— Элл?

Он поднял голову, глаза сразу же смягчились. — Да?

— Я сделала тебе больно?

Уголок его губ растянулся в улыбке, когда он боролся со смехом. — Нет.

Я выдохнула, как мне показалось, впервые за несколько часов. — Ладно, хорошо. — Я открыла рот и снова закрыла его, не зная, что еще сказать.

Он отложил книгу и придвинулся ближе. — Ты не причинила мне вреда. — Он искал мои глаза, ожидая. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Я наблюдала, как медленно поднимаются его брови, а затем он улыбнулся своей коварной, сексуальной улыбкой…

— Ты имеешь в виду, что ты… — Я сделала круговое движение рукой, и он засмеялся.

— Да. Я… — Он подражал движению, глаза дразнили.

Мое сердце превратилось в победоносного монстра в моей груди, пытающегося вырваться наружу.

Я заставила его кончить.

— Я пытался убедиться, что ты первая, — признался он низким голосом, — но звук, который ты издала… когда попросила меня двигаться быстрее… — Он сглотнул, подняв плечо в знак молчаливого — О, хорошо.

— Ох. — Я уставилась на него, наблюдая, как он борется с румянцем. — Мне жаль.

— Мейси, не извиняйся. Я говорю тебе, что это было сексуально. — Он посмотрел на мои губы, и выражение его лица снова стало серьезным. — Иногда мне тяжело от того, что мы не вместе. Я никогда не знаю, где границы. Мне все время хочется их пересечь. Мы целовались, прикасались друг к другу, но потом снова становились просто друзьями, и это сбивало с толку. Что мы делали сегодня? Мне даже показалось, что этого недостаточно. — Он поднял руки вверх, глаза расширились. — Я не имею в виду, что ты должна делать больше. Просто я хочу всего этого с тобой. Я думаю об этом все время.

Я подумала о том, как сильно я тоже этого хочу. И как раньше я хотела гораздо большего, чем его тело поверх моего, наша одежда между нами. Сегодня я отдала бы ему все. И все равно, слова вырвались сами собой: — Но я умру без твоей дружбы.

Он улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. — Я тоже.

Сейчас: Четверг, 23 ноября

Здание Эллиота узкое, с выцветшей бирюзовой штукатуркой, и, должно быть, когда — то было красивым викторианским до того, как его небрежно разделили на четыре тесные квартиры.

Входная дверь открывается в узкий холл справа и крутую лестницу, ведущую в квартиры наверху. Эллиот живет в доме номер четыре. Наверх и направо, говорит он. Каждая ступенька скрипит под моими ботинками.

Его входная дверь коричневого цвета, перед ней тонкий половик с цитатой Дикинсона 'Душа всегда должна стоять приоткрытой'.

Я поднимаю кулак и стучу.

Возможно ли, что я узнаю тяжесть его шагов и ритм его походки? Или я знаю, что он единственный, кто находится внутри — потому что я пришла рано? В любом случае, мой пульс учащается, и к тому времени, когда он поворачивает ручку и распахивает дверь, я чувствую легкое головокружение.

Где — то за последние десять лет Эллиот научился укладывать волосы и одеваться самостоятельно. На нем черные джинсы и хорошо полюбившаяся — то ли искренне, то ли искусственно — темная джинсовая рубашка, закатанная до локтей. Ноги у него голые.

Босые ноги. Квартира Эллиота. Где — то там внутри стоит кровать Эллиота.

Если я не буду осторожна, то даже не попаду сегодня домой.

Святое дерьмо, я в полном беспорядке.

— Мейси, — говорит он, обнимая меня и притягивая к себе, обхватив одной рукой за плечи. Когда он отходит, закрывая за мной дверь, улыбка, которую я вижу на его лице, может зарядить энергией небольшой город. — Ты здесь. Ты в моей квартире!

Наклонившись, он целомудренно целует меня в щеку. — У тебя такое холодное лицо!

— Я шла пешком от BART. На улице прохладно. — От места, где его губы прижались к моей коже, исходит тепло, и я откладываю пирог, который принесла, чтобы вытряхнуть из куртки плечи.

Он слегка отступает назад, удивленный. — Ты не водила машину?

— Я не фанат машин, — говорю я, улыбаясь.

Он берет мое пальто, молча наблюдая за этим. — Я мог бы заехать за тобой.

Прижимая ладонь к его груди, я шепчу: — Ты живешь в шести кварталах от станции. Я в порядке.

— Прости, я нервничаю. — Он слегка встряхивает плечами, как бы расслабляясь. — Я постараюсь быть спокойным насчет этого — насчет сегодняшнего вечера. Вероятно, у меня ничего не получится.

Я смеюсь, протягивая ему пирог с орехами, который я купила сегодня утром. — Это не рецепт твоей мамы, к сожалению. Они спускаются?

Он качает головой, а затем наклоняет ее, маня меня вглубь дома. Я следую за ним через крошечную гостиную в еще более крошечную кухню. — Они едут к будущим родственникам Андреаса в Мендосино. Мы не хотели, чтобы весь клан Петропулосов спустился к ним; его невеста, Эльза, единственный ребенок, и я не думаю, что они будут знать, что делать со всеми нами. Там только мама, папа, Андреас и Алекс.

— Кто придет сегодня? — спрашиваю я, наблюдая, как он выкладывает пирог на прилавок. Ему удалось разместить все необходимое на небольшом пространстве, и, несмотря на размеры, все сделано аккуратно.

Эллиот поворачивается, прислоняется спиной к прилавку и осторожно берется за него. Рубашка натянулась на его груди, распахнулась у воротника, обнажив край ключицы, намек на волосы на груди. Мое сердце колотится изнутри.

— Мой друг Десмонд, — говорит он и протягивает одну руку, чтобы почесать подбородок. — И Рейчел.

Я замираю, уставившись на него широко раскрытыми глазами. Инстинктивно я смотрю вниз, на то, что на мне надето, а затем снова на него.

— Рейчел придет?

Он кивает, внимательно наблюдая за мной. — Тебе будет некомфортно?

— Это действительно все, что ты мне дашь?

Улыбаясь, он снова берет меня за руку. — Давай закончим экскурсию.

Через дверь на другой стороне гостиной от кухни находится крошечная прихожая. Слева — его спальня. Справа — его ванная комната.

В ванной есть маленькая ванна, но нет душа, только гладкий шланг, прикрепленный к крану и свисающий вниз, шея согнута в поражении.

— У тебя нет душа, — говорю я, выходя обратно и ощущая внезапную близость его пространства. Все это так похоже на него: скудная мебель, кроме полок от пола до потолка, заставленных книгами.

Эллиот наблюдает за мной, когда я прислоняюсь к стене коридора. Пространство крошечное, и кажется, что он заполняет его своим ростом и солидной шириной груди.

— Не знаю, смогу ли я вынести только ванну, — бормочу я.

— Я называю ее шат, — говорит он.

— Это звучит грязно.

Я смотрю на его грудь, но слышу улыбку в его голосе: — Думаю, именно поэтому я так ее называю.

Он делает еще один шаг ближе. — Я все еще чувствую себя нереально, когда у меня есть собственное жилье. Как будто это какое — то маленькое чудо, что я живу здесь один. Это так отличается от того, как я рос.

— Тебе нравится жить одному? — спрашиваю я.

Он колеблется в течение трех ударов сердца в моем ухе. — Насколько честно ты хочешь, чтобы я был здесь?

Я поднимаю на него глаза. Ох. Я думаю, что то, что сейчас произойдет, вероятно, разрушит меня, но я все равно спрашиваю: — Я всегда хочу, чтобы ты был честным.

— Хорошо, — говорит он. — В таком случае, мне нравится жить одному, но я бы предпочел жить с тобой. Мне нравится спать одному, но я бы предпочел, чтобы ты была в моей постели. — Он тянется вверх, проводит пальцем по губам, обдумывая свои следующие слова, и его голос звучит ниже и тише. — Мне нравится приглашать друзей на День благодарения, но я бы предпочел, чтобы мы вдвоем праздновали наш первый День благодарения как пара, ели индейку с косточки, обнимались на полу.

— В нижнем белье, — говорю я, не задумываясь.

Его первая реакция на это — тихий шок, но он медленно тает в улыбке, которая нагревает мою кровь, заставляет что — то кипеть под моей кожей. — Ты сказала, что все 'сложно', да?

Меня спасает от моей рушащейся решимости молчать о Шоне стук в дверь позади него. Эллиот смотрит на меня, в его глазах горит какой — то срочный огонек, как будто он знает, что я собираюсь сказать ему что — то важное.