— Потрапезничаешь с дороги? — Елена не давала шанса своей свите услужить Любаве, делая это самостоятельно.

— Обязательно. И посплю, и заработанное получу, но сначала я хочу увидеть вашу беду, — запах болотца не давал покоя, свербил в носу что немытая подмышка случайного попутчика.

"Мёртвоход их побери, что здесь происходит? Чем знатная дама так напугана, что обратилась не к ведунье, а сразу ворожею, обладавшую боевой магией, нанять поспешила?"

Свита правительницы отстала на подступах к покоям её сына, запах болота стал ядрёным.

— "Будто в гостях у Болотного сиживаем"- подумалось Любаве.

— Итак, пока мы не зашли, как я понимаю, пострадавшему, есть что рассказать?

— Мальчик мой гулял по лесу и был заколдован чем-то нечистым! По-моему, он превращается в болотника! — запричитала безутешная мать. — Освободи его от этого проклятья, умоляю!

Любава нахмурилась, предчувствуя скандал, смелой рукой распахнула тяжёлые дубовые двери и уставилась на "мальчика". Роскошная кровать подпирала жирненького юношу с толстыми, румяными щеками и маленькими голубыми глазками в обрамлении длинных ресничищ.

— Мальчик, угу. Как зовут тебя, детина? — поинтересовалась ворожея, обходя кровать посолонь и помахивая вокруг себя тяжёлой рыжей косой.

— Матушка Елисеем назвала, — опустил очи долу болезный.

— Показывай свою беду, — пошёл второй круг, запах болотца всё усиливался.

— Стыжусь, уж больно ты красивая, — совсем зарделся деточка.

Ворожея остановилась, взмахнула рукой. Стул прыгнул на зов. Усевшись на него, Любава вперилась в глаза страдальцу.

— Ты мне хочешь сказать, что подцепил срамную болезнь? — очень тихо и с угрозой произнесла она. — Что маменьке постеснялся раскрыться? Что я ехала сюда две седмицы, отбивая жопу об каменный круп моей иппы, чтобы сделать работу простой ведуньи? Ты знаешь, что я сейчас сделаю с твоим болотным стручком, охресть? А ну, показывай беду, иначе в вашем роду появится выводок нетопырёнышей, причём ты их и высидишь!

— Почто, госпожа ворожея ребёнка пугаешь? — заблеяла испуганная мать, умудрившаяся прошмыгнуть в комнату.

— Ты молчи! А ты показывай! — громыхнула ворожея.

Елисеюшка испуганно отдёрнул одеяло, на причинном месте "ребёнка" раскинулся нежно-зелёный мошок, кое-где содержащий вкрапления краснеющей клюквы.

— Однако, намотал, — вымолвила Любава, не отрывая глаз от весёлой полянки и сдерживая позыв неприлично расхохотаться. — И каким же образом ты сотворил этакое чудодейство? Мухомор трахал, что ли?

— Боги милостивые, как же можно так сквернословить, матушка? — снова вскинулась мамаша, но умолкла под взглядом зелёных глаз.

— Так кому ты насолил, Елисей?

— Я проснулся и вот…

— Правду говори, а то не только ягоды но и грибы начнут расти.

— Да тут кикиморка одна…

— Какая кикиморка?

— Да шаловливая такая, игривая… приставать начала.

— К тебе приставать начала?

— Ну, может, и не она начала…

— Говори! Время идёт, оплата растёт, грибница прорастает!

— Я тут ей пообещал…жениться…ну и…она того, отдалась. Горяча дева лесная оказалась, да выдумщица, каких мало…я и это…не сдержался…У неё теперь детки будут…благородные и красивые.

— То есть ты её трахнул и пошёл дальше, а перед тем, как отодрать пообещал жениться, иначе бы она тебе просто не дала? — Елисею не подарили ни одного шанса остаться ребёнком.

— Госпожа Елена, если ты хочешь избавить этого пухленького лазливого гулёну и брехуна от…постигшей его меховой беды, принимайте в ваше благородное семейство кикимору. Вот тебе мой рецепт авторитетной в неузких кругах ворожеи. Это, кстати, оздоровит ваш род, благоприятно скажется на политической обстановке и приблизит семью правителей к народу. Особливо к болотному. — Любава бросала слова, как камни. — Иных способов вернуть удам утраченное изящество нет, хоть ты наизнанку вывернись. А если бы и существовал хоть один, так сынуля твой со своей позорной стези вряд ли сойдёт. Будет, паскуда, по лесам шляться, так что замаешься лекарок вызывать. Я же такими делами не занимаюсь и совет даю из-за хорошего к вам расположения. Не хватало ещё, чтобы кто прознал, будто ворожеи стали блудливых отпрысков магией лечить! Я, может, вообще теперь ваш город десятой дорогой объезжать стану!

Госпожа Елена стояла белая, словно полотно, и порывалась что-то сказать. Потом махнула рукой и расплакалась так горько, что Любава ощутила укол совести и сменила гнев на милость.

— Полно, мамаша, убиваться. Нешто ты думаешь, что внучки болотниками родятся? Нет, будут детки здоровые, крепкие, и да, их будет много, как клюквы на болоте…то есть больше двоих, но это же здорово, — ляпнула рыжеволосая молодая ворожея.

Умоляющий взгляд заставил её онеметь, прикусив острый язык. Закинув за спину косу, Любава подхватила правительницу под локоток и потащила вон из покоев Елисея.

— Ну, сказывай, что за нервы?

— Ах, матушка ворожея, всё совсем не так, как кажется! Наш род несёт некоторые обязательства, так что ни кикимор, ни русалок, ни ведьм мы в свой род принять просто так не сможем, на мальчике лежит обязанность стать главой города и рода, и если…

— Что если? С каких пор люди младшим народом брезговать начали? — сурово перебила ворожея.

Хозяйка города съёжилась, но глаз не отвела. Это слегка охладило Любаву, и она замолкла.

— Какая брезгливость, что ты! — у женщины от возмущения даже слёзы просохли. — Но я уверена, дело тут в другом! Странные вещи стали твориться вокруг моей семьи, странные и страшные! Ты не думай, что я вокруг этого недоросля будто квочка бегаю! Да нагулял, ну и пёс бы с ним, вмиг за ухо и жениться бы заставила! Только нет у кикимор привычки проклятьями кидаться! Сперва ко мне пришли бы, поговорили!

К своему стыду ворожея поняла, что эта рыхлая и не слишком умная на вид женщина права. А она сама совершенно упустила такую простую истину. Всё же прав был отец, молода она для ремесла, где не только магические умения, но и опыт с мудростью потребны.

— Хорошо, — кивнула ворожея. — Останусь у вас на день-два, разберусь. И не серчай на мои слова, прости за обиду.

Госпожа Елена вскинулась радостно и поспешила раздавать указания, устраивать гостью с удобствами.

Банька была добро истоплена, славная банщица отхлестала путешественницу берёзовыми венечками, обмазала мёдом да мелким лесным орехом, опять нахлестала, окатила прохладной водой.

— Аххххх… Сказка! Слышь, Шишок? — мысленно обратилась ворожея к прислужнику. — Я давно так не парилась. А что нового у тебя?

— А у меня, собачий хвост! Бани на постоялом дворе нет, выдали ушата, да, паскудники, ещё и воду дали холодную. Вот, огонь развёл, котелок погреть. А в городе что слышно?

Между тем гостью встречали по-царски, богатые дубовые столы ломились от вкуснотищи. Тут были и кулебяки с морошкой, мясом, грибами и прочим, и осетрина парная, и жаркое в котелках, и нежные куропатки под брусничным соусом, и заморский корнеплод "картофЭль" с гуляшом, солёные огурчики, нежные, маленькие, но крепкие грибочки, квашения и молодое вино(так удачно оказавшееся рядышком с ворожеей. Совсем далеко стояла заиндевевшая мухоморовка, призывающая отпить хоть глоточек. Слух собравшихся услаждали песнопевцы, вытворяющие на гуслях шедевры.

Ближе к вечеру Любава сидела на подоконнике в отведённой ей комнате с распущенной косой и в чистом исподнем и смотрела в тёмное небо, соображая, с какого конца подойти к делу. Ветер стукнул в окно, простонал тихо и исчез, оставив одной лишь ей слышимые слова:

— "Знаю твоё имя, Любавушка! Как звук чистой речки, как волна тёплого моря, только найти бы мне тебя…".

***

Летняя ночь опустилась на Даждьград. Тишину изредка нарушали шаги стражи да лай одной из особо брехливых шавок, испугавших во сне самих себя. Сверчки и ночные птицы гармонично дополняли картину. Сама природа призывала к отдыху.