Секретарь посольства, с которым мы встретились после концерта в небольшом кабинете, вручил мне красивый конверт с приятно тяжелым содержимым (я немедленно вспомнил про декларацию о доходах) и пресек нашу с Ирэной попытку смыться по-английски: посол-де и высокие гости, да и все посольство просто жаждут видеть нас на банкете. Вильома обещали охранять до последней капли и, нечего делать, мы вошли во внушительного вида помещение для приемов, где от небольшой толпы шикарно одетых мужчин и разодетых (или искусно раздетых) дам стоял в воздухе гул: волны фонем норвежского сталкивались, смешивались, дробились, сливались в гармоническом хаосе. Наше появление стало сигналом: аплодисменты и рассаживание за огромный овальный стол, накрытый с королевской роскошью. Немецкий фарфор, великолепный хрусталь, серебро и яркие цвета всевозможных деликатесов… А главное, запахи! Так пахнет только очень качественная пища, боги свидетели. Меня усадили между двух рослых и довольно молодых валькирий, старавшихся наперебой услужить и ублажить соседа с такой энергией, что через десять минут я почувствовал себя в бурных волнах Норвежского моря. Ну и северяночки, удивился я. Штормит! После большого фужера шампанского, который мне пришлось осушить под бдительным взором посла, провозгласившего тост в нашу музыкантскую честь, я мог позволить себе только немного водки, И Я ВЫБРАЛ ФИНСКУЮ. "Абсолют" был настоящим (в наших магазинах порой нарвешься на такую гадость!), прекрасная закуска, и понеслась душа в рай, как говаривал один любитель пожить, теперь покойный. С противоположной стороны мне лучисто улыбалась юная особа королевских кровей. Она успевала все: уплетать за обе щеки, смеяться своим грудным смехом, сводящим с ума мужчин, заигрывать сразу с двумя кавалерами, доводя их до дуэльного состояния и болтать со мной о музыке. Призналась, что она скрипачка тоже, пианистка, певица. Для принцессы что-то многовато всего. Достаточно того, что ты принцесса. Боковые дамы игрой на инструментах похвастать, скорее всего, не могли, но решительно избрав своим инструментом меня, испытывали на мне весь арсенал средств женского обольщения, вплоть до концентрации мужского внимания на умопомрачительно роскошных бюстах (неужели все-таки силикон? а жаль), причем, без намека на ревнивое соперничество, а что, чем норвежки хуже шведок с их тройками! Почти невидимые официанты скользили между столом и кухней, я потерял счет блюдам, но, удивительное дело, объевшимся себя не чувствовал, настолько легкой была еда, а водку я контролировал – два-три маленьких глотка. Рай: принцесса глаз с тебя не сводит, по бокам секс-бомбы ведут подрывную работу, прекрасный стол, всеобщее восхищение твоей особой, карман набит честно заработанными деньгами, бог не обидел ни внешностью ни талантом (то есть способностью к длительной сосредоточенности плюс необходимый для виртуоза реактивный мышечный двигатель класса "люкс", что дает свободу), но… Что-то на краю сознания или даже под ним тревожило, кололо ледяными ножичками беспокойства. Родители. Может, что с отцом? Два года мы живем в разных не то, что квартирах или городах – странах! У отца с матерью хорошие контракты в Испании и дом под Мадридом. Виолончелист и певица, как Растрап и Вишневская, но без их политического пыла. В последний раз виделись мельком, проездом, в аэропорту, и на лице отца мне почудилась тень. Как облачко, на миг закрывшее солнце. Черт возьми, возьми и позвони! Но я не успел: мобильник в кармане проснулся сам. На дисплее телепатическим образом стояло МАМА.

– Гарик, ты можешь говорить?

– Мама!

–Какой-то шум…

–Банкет.

–Найди тихое место.

– Сейчас-сейчас!

Большой холл был пуст и слабо освещен.

– Мама, я готов!

– Папа заболел и… Приезжай.

– Хорошо.

Вопросов, которые обожгли сознание, я не задал. Хотелось оставить себе хоть какой-то ничтожный шанс.

Хорошо, что проблема с почти немедленным перемещением в Мадрид возникла в месте, где такие проблемы легко решаемы. Посол, проницательный читатель по чужим лицам, расспросил, проникся и распорядился. В результате был забронирован билет на ближайший рейс. Я переговорил с Ирэной, передал ей ее долю и простился.

Посольская машина с трепещущим флажком на бампере доставила в аэропорт и почти без паузы «Боинг» поднялся в ночное небо и понес своих пленников в шишковатый хвост Европы, каким видится на карте и из космоса Пиренейский полуостров. Мой друг Вильом остался в норвежском посольстве, по предложению посла.

Без особых транспортных проблем через два часа после посадки я добрался до места. Испанский дом родителей. Мама в недвусмысленно темном платье. Бледная, прекрасная, молодая. И папа, молодой, полный сил. Никогда не болел. Папы нет? Я не мог представить это. Ерунда. Чушь собачья.

Мы обнялись, и я ощутил дрожь, неуловимую внешне вибрацию горя и отчаянья бедной женщины, которая не плакала, хотя хотелось выть. Мамочка моя!..

– Мама, что?

–Тромб.

Время всесильно. Время лечит. Время убивает. Время летит. Время еле идет. И время останавливается. Вместе с сердцем. И мое сердце запнулось, упало, провалилось на самое дно меня, я почувствовал присутствие чего-то чужого и холодного – времени не было, оно остановилось, и воздух пропал – но что-то, сильнее меня и чужой силы, выхватило и вернуло во время, которое пошло, затикали часики. Всему свое время, у каждого свой срок, подсказал кто-то сбоку. А может, сверху.

– Они ничего не смогли. Лучшие врачи.

–Мама…

– Он потерял сознание – и всё.

– Мама…

– Мы уезжаем домой. И он с нами.

– Что? Да, конечно.

– Я все сделала.

Все, что в силах человеческих. А сберечь, охранить ту певучую струну виолончельную, на которой подвешена была его жизнь, нам не дано.

Самолет, красиво раскрашенный в цвета испанского флага, принял нас на борт и понес на восток. Рядом со мной стоял кофр с урной, все, что осталось от бренного тела моего отца, покинувшего этот свет так неожиданно для себя и нас, беззвучно, без прощания и завета. Но его кровь теперь заговорила во мне внятно, с наследственной силой и колючий ком, стоящий в горле в равной мере принадлежал нам двоим.

Стюардесса, неплохая копия Пенелопы Крус, только крупнее своего оригинала-бесенка, остановила на мне свои испанские маслины и заскользила по проходу походкой вампирши от Тарантино. Белый удав, как чудовищный гибкий фаллос, слава Аллаху, не свисал с ее высокой шейки.

– Сеньор, Вам принести воды? – «Следите за своим лицом, сеньор!»

– Я бы выпил испанского красного вина.

– Марка вина, пожалуйста!

–Любое красное вино.

– Si, Senior!

В салоне поддерживалась прекрасная прохлада, мама дремала, далеко внизу проплывали одно за другим государства Европы, великие города с великолепными концертными залами, в которых, в которых я играл. Я пил вкусное вино, эту кровь земли, чувствуя себя немного вампиром и ощущая смутное родство с подавшей мне вино «Пенелопой». И мотив возвращения, тайное рождение побочной партии, шифр Улисса, вибрировал в жилах.

Мама спала; красивое лицо ее осунулось, побледнело, стало беззащитным, на веках тени печали. Сон – ежедневная репетиция смерти, это так явно, обыденно и ужасно.

Мои глаза закрылись, как будто жили отдельной жизнью, и во сне явилась мне Салма Хайек, арабка, мексиканка, одним словом, взрывчатка с насмешливой улыбкой. «Ты ошибся, глупый. Это я вампир, я твоя dream!». Даже во сне я почувствовал свое смущение: чертовка была права, я мечтал о ней, сам того не подозревая. «Но вы так похожи!» Ярость исказила прекрасное, полное соблазнов, лицо женщины, и началась мутация. Я проснулся и испытал счастливое облегчение, как после повторяющегося сна, в котором воруют мою любимую машину. Я инстинктивно отыскал взглядом ладную фигурку стюардессы, любуясь ею и испытывая естественное и бессознательное влечение, которое сохраняло меня здесь, на земле – и на сумасшедшей высоте – и подпитывало желание жить и творить жизнь.