Исполнительская манера нашей Ирэны экспрессивна. Все ее изящное, крепкое тело вовлечено в процесс извлечения звука, весьма непростой, поверьте, процесс: чтобы конечный контакт подушечек пальцев с черно-белой челюстью рояля дал максимально качественный результат, вся нервная система, все мышцы тела, все богатство внутреннего мира музыканта должны войти в гармоническое единство, стать великолепной машиной, послушной Богу в человеке. И даже этого мало.
Руки Ирэны колдуют над клавиатурой. Две белые птицы, они ныряют в океан в поисках пищи. И одновременно, это руки дирижера: интеллект, танец торжествующей мысли. Небольшая, совершенной формы, голова, объятая пламенем рыжих волос, как факел во мраке, узкие молочные плечи с крылышками лопаток – в полете. Узкая же спина падает к крутым бедрам, а стройные ноги отплясывают на педалях с ловкостью пилота. Позже, в тишине спальни, мы проходим Венецианский карнавал еще раз, все вариации; и вдохновенно импровизируем на уровне фантазии генуэзского волшебника. И из белоснежной, усыпанной золотистыми веснушками груди девушки без конца рождаются вздохи «мамочка дорогая».
Чистое безумие – вот моя первая реакция на случившееся между нами. Но именно чистое. Настолько все произошло неожиданно и естественно. По канонам критической массы. Я всегда восхищался этой девушкой, ее красотой и умом. Мы много работали бок о бок, и деловой стиль наших отношений долго был неосознанным препятствием для отношений другого рода. Но, похоже, не один я восхищался своим прекрасным партнером. И вот два восхищения сошлись, смешались, и – бах! Прелюдии и фуги.
В нашей столовой мы насладились королевской гастрономией от Виктории Артуровны. М. С. возглавил наше застолье, угостил свежим анекдотом на профессиональную тему, но поглядывал на нас с Ирэной довольно подозрительно. Ирэна выглядела как греческая богиня. В мраморе.
– Как позанимались? – поинтересовался профессор.
– Ирэна – партнер от бога. – И только чистое восхищение прозвучало в моем голосе.
– Спасибо, Генрих! – на мраморном лице богини ожили огромные черные глаза прекрасной южанки и вспыхнули волосы. А под столом я почувствовал прикосновение ее туфельки и понял это как предложение хранить секреты. Предположение мое получило подтверждение в виде подчеркнуто дружеской улыбки, выбранной из богатейшего арсенала женских улыбок. Прекрасная актриса. И я подумал, что не уверен в ее положительном ответе на предложение руки и всего остального. А не уверен, не обгоняй.
– Хочу продать своего японца, – объявила Ирэна. – Он хороший, надежный… старик.
– Новая машина делает нас моложе, – сформулировал почти рекламный слоган М. С. – Что хочешь?..
– Мерседес.
– Седан?
– Внедорожник.
– Вот что не отнимешь у этого времени, при всей поганости ситуации в стране, это возможностей. В моей молодости пределом мечты было изделие отечественного автопрома. Губа не дура у тебя, деточка.
– А как бы я еще оказалась в такой компании? Такие мужчины!
Жизнь учит нас не слишком доверять умным женщинам. Ведь даже дурочки умудряются порой оставить нас в дураках, нас, таких умных! Таких мужчин!
Вечером, в полном одиночестве, в тишине большого дома, где-то в его темной глубине, в утробе, свободный от лишних мыслей и чувств, прохожу (пробегаю!) фугу Баха из первой сонаты. Великое свершение духа сверкает в сознании, как воздушные замки и горы. Оптимизм, отодвигающий зло.
Человек весь день ходит, стоит, сидит, но на ночь, если все нормально, ложится спать, сливаясь с ночью и горизонтом. Время отчета и вопросов к себе. Лежа на спине, я вспоминал прожитый день, все перипетии, каждое событие, каждый час, каждое слово и каждую ноту. Я чувствовал, что все, что произошло и случилось, было сделано хорошо и правильно. М. С. и Ирэна, с которыми я имел честь и удовольствие сыграть-прожить пьесу этого дня… были у меня перед глазами. Живые и в чем-то неуязвимые. Это было похоже на репризу в сонатном аллегро: все уже сказано и сделано, но нужно повторить. И когда по логике формы наступило время адажио, я восхитился его адекватности ночи: такое же медленное, тяжеловесное и глубокое. Какие-то полузабытые стихи рваными облаками прошли в засыпающей памяти…
с перламутровыми крылышками белый сверчок
как ты любишь сверчать в ночной тишине
разбудил меня стал звуковой свечой
в сердце высветил то что потяжелей
все неискупимые обнажил вины
счастья тонкий стакан разбил
подхватил тот звон и звенишь звенишь
свет включу почему он тебе не мил
почему умолк щуришься на свет
в тишине слышней пауза и звук
нам нельзя чтоб музыки прервался след
потеряемся все никого не найдут
…
он скоморошничал на скрипке зло
закатывал эстетам буффонады
но никогда так дико не везло
людским ушам такое лишь однажды
в размеренность секунд
распинает их и склеивает разом
по стенкам душ мгновения стекут
и залпом выпит изнуренный разум
его смычком водил сам Вельзевул
по струнам ангелы перстами пробегали…
Я не помнил продолжения, и сон тихо закрыл книжку, никем не изданную.
День перед вечерним концертом я старался провести просто и естественно встречая каждую новую минуту как маленький подарок которому нет цены я остро ощущал пульс и ритм течения времени потому что это было мое личное время проходящее сквозь все мое существо уносящее меня вперед и оставляющее в прошлом в одно и то же время я был тот удивительный механизм приводимый в действие мелодично звенящими ключами который способен на самые разные действия готовить себе скромный завтрак чистить зубы пить чай или кофе отмахиваться от тысячи мелочей быта быть замешанным во что-то невольно попадать в смешную ситуацию или катастрофу или в любовную историю из одной истории в другую нести в себе зародыши всех чувств и музыку ста концертов для скрипки символы образы жидкий металл застывающий в стали метафор и простые радости способность менять состояния переходя из субъекта на всех замках в объект чужого внимания улица подарила знакомство с новой соседкой очень молодой и поразительно красивой блондинкой нежная чистая кожа совершенные формы носа глаз губ подбородка овал лица кисти Рафаэля красивая фигура и голос сирены при чистой интонации и ни единой глупости в диалоге достойном прозвучать в хорошей пьесе имя Виктория я оценил как хороший знак джинсы USA черная кожаная курточка пока лес живущий своей жизнью озеро дорога обратно тонущий в синем небе серпик луны птицы фантастическая гармония чистые линии совершенства и ад бесконечной войны абсурд прекрасная жизнь и страшная смерть снять с полки памяти тяжелый том в нем один день одиссея маленького еврея фарш из сокровищ и мусора мира в другой руке у меня канон трагедий и комедий короля драмы в сердце музыка Баха вооружение непобедимого миротворца хорошее начало дня голод жажда все жилы и струны тела и духа в потенции динамике чудо плоти способной на перевоплощения метаморфозы модуляции вариации поражающие воображение в длинном кармане итальянка пошетта спутница и время капало шло струилось текло летело на закат и вся жизнь пронеслась перед глазами как в последний час вспомнилось все вечер
Вечером, в Григе, все было забыто. Мужественная, хрупкая, знающая о смерти мучительную и удивительную правду и несущая именно поэтому несокрушимую красоту, музыка ошеломила норвежцев. Северная холодность, невозмутимость слетели с лиц дипломатических работников, неприкосновенность была нарушена властью короля норвежской музыки. Видимо, маэстро своих соплеменников добре знал. Супруга посла сидела с мокрым от слез лицом. Представители королевской семьи проявили большую сдержанность, но было видно, что они серьезно задеты. Сам посол счел возможным блаженную улыбку не скрывать. Ну а после "Венецианского карнавала" дипломаты зашумели как дети. Мы с Ирэной легко добили их Фантазией Сарасате на темы из оперы "Кармен". В этой вещи важно не дать утащить себя в виртуозность, помнить каждую ноту, какую убийственную цену платит за все Кармен. Это не игра, хотя в музыке – каскады и фейерверки. Но такова жизнь: ловушка, трагедия, хорошо, если высокая. Норвежцы поняли, встали и плохо владели собой. От восторга. Но ведь это и хорошо, музыка для этого и создана. Я дал Ирэне отдышаться, а сам принялся за сольные Вариации на тему Паизиелло, этот гимн независимости инструмента, воздвигнутый Паганини. Ария, на которую наверчены вариации, называется "Как сердце замирает". Суровые викинги и роскошные валькирии вдруг ощутили себя на борту авиалайнера, попавшего в поднебесный шторм. Ямы и горки головокружительных пассажей заставляли их сердца замирать, брови при этом взлетали, глаза округлялись, губы вытягивались в дудочки. И все это почти синхронно! В такие минуты душа артиста и получает свою плату лучшей валютой. На бис я выполнил волю заказчиков: Первый и Двадцать Четвертый каприсы Паганини прозвучали как Ключ и Заключение к сокровищнице скрипичной музыки.
