Когда-то давно, а, точнее, чуть больше двухсот лет назад, до того, как маги вышли к людям, город Эфирий и Академия магических и тайных искусств, которую раньше именовали Крепостью Амити, а теперь просто Академией Амити, были скрыты от людских глаз. Никто из простаков даже не подозревал, что недалеко от них был самый настоящий оплот магов (особенно не подозревали инквизиторы). Однако после Пришествия все защитные и отводящие взор заклятия были сброшены, и людям по всему миру явили себя одновременно восемь самых больших академий и магических городов. А спустя годы случилось так, что Велград и Эфирий начали активно застраиваться друг навстречу другу, и в итоге слились в одну большую столицу Велфир. Пример с них взяли и другие города, тоже объединившись с простаками. И если верить истории — спустя двести лет наш мир сильно изменился.
Так простаки и магические создания смешались, дав жизнь «полукровкам» или «половинышам». Последнее, кстати, считалось за оскорбление, которое могло порой прилететь не только в адрес ребенка от простака и мага, но и к смешениям среди магических рас и видов, например: оборотень и маг или маг и ведьма. Да-да, я и Лив — половиныши. Наша мать была ведьмой, а отец магом, и они оба учились в Академии Амити, на одном факультете. Вместе выпустились. Вместе пошли на службу в отряд Мечей. И вместе погибли на задании… Они всегда были вместе.
И я, еще будучи ребенком, твердо решила, что непременно поступлю в Академию на тот же факультет «Боевой магии», как наши родители. Поначалу Лив пыталась меня отговорить. Все повторяла, мол, мое желание пойти учиться в Академию — всего лишь попытка стать ближе к родителям и разгадать тайну их смерти, и лучше уж мне стать успешным фармагом и остаться в магазинчике нашей бабушки, но я все возражала, а сестра в итоге сдалась. Однако сейчас, глядя на здоровенный замок из темно-серого камня, от которого так и веяло вековым величием, и статую женщины с раскинутыми руками на его вершине, от чьих ладоней еще поднимались два магических потока янтарного цвета, которые рассеивались над Академией еле заметным куполом, я уже засомневалась: а так ли сестра была неправа?
Стиснув на груди кулон — позолоченные песочные часы, которые мне подарила бабушка со словами: «Время лечит», — потому что во сне я часто плакала и звала родителей — я мысленно попросила сердце не колотиться так сильно и часто.
— Все-таки волнуешься, — ласково шепнула Лив, а серый Котя с ободряющим «Мр-р-мяв» потерся о мои ноги.
— Если только немного, — призналась я, а сестра понимающе кивнула и обвела взором мощенную камнем площадку, где, помимо нас, стояли такие же ученики и провожатые.
Кто-то приезжал один и, покидая в точности такую же, как нашу, карету, приветствовал друзей и устремлялся вместе с ними в Академию. Кто-то быстро прощался с родными и тоже присоединялся к плотному потоку учеников, а кто-то, как я и Лив, не спешил уходить.
Учебный курс в Академии длился почти одиннадцать месяцев, поэтому не каждый мог позволить себе добраться домой во время каникул. Например, слишком далеко жил, а дорога туда и обратно длилась почти месяц, или брал дополнительные занятия на лето, вот и оставался в академии до выпуска, а, точнее, на четыре года. Поэтому расставаться никто не торопился, особенно первокурсники, которых сразу было видно.
— Ты все взяла? Ничего не забыла? — услышала я разговор рядом.
И, перестав трепать все еще серого Котю за его пухлые щеки, приговаривая: «Не шали, почтового голубя не обижай, Лив оберегай…» — я оглянулась.
По соседству, возле самоходной кареты стояли трое. Темноволосый, кучерявый мужчина с пышными седеющими усами и в черном фраке, который молчал и постоянно хмурился, чтобы не выдать своего волнения. А невысокая и полноватая женщина с белоснежной косой и в небесно-голубом платье без конца хлопотала над хрупкой девушкой с такими же светлыми, как у нее, и кудрявыми, как у мужчины, волосами. То накрахмаленный белый воротничок ее платья поправит, то волосы за ухо уберет, то опять платье отдернет, заметив какую-нибудь невидимую другим складочку. И все по кругу…
— Карманные хорошенько спрячь, — хрипловатым голосом строго наставляла женщина. — А то неизвестно с кем тебя поселят.
— Мам, потише… — шикнула на нее румяная от смущения девушка, закидывая на плечо тряпичную сумку.
Накрахмаленный воротничок тут же помялся, а мать вновь потянулась его поправить:
— Я слышала, в Академии хорошо кормят и выдают все нужное, но люди разные бывают… И осторожнее там! Особенно с мальчиками. А то им только одно и нужно…
— Мам! Мне уже давно не пятнадцать!
— И что? — строго парировала мама. — Это значит, что мать больше слушать не нужно?
— Это значит, что у меня своя голова на плечах есть! — смело возразила девушка и чмокнула мать в щеку прежде, чем она опять взялась возражать.
После обняла на прощание молчаливого отца, который на миг дал слабину — зажмурился, и, подхватив два увесистых чемодана, засеменила в сторону Академии. А я поняла, что мне тоже пора. Поднялась с корточек и еще раз обняла Лив.
— Береги себя, — шепнула сестра. — И пиши почаще, а то я буду скучать.
— Обязательно. Скоро увидимся.
В отличие от сестры я никогда не была сентиментальной. И не потому что я черствый сухарь, а потому что не любила лишний раз терзать свою душу. Да и Лив прекрасно знала — я тоже буду скучать по ней и по Коте, потому что за много лет мы еще никогда надолго не расставались.
Вновь стиснув кулон и напоследок окинув взглядом улыбающуюся Лив, одетую в ее неизменную рабочую форму — песочного цвета рубаху и черные штаны — да Котю, который, кстати, поник: прижал уши, стал на полтона темнее, а его почти черные полоски начали отдавать синевой — и пошагала к Академии.
Поток учеников быстро меня подхватил и понес в сторону неприступной стены, которую охраняли шесть каменных стражей в балахонах с опущенными головами и ладонями сложенными, точно в молитве. И чем ближе я к ним становилась, тем шустрее бегали по спине мурашки, потому что эти статуи не просто были огромными, но еще и сделанными невероятно искусно, отчего казалось, будто они в постоянном напряжении и вот-вот пошевелятся.
Их плотно сомкнутые ладони пылали огнем стихий: черный со вспышками фиолетовых молний — тьма, зеленый — земля, белый — воздух, синий — вода, красный — огонь, а желтый — свет. И у стражей, которые стояли между светом и тьмой, с рук срывались магические водопады, защищающие единственные четыре входа на территорию Академии — арки, вырезанные прямо в ногах исполинов, куда входили ученики разных курсов. Под зеленым водопадом исчезали первокурсники, под белым — второкурсники, под синим — третьекурсники и красным — четверокурсники. Свой путь я, конечно, держала к зеленому водопаду, и так засмотрелась на статуи, что, ощутив сильный удар в плечо, испугалась и чуть не выронила чемодан.
— Эй! — возмущенно крикнула я двум обогнавшим меня девушкам.
И белладонна меня побери! Они были так похожи со спины — обе брюнетки в черно-бордовых пиджаках, в клетчатых юбках и… даже одного роста, что поначалу я приняла их за близняшек. Но стоило им обернуться, как сразу поняла: эти девицы, скорее, сестры по разуму, чем по крови. Одна смуглая с черными, как ночь, глазами, высокими скулами и пухлыми губами, а вторая белокожая с холодным, синим взглядом, тонкими губами и ямочкой на подбородке. Зато выражения лиц у них мало того что появились синхронно, так еще поразительно похожие, будто репетировали, глядя не в зеркала, а друг на друга.
Одна — приподняла правую бровь. Вторая — левую. А губы их скривили одинаковые, брезгливые улыбки, стоило девушкам окинуть меня взглядом и поэтапно задержаться сначала на шляпке, потом на черно-фиолетовом платье с юбкой чуть выше колена, на полосатых гетрах в тон платью и зачарованных от жары стареньких ботинках на шнуровке. Ну, не знала я, сколько мне предстояло пробыть на ногах, поэтому выбрала самую удобную и проверенную временем обувь.
