негодник! Сестру одну оставил, сам болтается где-то.