Чтобы выбраться из ловушки языка либеральной демократии, необходимо систематически пересмотреть и обновить вокабуляр для анализа режимов. Требуется разработать новую терминологическую базу, которая позволит избавиться от основных допущений, характерных для гибридологии и ее западного «уклона». Новая терминология должна не просто заменить ярлыки, данные режимам, но и концептуально переосмыслить их составные элементы. Она должна учитывать рудиментарное разделение трех сфер социального действия или полное его отсутствие и, следовательно, рассматривать такие феномены, как патрональные сети, неформальность, сращивание власти и собственности или централизованные формы коррупции, в качестве фундаментальных оснований посткоммунистических режимов, а не их побочных эффектов.

Кроме того, новая аналитическая теория должна быть многомерной, представлять собой согласованную систему категорий, выводимых из контекста и охватывающих все значимые уровни (политический, экономический и т. д.) посткоммунистических режимов. Главное практическое преимущество такого подхода состоит в том, что необходимость строить повествования отпадает. Если ученый остается в рамках языка либеральной демократии, он может объяснить отдельные феномены посткоммунизма лишь приблизительно. Он вынужден рассказать историю феномена, то есть описать его специфический контекст и перечислить составляющие, для которых он может использовать западные термины только с уточняющими прилагательными или префиксами. Вместо таких пространных описаний многомерная аналитическая теория предлагает термины, которые учитывают контекст и обозначают характерные черты, отделяя рассматриваемый феномен от похожих феноменов из других контекстов. Это не только делает описание более простым и точным, но и привносит согласованность и порядок.

Самый очевидный способ создать более точные термины – спуститься по «лестнице абстракции», то есть добавить дополнительные характерные черты к существующему определению, приблизив его к конкретному явлению, которое мы хотим описать[57]. Но это не наш путь. Мы не пытаемся создать термины, которые дают точное описание, поскольку (1) они могут вводить в заблуждение, так как посткоммунистические режимы – это «движущаяся мишень», которую нужно изучать в динамике[58]; (2) мы бы пришли к громоздким неэкономным конструкциям, особенно если они призваны отразить уникальность каждого случая, для которого были созданы[59], и (3) это привело бы к тому, что такие понятия были бы не способны «перемещаться в пространстве», то есть они могли бы точно характеризовать конкретные случаи, но допускали бы неточности при описании других стран[60]. Вместо этого мы предлагаем так называемые идеальные типы, которые не описывают реальные явления, но которые можно использовать в качестве отправной точки. Вебер писал, что идеальные типы «не являются гипотезой, но дают ориентиры для построения гипотезы. Они не описывают реальность, но стремятся предоставить непротиворечивые средства для ее описания. ‹…› Когда мы [создаем идеальный тип], мы не строим концепцию ‹…› как нечто среднее для всех наблюдаемых ‹…› в действительности [феноменов]. Идеальный тип формируется односторонней акцентуацией одной или нескольких точек зрения и синтезом множества рассеянных, дискретных, более или менее присутствующих и иногда отсутствующих конкретных отдельных феноменов, которые организованы в соответствии с этими односторонне подчеркнутыми представлениями в единую аналитическую конструкцию»[61].

Таким образом, идеальные типы не являются точными описаниями. Они представляют собой «чистые», утопические отображения явлений, которые не существуют в идеальном виде в реальности[62]. Используя идеальные типы, рассказывающие о том, как явление «должно» выглядеть теоретически, мы можем описать феномены реального мира в терминах соответствия норме и отклонения от нее. Это и есть отправная точка. Нам не нужно придумывать категорию для определенного явления. Мы создаем категорию вокруг явлений реального мира, и эта категория дает слово для определения находящихся в непосредственной близости от нее феноменов. При таком подходе мы не должны принимать во внимание все особенности явлений реального мира, а только некоторые из них, которые затем предстают в чистой и идеальной форме в четкой логической конструкции. Для примера можно взять упомянутые выше веберианские категории. Одну из них – султанизм – Вебер описывает как «господство, по способу управления движущееся в сфере свободного, не связанного традицией произвола»[63]. Очевидно, что любая правящая элита имеет многосложную структуру, и ни в одном государстве ни администрация, ни военные не являются «сугубо» инструментами правителя (главы исполнительной власти и т. д.). Но эта утопичная формулировка дает полезный термин для описания таких явлений реального мира, в которых мы можем видеть доминирующее положение правителя, то, что он обладает широким спектром политических инструментов. Такие явления можно интерпретировать как частные случаи султанизма и при этом указывать на конкретные и явные отклонения от идеального типа.

Если у нас есть два таких идеальных типа, мы можем создать концептуальный континуум, который является не чем иным, как непрерывной шкалой между двумя полярными типами, на которую можно поместить промежуточный феномен. Таким образом, упомянутая выше ось Корнаи демократия – автократия – диктатура – это двухчастный концептуальный континуум. Каждый режим можно описать в терминах отличий от идеального типа и поместить на непрерывную ось между демократией и автократией или автократией и диктатурой соответственно.

Если у нас есть более двух идеальных типов, мы можем определить группу на основе более общего концепта, описывающего класс, – так называемого зонтичного концепта, к которому они все относятся (например, «политические режимы» или «экономические акторы»). С помощью такой группы мы можем создать концептуальное пространство, где феномены можно рассматривать в отношении к более чем двум идеальным типам. Преимущество концептуального пространства заключается в том, что оно не ограничено одним измерением, к которому относятся один или два идеальных типа, но предоставляет возможности для размещения существующих явлений более чем в одном континууме.

Для иллюстрации к вышесказанному рассмотрим Схему 3. Она показывает наше основное концептуальное пространство, созданное для описания посткоммунистических режимов. Оно определяется шестью идеальными типами режимов, включая три полярных типа и три промежуточных. Полярные типы – либеральная демократия, коммунистическая диктатура и патрональная автократия – расширяют концептуальное пространство и формируют три стороны треугольника. Эти стороны не являются осями диаграммы и не отображают потенциальные значения конкретной (количественной) переменной. В действительности это континуумы между конкретными концептами, которые определяются множеством переменных[64]. Верхнюю сторону, то есть континуум между либеральной демократией и коммунистической диктатурой, следует рассматривать как ось демократия – диктатура (или, более точно, ось Корнаи демократия – автократия – диктатура). Однако осознавая, что допущение гибридологии о том, что ядром государственного строя является отдельная политическая сфера, не всегда оказывается верным, мы добавили другие переменные, превратив ось в треугольное пространство. Приведем один пример: три типа режимов на верхней стороне треугольника характеризуются превосходством формальных правил над неформальными. Но чем ниже мы спускаемся по пространству треугольника, тем больше приближаемся к патрональной автократии и преобладанию неформальных правил над формальными. В таких системах главным образом неформальные патрональные сети берут под свой контроль формальные институты, используя их в качестве фасада для накопления власти, а также личного богатства.