– Я не понимаю, тебя что, совесть замучила неожиданно? – с негодованием уточнила я. – Поэтому ты пришел? Вломился, точнее, в мою квартиру.
– Что ты хочешь услышать от меня?! Что я поступил, как идиот, отправив тебе эти деньги? Что мне следовало остаться в той больнице, а не возвращаться скорее за сокровищем?
– Да, Рэйф, обычно люди извиняются, когда не правы, а не откупаются. Я твой посыл поняла. А теперь уходи, пока я тебе что-то не сломала.
Но он не двинулся с места, продолжал смотреть на меня, как будто это мне требовалось извиниться, уступить, позволить ему выйти победителем. Это стало последней каплей на дне моего терпения. Поддавшись порыву, я схватила первое, что попалось под руку – глиняную фигурку кота, украшающую стену, – и запустила ее в Рэйфа.
– Убирайся отсюда!
Мужчина успел увернуться, иначе бы фигурка с глухим звоном разбилась бы не о стену, а его голову. Я не могла смотреть на него, глаза начинало жечь, и черта с два он увидит мои слезы. Пришлось подойти к окну и зажмуриться, чтобы не видеть его, шумно дышать, сжимать пальцами край подоконника и не плакать. Не плакать, не плакать. Я услышала удаляющиеся шаги, отсчитывала их, как секунды, после которых можно позволить себе расслабиться, дать волю эмоциям. Шаги стихли. Слишком быстро стихли. Этот мудак никуда не ушел.
– Выход все еще там, где он и был, – напомнила я.
Повисла угнетающая тишина.
– Нет. Я никуда не уйду, пока ты спокойно меня не выслушаешь.
Да боже ты мой, бычья вы яйца, за что?! Я едва не взвыла от разрывающей грудь злости.
– Ты хочешь, чтобы я тебя простила? Ладно, – все еще продолжая смотреть на ночь за окном, выдохнула я. – Ладно, Рэйф, я прощаю твое мудачество. Стоило бы уже привыкнуть. За деньги спасибо. Буду смотреть на ситуацию, как на… очередную сделку. Работу. Так даже проще.
Так действительно проще, и уже не чуждо стереть предательские слезы.
– Просто уйди.
– Хм… Ты действительно хочешь, чтобы я ушел?
И что это за провокация? Сейчас мне все же хватило мужества обернуться и убедиться, что Рэйф с каким-то любопытством ожидал ответ. Он оставался серьезным, но во взгляде плясали черти. От их вида я даже не столько разозлилась, сколько опешила.
– Просто скажи «да». И я уйду. И оставлю тебя. Ты этого хочешь?
У меня внутри все перевернулась с ног на голову. Я представила, как он разворачивается и скрывается за дверью, навсегда исчезая из моей жизни, и у меня чуть ноги не подкосились от слабости. Он играл со мной, опять. Опять поймал, вонзил крюк в слабое место, поскольку прекрасно знал мою главную слабость – одиночество.
– Ну, хорошо, – с грустной улыбкой произнес он. – Рад был тебя повидать.
Я не верила, не верила, что он вот так просто уйдет. Смотрела бешеным, как у фурии, взглядом, все думая, где же момент, когда он остановится, засмеется и скажет, что так просто от него не отделаться. Однако Рэйф вышел из кухни, его шаги удалялись все дальше в коридор, а я из последних сил хваталась за подоконник, чтобы не сорваться с места и не побежать следом.
Не дождешься от меня подачек, не дождешься, чтобы я падала перед тобой ниц, нет, нет…
Дверь тихо хлопнула. А у меня в груди будто разорвалась граната, раскидывая осколки по всему телу. Шумно выдохнув, согнулась пополам и смотрела невидящим взглядом в пол, слушая тишину. Он ушел, снова оставив меня одну.
А наиболее отвратительная деталь – я сама позволила ему уйти.
Зажмурившись, стиснув зубы, я пыталась подавить нарастающую волну гнева, но она увеличивалась в размерах, распирала, и яростный крик вылетел из горла, как пробка из бутылки шампанского. Схватившись за край обеденного стола, я перевернула его; с грохотом повалились и стулья, со звонким хрустом разбились стаканы. Я смотрела на погром растерянным взглядом и, попятившись, медленно сползла вниз по стене. Даже плакать оказалось больно, у меня просто распирало голову, как воздушный шар, от единственной мысли, которую я начала повторять вслух:
– Я ведь не сказала «да»… я же не сказала «да»… боже…
Уронив голову на грудь, я шумно выдохнула и запустила пальцы в волосы, смотря тупым взглядом на погром. Могло быть и хуже. Здесь могло лежать чье-то тело, истекающее кровью. Уж лучше остаться с разбитым сердцем, чем с уголовным наказанием, верно?
На меня набросилось какое-то отупение, будто выбило пробки во внутренней сети, и теперь в душе стоял мрак, секунду назад озаряемый вспышками молний.
– Честно сказать, даже как-то неловко теперь.
Неловко?
Не знаю насчет неловкости, однако повезло, что последняя капля злости обрушилась на стол, иначе на его месте оказался бы Рэйф.
«Да ты издеваешься?» – следовало бы спросить, однако на языке не оказалось ни одного подходящего слова, оставалось лишь исподлобья смотреть на мужчину опешившим взглядом. Это тот миг, когда оскорбление достигло столь острого пика, что ты смиренно принимаешь клеймо позора, не в силах сделать что-то еще.
Подперев плечом дверную арку, Рэйф смотрел на разруху посреди кухни с тем же привычным беззаботным взглядом. Я же уже не знала, как описать свое состояние. Меня не било дрожью в приступе злости, в животе тяжелела холодная злость. Этот ублюдок, значит, решил поиграть, поиздеваться надо мной. Ясно… ожидаемо.
Вот вам и «попыталась сохранить лицо». Вот вам и вышла победителем из ситуации.
Шумно выдохнув, я аккуратно поднялась с пола. Взгляд зацепился за нож, соблазнительно блестящий на столешнице.
– Это… – наконец обрела я голос, – это унизительно.
– Я не привык проигрывать.
Пришлось прикрыть глаза и проглотить нервный смешок.
– Знаю, это неприятно, – признал Рэйф.
Обходя осколки и стараясь не наступать на стол, мужчина подошел ко мне, остановившись в каких-то нескольких сантиметрах. Я не поднимала взгляд, смотрела на его грудь, обтянутую серой футболкой, и размышляла, ударить его по ребрам или нет.
– Посмотри на меня.
Дотронувшись до моего подбородка, он попытался поймать мой взгляд, но я нетерпеливо отмахнулась от него, как от раздражающей мухи. И все же посмотрела в глаза. С холодом и откровенным недовольством.
– Это унизительно. Я чувствую себя твоей игрушкой.
Он хотел что-то сказать, возможно, нечто хитроумное и забавное, но вовремя передумал. Только усмехнулся своим мыслям и моей серьезности, однако быстро сообразил, что шутить мне не хотелось.
– Джулия, посмотри на меня. Пожалуйста.
Теперь мы говорили без издевок, уже неплохо. Но как бы мне ни хотелось упрямиться, было бы уже с моей стороны некрасиво и глупо притворяться твердолобым бараном. Я выполнила его просьбу. Удивительно, сколько самодовольства в этих светлых красивых глазах. Обычно. Но не сейчас.
– Извини меня. Я не подарок, это правда. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
И где здесь искать подвох? Я чувствовала, что произнести эти слова Рэйфу было тяжело на физическом уровне, несмотря на его внешнее спокойствие и сосредоточенность. Но он казался искренним в своем намерении загладить вину, что подкупало.
– Мне надо подумать, – решила я не спешить и в схожей манере подразнить его.
Он усмехнулся. С каким-то сожалением или обидой даже. Прости, Рэйф, так просто нанесенную тобой душевную пощечину не забыть. Боль от нее придется выводить медленно, раз за разом, словно пятно от вина на белой скатерти.
– Ты меня задел прямо по сердцу, – подметила я, прикоснувшись пальцами к его груди, ощущая быстрые удары сердца.
Последняя фраза, честно говоря, была и вовсе не обязательна, мне всего лишь требовалась причина нарушить эту тонкую грань близости. Не хотелось врать самой себе, но этот мужчина для меня был, все равно, что дурманящий наркотик. Когда он первый раз поцеловал меня в той душной комнате, когда прижимал к холодной стене и его руки казались нестерпимо горячими. Даже от воспоминаний меня перебивала мелкая манящая дрожь.
Наверное, по моему напряженному лицу было все понятно без излишних намеков. Он подошел ближе, загоняя меня к стене, положив руки на талию, зацепив пальцами край кофты и дотронувшись до кожи. Я была напряжена, как натянутая струна, и глупо надеялась, что это не настолько очевидно. А в итоге чуть не свалилась на подкосившихся ногах, когда губы накрыл горячий поцелуй. Меня бросило в жар не от страсти, поскольку прикосновения были нежными, сдержанными, из-за того что скрывалось за ними, ощущалось в движениях тел, напряжении.