- Э - эх! Обратил он свой восторг в голос.

   И вот стаканчик полон, "нектар" плещется, щекочет ноздри своим чу­десным ароматом.

   - За здравие! - сказал он в пустоту, выдохнул и...

   Хмель моментом ударила в голову, и организм возрадовался, на­брался мужской силы - Благодать! - затряс от восторга Федор, ручонками наслаждаясь эйфорией. " Да, благодать. Ух, хорошо!"- Но ведь эту благодать нужно подбадривать, и вновь заполнив стакан до­верху, он осушил его в три глотка.

   Если первая порция шла как вода, то вторая протолкнулась с трудом, пришлось даже занюхать рукавом. Началось двоение в глазах. Он оп­ределил посуду на стол и повалился на матрас.

   Решение шло долго, около минуты и, наконец, он согласился с самим собой - допить надо. Кое- как, при помощи стены Нестройный поднялся, приблизился к столу, взял стакан, и немного расплескав, вылил в него остатки "нектара", выпил - рекорд был побит, пол-литра за две минуты. "Даже быстрее чем Сенька из горла"- подумал он снова, занюхал про­пахшим потом рукавом, трижды икнул и вернулся на свой лежак.

   - Господи ты все же есть! - ликовал он в душе

   Полтинник, подкинутый так, кстати, сотворил чудо. Он сумел вернуть его в прежний мир, мир без проблем, в тот самый из которого он уже двенадцать лет не может выйти. Раньше, корил себя, изматывал, ловил чужие взгляды, а выяснилось, что нужно жить в гармонии с самим со­бой, со своими желаниями: "люди то... они же ничего не понимают, я с ними полностью расхожусь в мировоззрении - размышлял он, уперев пустой взгляд в посеревший от табачного дыма потолок - Они же меня никогда не понимали - вдруг напрягся он - НИКОГДА!- вывод показался существенным, бодрящим. " И мать и Катюха (бывшая жена). И главное, я не понимал их, значит я... я - на этом развитие мысли застопорилось, и он огорчился, а ведь как хорошо начиналось.

   Федор почувствовал, что вот- вот зарыдает

   - Эх, житуха! - ударил он кулаком по стене и попытался подняться, но то ли нога поскользнулась, то ли рукой как - то не так уперся, в общем, своим падением чуть не отломил раковину. Теперь вот и спина забо­лела - обидно же. И первая слеза покатилась по небритой щеке. В конце концов, он смог собрать в себе силы и встать, ноги конечно не­много не слушались, но это же ничего, главное можно до стола дотянуться, что он, рискуя жизнью, и сделал, хорошо, что хоть стена помогла, а так бы... думать страшно.

   Зеленоватое стекло еще не открытой бутылки приятно холодило руки, в свете окна играло зайчиками, а он смотрел на это ЧУДО в руках одним глазом и всхлипывал, ручейки горьких как содержимое бутылки слез стекали по щекам.

   - Эх, житуха - повторил он, шмыгнул носом, стер влагу с лица и при­нялся за пробку. И на этот раз у него получилось быстро - практика эт брат тебе не пятку почесать - сказал бы он любому, с видом знатока, будь у него лучше с настроением.

   Выплюнув злосчастную фольгу, он припал к горлышку.

   После того как бутылка ополовинилась, Федор сел обратно на матрас, понюхал коленку, выдохнув пары и положив голову на руку, уставился полным отрешенностью взглядом в окно.

   Чувство тревоги его посетило не сразу, минут через пять, после того как выпил. Оно возникло как - то само собой, родилось в опустевшем от мыслей сознании и стало расти, разбухать до невиданных размеров пока не заставило искать причину этой самой тревоги.

   Карие с красными прожилками глаза начали обследовать видимое пространство.

   За окном ничего не происходило, только птички чирикали, да ветер шевелил ветви насаждений, а вот на подоконнике, что-то смущало.

   Там лежал скомканный полиэтиленовый пакет, обычный белый с ка­ким-то рисунком, а вот за ним... а вот за ним что-то настораживающее и было, то ли шевеление, то ли шорох, какой.

   Федор прижался к стене спиной, уж больно все это выглядело жутко­вато. Он проглотил возникший в горле ком и, решившись, встал.

   На удивление его не качало и не двоилось в глазах, но страх выбивал дрожь во всем теле.

   Федор Архипович пригнулся, будто пытался скрыться от посторонних глаз и на шаг придвинулся к подоконнику. Сделать это ему стоило больших сил, ведь жуть то какая.

   Спустя минуту он решился на второй подвиг. Трясущейся рукой до­тянулся до пакета и, схватив его, отшвырнул на стол... мочевой пузырь не выдержал.

   С душераздирающими воплями Нестройный выскочил из кухни и пу­лей унесся в комнату. Он прыгнул на кровать, закрыл голову подушкой и продолжал вопить во все горло, пока стук по батарее не вернул его к реальности.

   Он приподнял подушку, так чтобы видеть комнату - ничего, тогда от­ложил ее и сел, осмотрелся еще раз- того, что повергло его в дичайший ужас, не было.

   Он, озираясь, стянул мокрые штаны и свалил их у шкафа. Тишина звенела.

   Поднявшись - скрип кроватных пружин заставил вздрогнуть - он мед­ленно на цыпочках выдвинулся в коридор. Прихожая как прихожая, все как обычно. Свернул на кухню. Спазм в горле возник сам собой и вместо вопля, каким он недавно огласил квартиру, вышел какой-то несуразный писк.

   . . .

   -Эй, Анофилис!

   - Чего тебе, Аедис?

   -Он что, нас боится?

   - А черт его знает - ответил бесенок, и они залились противным, визгли­вым смехом.

   Бесята сидели на подоконнике, свесив ножки с маленькими как пуго­вицы копытцами. Тот, что был слева, именуемый как Аедис, обмотал вокруг пояса остроконечный хвостик и шевелил ножкой, а Анофилис спустил свой между ног и нервно им подрагивал.

   - Как ты думаешь, Аедис, может он с нами познакомиться хочет? - по­смотрел в упор Анофилис на выглядывающего из-за угла Федора.