Ох я, гой еси – и не добрый я, да и уж не мо́лодец. Я – недобрый немо́лодец – не проникся, не свыкся, не внял ни намёкам как будто бы дружеским, ни советам угрюмо настойчивым, ни угрозам уж совсем недвусмысленным.

Итог закономерен: теперь придётся жить с цепочкой на ноге и парой лукраедок – злым и добрым – на шее – или бежать отсюда, что представляется задачей не тривиальной. Да, влип, Нострадамус новоявленный, по самый гиппокамп.

Но Ты, наделивший меня пророческим даром, ну хоть Ты напророчь мне что-нибудь про меня самого! Я решительно не вижу себя в послезавтрашних дне и ночи, через год, через десять лет, ну разве что через столетие – и то в виде памятника. Памятников. Памятников и мощей – по ракам да реликвариям. И сувениров, конечно.

– Что это там за звуки – там, на воле?

«Бордюр меняют».

– На поребрик, что ли? Хрустальный ставят, небось?

«Малахитовый».

«Да нет, гранитный вроде».

Нет у этого лукраедки в соображалке ни грамма поэзии – при всей его положительности, – и нет у него в воображалке ни грамма фантазии. И конечно, это не Бологое. Это южнее. Сан-Марьино?

– Дайте карандаш и бумагу.

«Не велено, можно пораниться».

– Дайте, под мою ответственность.

«Ваша ответственность, извините, конечно, не стоит и карандаша с бумагой».

Назовём его Вторым Лукраедкой, чтобы врагов запутать, хоть он и был мне предъявлен первым. А второго лукраедку – соответственно, Первым, да он и выглядит посолидней, повместительней, и блин его более правильной, более округлой формы. И да станут вторые первыми, а первые – вторыми, аминь.

«И о чём это вы всё пишете в этой своей маляве?»

Оп-па, значит, я уже что-то записывал!

– О том, что вижу там, за окном. Могу и о вас написать. Хотите?

Хотите в историю? Хотите попасть в историю? Или войти в историю? Ворваться с переднего, так сказать, – с поэтического – входа?

«Лучше не надо».

Как знаешь. У тебя был шанс, и ты его профукал. Ну ладно, не расстраивайся, да напишу я про тебя, я уж даже рифму придумал к слову «лукраедка»!

– Я не буду ни с кем говорить, пока не получу карандаш. Пока не увижу моих старых записей, карандаша и чистой бумаги.

«Сказано же – не велено. Ну что мы тут каждый раз залупаемся на одном и том же?»

Ух ты! Каждый раз! Значит, в наших отношениях присутствует регулярность? Значит, мы давно уже вместе? Значит, мы – крепкая, устоявшаяся пара? А вдруг мы уже надоели друг другу? Он-то мне точно ведь надоел. А уж не считает ли он себя моей единственной музой? Ха-ха! Как бы не так! Лукраедка-то Второй не менее вдохновляющ! А уж их куратор, который должен зваться Лукраедка Четвёртый, – это что-то, я вам скажу! У него лампасы шириною с Волгу! Ах, как они призывно сигналят: окунись же, да окунись же ты в нас с головой, только, смотри, не потеряй там от восторга эту самую голову!

«Да тай ты ему пока промокашку какую-нибудь. Во, дай ему салфетку».

«Не дам, пока всех не обслужит».

Пока не пропущу через себя – так точнее. Пока все они не пройдут сквозь меня навылет – через строй моих спутанных мыслей.

– Много их сегодня?

«Четверо – на подъезде, ещё семь или восемь должны подкатить позже».

– При всём уважении, мне столько не обслужить. Профсоюз прорицателей, чревовещателей и гадалок (ППЧГ) запрещает принимать более восьми пациентов в сутки.

Приятно видеть Лукраедку озадаченным:

«Это когда это вы успели в профсоюз вступить?»

– Когда надо было, тогда и успел.

«Ну и как теперь будем разруливать?»

Как заруливали, так и разруливайте. Я, что ли, всё должен думать за вас?

– Компенсируете взносы, которые я слал в их общак, в четверном размере. Тогда я, может быть, и рискну. Непоправимо надорванным в вашем обществе ментальным здоровьем. И если хотите, чтобы я и впредь ясновидел, не подмешивайте мне больше никаких таблеток, иначе услышите от меня только мычание, вот такое вот: «Мууууу!»

Дошло? Надеюсь. А Лукраедку Первого, оказывается, зовут Юрий Анатольевич Зуботыченко. Лукраедка Второй выбрал себе не менее забористое имечко: Николай! Иванович! Ханыгин!

Ну вот и первая визитёрша. Красивая, особенно на фоне Первых Двух Лукраедок. Нет, контакт невозможен, я не интересую её. Урвать своё и скорее свалить – всё, что ей, прорицаю, нужно. Лукраедка ты та ещё. Ах, сколько же ты теряешь из-за своей неконтактности! Поверь, я теряю гораздо меньше.

«Он не прыгнет?»

«Не должен, у него прояснение».

«Если только вместе с решёткой».

Шутник он всё же – этот Лукраедка Первый. Представитель подвида лукраедок лукраедошутящих.

Говорят ещё, я кусаюсь, говорят ещё, что подвержен маниакально-депрессивному психозу. Кто говорит? Не важно. Есть кому говорить. Говорят те, кому положено говорить такое. Раз говорят, значит… значит… значит… Раз говорят, значит, брешут. У лукраедок «говорить» и «брехать» – синонимы.

У меня есть трое помощников – вот они не брешут, ну разве что фантазируют иногда – но убедительно фантазируют! Крокодайло отвечает за Россию и СНГ, Ник-Сон – за дальнее зарубежье, а к Польской Милиции я обращаюсь, когда первые двое помочь мне не в состоянии. На случай прослушки я говорю с ними на своём языке, который придумал в детстве и который только мы с ними и понимаем, хотя они вполне сносно – не хуже меня – владеют и русским. Но Крокодайло – тот ещё фрукт, давно уволил бы старого трутня, если б нашлась хоть какая замена. Польская Милиция тоже хороша: не приступит к делу, пока трижды не прочитает свою молитву «Это мы, Матка Боска1! Наша вера неброска, но как пепел алмаза Посполитого жёстка! Но зато, Матка Боска, наше сердце – из воска, упаси ж нас от скверны, от чумы и от Босха!», – она такая – набожная и неспешная. Вот только чем ей Босх-то не угодил? Не хочется позировать такому мизантропу? Ну и не надо: уверен, что её пожелание адресат учтёт и спустит ей взамен Рафаэля или Мурильо – они как-то повеселее смотрели на мир. Зато Ник-Сон пашет практически за троих – не могу на него нарадоваться.

Надо переводить Крокодайло на повременно-премиальную систему, и конечно, вводить ему KPI. В общем, мне есть над чем поразмыслить, есть куда приложить мои менеджерские таланты.

Однако, сегодня Крокодайло – на его счастье – на месте, и с его помощью я оперативно, но сухо, по-деловому, удовлетворяю любопытство красивой дамы относительно её будущего и всем своим видом стараюсь дать ей понять, что больше ей здесь будут не рады.

Сопровождаемый Обоими Лукраедками, входит мой сегодняшний клиент №2. На блинах лукраедок – маска подобострастия плюс едва заметная тень усмешки. Я считываю это как сигнал о появлении клиента в меру важного, но из штатских.

«Выйдите».

Лукраедки послушно выходят.

Ему нет ещё и тридцати, взгляд разумный. Взгляд разумный, а будто не понимает, что здесь всё пишется, что я здесь не в последнюю очередь для пополнения неких важных досье. Те, Кому По Долгу Службы Положено, истолкуют ваши вопросы и наши ответы на них Так, Как Надо. И приобщат к вашему делу. И Когда Будет Нужно, используют В Интересах Родины. Ну или Малой Родины. Ну или Родного Землячества. Ну или – совсем уж редко – в личных интересах: такая эгоцентричность, надо думать, не поощряется.

Тридцати ещё нет – и уже лукраедка. А вдруг – нет? Проверим? А ну его.

Всё, видимо, понимает, говорит осторожно. Его интересует… Да то же, что и всех.

Крокодайло! Крокодайло! Ну эфиоп же твою прабабушку! – как вот так же в сердцах говаривал Александр Сергеевич. Опять не дозовёшься! Стоило только похвалить… Ник-Сон (ну не Господа же по таким пустякам отвлекать)! Ник-Сон, здравствуй, братец. Здравствуйте, шеф. Вопрос слышал? Вопрос понятен? Да чего уж понятнее. Вопросы их не страдают разнообразием. Тогда жду с ответом. Сколько времени у меня на ответ? Как обычно, когда меня начнёт раздирать смех и я не смогу уже больше закатывать глаза, пыхтеть и надувать щёки, продираясь через пространственно-временной континуум, ты должен появиться с решением. Разрешите исполнять? Вот солдафон. Выполняйте.