— Мадемуазель, — ответила ей г-жа Пелюш, — когда имеешь дочь на выданье, то никогда не можешь считать себя достаточно богатым.

— Сударыня, — возразила Камилла, — если бы я могла предположить, что вам и моему отцу приходится идти ради меня на подобные жертвы, то я скорее бы предпочла стать учительницей в моем бывшем пансионе.

— Вы слышите, госпожа Пелюш: это дитя преподнесло вам хороший урок философии.

— Философия — это прекрасно, но дайте в приданое за вашей дочерью хоть всю философию в мире, и посмотрим, найдете ли вы ей мужа.

— К счастью, — робко продолжала Камилла, — миг моей разлуки с вами еще далек. Но когда он наступит, то, я надеюсь, найдется какой-нибудь достойный и честный молодой человек, который полюбит меня, не принимая в расчет чуть большее или чуть меньшее количество мешков с деньгами в моем приданом. Я хочу быть выданной замуж, сударыня, а не выторгованной моим мужем и проданной вами.

Госпожа Пелюш, без сомнения, намеревалась ответить одним из тех умозаключений, что заставили бы смутиться ее падчерицу и мужа и поставили бы их на место, но послышался голос старшей продавщицы магазина.

Она звала г-жу Пелюш, чтобы та срочно заняла свое место за конторкой, так как только владельцы «Королевы цветов» могли дать необходимые разъяснения по возникшему вопросу.

Господин Пелюш не мог спуститься вниз в своем наряде, поэтому Атенаис пришлось оставить поле сражения Камилле и своему супругу.

Едва только ее мачеха исчезла на лестнице, как Камилла подбежала к отцу.

— Что случилось, дорогой отец? — спросила девушка.

— Случилось то, дорогое дитя, — ответил г-н Пелюш тоном человека, только что одержавшего свою первую победу и осознающего всю ее важность, — что сегодня вечером мы отправляемся навестить твоего крестного Мадлена и пробудем у него две недели.

— Вместе? — робко спросила Камилла.

— Да, вместе, вдвоем: ты и я, и больше никто.

— О! Как вы добры, дорогой отец! — вскричала Камилла, обеими руками обнимая г-на Пелюша за шею.

Затем, подумав, она добавила:

— Но… моя мать?

— Твоя мать? — промолвил г-н Пелюш. — Она будет присматривать за магазином, ведь госпожа Пелюш домоседка по своей природе.

Господин Пелюш напоминал Суллу г-на де Жуй — он мог порой менять свои намерения, но в своих решениях был так же непоколебим, как сама судьба.

В своем великолепном костюме, с которым он не пожелал расстаться, но все же оставив дома ружье, г-н Пелюш немедленно пошел заказывать два места на экипаж, отправляющийся от «Оловянного блюда».

Не стоит и говорить, что торговец цветами вышел через общую входную дверь дома.

Нет ничего удивительного в том, что появление Юпитера — Пелюша во всем его блеске и величии поразило Атена-ис — Семелу, ведь точно так же были поражены и его соседи, которые, увидев, как он шествует мимо, выбежали на порог своих домов и принялись кричать, не будучи, однако, уверены, что не ошиблись:

— Господин Пелюш!

И вслед за первым восклицанием следовало второе, свидетельствовавшее о том, какой степени достигло удивление соседей:

— Это, несомненно, он!

Это напомнило г-ну Пелюшу, как однажды, выходя из театра Порт-Сен-Мартен, где давали «Марино Фальеро», он слышал, как повторяли имя Казимира Делавиня, и, надо сказать, владелец «Королевы цветов» испытывал некоторую гордость от того, что он пользуется такой известностью в квартале.

В результате в его походке появилась не свойственная ему развязность, а у того, кто позволяет себе так ходить, это означает высшую степень удовлетворения самим собою.

Чтобы придать походке еще большую непринужденность, г-н Пелюш вытащил из охотничьей сумки хлыст, который торговец скобяными изделиями уговорил его купить для дрессировки собаки, хотя г-н Пелюш не только не имел собаки, но и проявлял непреклонную решимость никогда не допустить того, чтобы хоть одно четвероногое собачьей породы переступило порог магазина «Королева цветов». Но торговец скобяными изделиями, непременно желая дополнить охотничье снаряжение г-на Пелюша, настоял на своем, заметив, что многие из щеголей от коммерции носили по воскресеньям шпоры на сапогах, хотя и не держали в своих конюшнях лошадей; довод, из которого следовало, что г-н Пелюш спокойно мог иметь хлыст в своей охотничьей сумке, хотя у него и не было собаки с конурой.

В те времена экипаж из «Оловянного блюда» был единственным видом прямого сообщения между Парижем и Виллер-Котре. Каждый вечер он отправлялся из Парижа в восемь часов и, проделав за двенадцать часов восемнадцать льё, прибывал в пункт назначения каждое утро в восемь часов. От Виллер-Котре было три часа езды до Шато-Тьер-ри, родины Лафонтена, час — до Ла-Ферте-Милона, родины Расина, и сорок минут — до Вути, родины Мадлена.

Господин Пелюш заказал два места в купе — одно для себя, другое для Камиллы, величественно внес за них пять франков задатка и пообещал быть во дворе гостиницы без десяти минут восемь.

И наконец, чтобы быть уверенным в том, что ему удастся сдержать это обещание, он сверил свои часы с часами гостиницы.

Затем, избрав уже другой путь из опасения, как бы во второй раз произведенное на соседей впечатление не оказалось менее сильным, чем первое, он вернулся к себе не через общую входную дверь дома, а через дверь магазина, и тем решительным и не допускающим возражений тоном, какого ранее г-жа Пелюш никогда не слышала у него, сказал дочери:

— Камилла, будьте готовы к половине восьмого; экипаж отправляется ровно в восемь, и нам надо быть во дворе гостиницы без четверти восемь.

Затем, вытащив часы, г-н Пелюш добавил:

— Сейчас пять. Пора за стол!

Обед прошел в молчании. Госпожа Пелюш приняла вид мученицы и отказалась от всякой пищи. Господин Пелюш, напротив, ел за четверых: все подряд и помногу.

После обеда г-н Пелюш поднялся к себе в комнату. Ему не терпелось вновь увидеть себя в зеркале во всем своем величии. Он взял ружье и возобновил свои маневры.

Это заняло у него час.

Прозвонило семь часов.

Господин Пелюш подумал, что пора укладывать вещи в багажную сумку или, точнее, багажные сумки. Он позвал Камиллу, велел ей положить в один дорожный портфель полотенце, шесть рубашек и два жилета, в другой — его мундир капитана национальной гвардии, здраво рассудив, что, если ему придется наносить визиты в провинции, где большинство жителей стоят на боевом посту кто в чем, его мундир будет подобен истинному чуду и доставит ему такое уважение, которое затмит все достоинства Мадлена, какими бы они ни были в глазах этих людей.

Сборы Камиллы были недолгими: соломенная шляпка с широкими полями (девушка собиралась украсить ее букетом из полевых цветов, которые она сорвет во время своих будущих прогулок и которые она, уже видев их образчики, упорно считала гораздо более свежими, яркими и изящными, чем те негнущиеся блеклые цветы, что изготовляли в магазине ее отца), дорожное платье, которое было на ней и которое в то же время должно было служить ей в ненастные дни, и, наконец, два белых платья: одно с поясом из шотландки, другое — из голубого атласа; эти платья должны были чудесно выделяться на фоне серых стволов деревьев и зеленых зарослей кустарника.

В половине восьмого оба путешественника и их багаж были готовы. Господин Пелюш хотел выйти через общую входную дверь, но не потому, что боялся жены: он страшился самого себя. Его решимость достигла такого накала, что он был способен грубо обойтись со всяким, кто попытался бы противостоять его воле.

Но Камилла не хотела, чтобы ее родители, к которым она, несмотря на все их странности, питала глубокую дочернюю любовь и почтительную нежность, расстались, затаив в сердце злость. Ведь недаром говорят, когда речь идет о ссорах влюбленных или супругов, что стоит только начать.

Спускаясь на ощупь по лестнице, г-н Пелюш на полпути почувствовал, как его ласково обняли женские руки, и сразу узнал голос жены, которая произнесла следующую фразу, явно продиктованную Камиллой: