- Эй, синь болотная, мы решили предложить тебе помощь, слышишь?

   Федор вытер влажные глаза и обернулся.

   - Вы еще здесь, гаденыши?

   - Ага - кивнул Анофилис и продолжил - дело такое, мы знаем, как полу­чить деньги.

   - большие деньги - подтвердил Аедис

   - И будет тебе море... море водки - воодушевлено проговорил Анофи­лис, буравя взглядом Нестройного.

   Лицо Федора с неписанно - горьким выражением слегка смягчилось.

   - Ну и как?

   - Заинтересовался - шепнул Анофилис напарнику и повернулся к Не­стройному - лотерея.

   - Да лотерея - поддержал Аедис.

   - И вы знаете, какая? - спросил горемыка

   - А как же - засмеялся Анофилис - Российское лото

   - Не обманываете? - вдруг насторожился Федор Архипович, он ведь имел дело с нечистью.

   - Не - ет - протянул Аедис, выпятив нижнюю губу - как можно?

   - Ага, нам не выгодно - заверил второй

   - Ну, тогда говори - решительно потребовал Нестройный

   - Тогда слушай - передразнил Анофилис и проговорил числа, которые якобы должны в следующую субботу выпасть на барабане лототрона.

   . . .

   Зоя Николаевна, соседка с нижнего этажа, изнывала от головной боли, никакие средства не помогали. Она обмотала голову мокрым полотен­цем и пыталась заснуть, когда примерно в половину девятого, сверху донеслись стуки, слышались даже вопли и нечленораздельное бормо­тание.

   - Опять... опять этот Федька - простонала старушка, спустилась с кро­вати и, взяв мухобойку, прошла к отопительному радиатору. Был единственный способ, хоть как-то, ненадолго урезонить буйного соседа - постучать по батарее. И действительно, стукнув несколько раз, насту­пила тишина. Оставив мухобойку у окна, она вернулась обратно в постель. Однако вздремнуть все - таки получилось. Сколько прошло времени с тех пор, как Федька устроил бедлам, она не знала, не по­смотрела на часы, но из полудремы ее вывели душещипательные вопли и стук голых пяток идущий с потолка, гулко отзывающиеся в го­лове.

   - Ну, когда же это все закончится? - вздохнула пожилая женщина, и вновь спустив ноги в тапочки, направилась к батарее. Последнее время нервы сдавали. Этот алкоголик держит в напряжении весь подъезд уже двенадцать лет и больше всех (как она считает) достается ей. Беско­нечный шум: гулянки, драки, крики, матерщина; что бы все это вынести, надо иметь железные нервы, а ей уже шел восьмидесятый год. О каких нервах можно говорить, когда здоровья никакого. Хорошо, что хоть пле­мянник в позапрошлом году установил телефон, теперь в милицию или скорую можно дозвониться. А ведь раньше, если плохо, к соседям при­ходилось идти, и если этот сверху дебоширил, то и к нему подниматься, да что тут вспоминать, шабаши у него были постоянно, такого наслуша­лась... " Господи, Боже мой, как таких людей вообще земля носит": думала она, и сверху опять донеслись вопли, понеслись отрывки фраз, что-то у него там разбилось, вскрики, причем громкие, словно все про­исходило здесь в этой комнате.

   - Что же это такое? Маша, Маша - вспомнила она Федькину мать - как же так получилось? Лучше бы ты была здесь.

   Зоя Николаевна хорошо знала эту женщину. Она была приятной в об­щении, всегда вежливой - грубого слова не услышишь - всегда опрятной. Она помнила ее изможденное лицо и упертый усталый взгляд- муженек тоже пил, чего же можно ожидать от сына. Она почув­ствовала укол в груди, боль раскатилась по спине, перешла на левую руку.

   - Лучше бы ты была здесь - тихо проговорила она. Зоя Николаевна знала, будь здесь мать Федора, она бы справилась и у сына была бы иная судьба, да только сердце подвело, материнское сердце, не вы­держала она, слишком много забрало у нее это зелье.

   Зоя Николаевна почувствовала удушье, "что-то не так". Она опять спустилась, прошла к серванту, вынула из верхнего ящика Валидол и, откупорив, потрясла над рукой. Таблеток не было.

   В ушах появился звон и начало немного покачивать.

   - Плохо - проговорила она - как плохо

   Шатко, неуверенно она прошла в прихожку, сняла трубку и набрала ноль три.

   . . .

   Федор проснулся вечером, было где-то около восьми - так он опреде­лил, глянув в окно. За окном опускались сумерки, и над соседним домом появился призрачный диск луны.

   Он зевнул, плямкнул губами, пожевал язык - во рту творилось что-то невообразимое. Встал. Несколько раз, кашлянув (прочищал горло), по­чесал пузо и пошлепал в ванную. Припав на несколько минут к крану, наслаждался горьковатой от хлорки водой, потом подставил под струю голову, всполоснул, вытер взятым с трубы, коричневым от грязи поло­тенцем и посмотрелся в заляпанное зеркало. Всклоченные темно-рыжие волосы, одутловатое лицо, острые точки зрачков, выглядываю­щие из-под мешковидных век, вот картина, которая предстала ему. Впрочем, привычная. Например: желтушность, Федор воспринимал как загар, а одутловатость - считал что поправился, вот только веки беспо­коили. Сенька, тот, что с Карнаубской, говорил, что это почки пошаливают, а вообще ничего страшного, после бодуна так всегда бы­вает.

   - И почему люди косятся? - иногда удивлялся он - я еще хоть куда - и поднимал руку, рассматривая узенький бицепс, и даже щупал его - есть еще, что перед бабами показать - восхитился он про себя. Исполнен­ный гордостью вышел из ванной комнаты щелкнул выключателем света и двинулся на кухню.

   То чего он не заметил при пробуждении, сейчас заново предстало пе­ред посвежевшим взглядом.

   Как он вспоминал: посуда, раньше стоявшая на столе, теперь валя­лась разбитой за ним, вместо нее лежала покореженная полка, а бутылка жалась у стены на матрасе. Она была ПУСТА!