— Ну, — говорит он, тщательно подбирая слова, — ты всегда разговаривала со мной, но у меня было ощущение, что ни с кем другим ты так не поступаешь. Так может быть, это все еще правда?

Мимо проезжает машина, и ее дизельный двигатель громко тарахтит на парковке, на мгновение отвлекая наше внимание друг от друга и обращаясь к заросшей травой площадке. Слабые звуки жизни животных доносятся до нас с Маленькой фермы, расположенной вверх по гравийной дороге.

Когда я не отвечаю, он продолжает. — Я имею в виду, может быть, я предвзято отношусь к нашим нынешним обстоятельствам, но мне кажется, что ты не очень — то… говоришь о вещах. И, возможно, я нагнетаю обстановку, но у меня такое чувство, что Шон тоже такой.

Я решила проигнорировать эту часть, желая полностью избежать разговора о Шоне с Эллиотом. Теперь я знаю, что мне нужно делать, но я достаточно обязан Шону, чтобы сначала обсудить это с ним. — Я разговаривала с папой, — говорю я, уклоняясь в сторону, как профессионал. — Не так, как с тобой, может быть, но о школе. И о маме.

— Да, но мы говорим о сейчас, — говорит он. — Ты всегда была довольно замкнутой, но есть ли у тебя кто — нибудь? Кроме Сабрины?

— У меня есть ты. — После неловкой паузы я добавляю: — То есть… теперь есть. — Еще одна пауза. — Опять.

Выражение его лица выпрямляется, и Эллиот подбирает с земли веточку, упираясь локтями в колени и вертя палочку между пальцами и большим пальцем. Суетится.

Я знаю…

Я знаю…

Я знаю, что сейчас будет.

— Мейси, — Он смотрит на меня через плечо. — Ты любишь Шона?

Я знала, что это произойдет, да, но тяжесть его вопроса все равно заставляет меня подняться со скамейки и отойти на два шага.

— Я видел тебя влюбленной, — мягко говорит он, не вставая. — Не похоже, что ты влюблена в него.

Я не отвечаю, но он все равно читает меня.

— Я не понимаю, — рычит он. — Почему ты с ним?

Я оборачиваюсь, чтобы поймать его выражение лица: брови нахмурены, рот сжался от эмоций. Мне требуется несколько вдохов, чтобы подобрать слова так, чтобы это не выглядело мелодраматично.

— Потому что, — говорю я ему, — у нас есть совершенно хреновое соглашение эмоционально испорченных людей — негласное, я думаю, до недавнего времени, — что мы отдаем друг другу только часть себя. Потеря его никогда не разрушит меня. — Я качаю головой и смотрю вниз на свой ботинок, носком которого я вытираю грязь. Я чувствую, как прозрение, которое я испытала ранее по поводу крепкой, совместной жизни, начинает угасать по мере того, как Эллиот укоряет мои инстинкты самосохранения. Я ненавижу, что Сабрина была права. Ненавижу, что отступление в свой кокон — мой первый рефлекс. — Я понимаю, как трусливо это звучит, но я не думаю, что смогу снова потерять любимого человека.

— Это было так больно, — тихо говорит он, и это не совсем вопрос. — То, что я сделал. Когда мы поговорим?

— Я не просто потеряла тебя, — напоминаю я ему.

Я останавливаюсь, мне нужна секунда, чтобы отдышаться. Воспоминания о последней встрече с Эллиотом вызывали у меня физическую тошноту. Теперь они просто вызывают дрожь в моем теле.

Я вижу, что он переваривает это. Он изучает мое лицо, мысленно переворачивая слова и рассматривая их под разными углами, как будто знает, что что — то упускает.

Или, может быть, я просто параноик.

— Какова его история? — спрашивает он.

— Ты имеешь в виду Шона?

Эллиот кивает, собирая очередную веточку. — Он был женат?

— Да. Она занималась финансами и пристрастилась к кокаину во время рабочей поездки.

Его голова вскидывается, глаза потрясены. — Серьезно?

— Да. Ужасно, правда, — Я смотрю мимо него, на парковку. — Так что, я думаю, часть этого для него в том, что у него есть дочь, и он так и не смог забыть Эшли. Это было… очень легко для нас обоих просто впасть во что — то постоянное, не нуждаясь друг в друге.

Эллиот наклоняется вперед. — Мейси.

— Эллиот.

— Ты остаешься из — за Фиби?

Я смотрю на него, искренне смущенная. — Что?

— Фиби.

— Нет, я слышала это имя. Я просто не понимаю, как… — О. — Я поняла, что он хочет сказать. — Нет.

— Я имею в виду, она такая милая маленькая девочка без мамы… — Он говорит это так, как будто очевидно, почему я останусь здесь, и ладно, со стороны я могу понять, почему он так думает. Но он их не знает.

— Я ей не нужна, — успокаиваю я его. — У нее потрясающий, вовлеченный отец. Я — это… — Я машу рукой вокруг, неуверенно. — Этот аксессуар. Я имею в виду, давай будем честными: я не знаю, как… 'мама' в любом случае, так что, похоже, ей ничего от меня не нужно.

Он немного ворчит, глядя вниз на веточку, которую он медленно и методично измельчает. — Хорошо.

Я сверкаю глазами. — Что значит 'хорошо'?

— Это значит хорошо.

— Ты не можешь так долго думать, прежде чем сказать мне 'хорошо'. Это снисходительное 'хорошо'.

Он смеется и бросает палку на землю, прежде чем посмотреть на меня. — Хорошо.

Вызов. Он хочет со мной пообщаться, я вижу.

— Черт побери! — Я поворачиваюсь и смотрю на образовательный центр и серые облака, проплывающие за ним.

— Ей может понадобиться мама, когда у нее начнутся месячные, — тихо говорит он. — Или когда ее друзья будут придурками.

— Может быть, у нее будет друг, который будет ее слушать, — возражаю я, а затем поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него с подозрением. — Почему мне кажется, что ты пытаешься уговорить меня остаться с Шоном? Ты что, проводишь обратную психологическую обработку?

Ухмыляясь, он сдается. — Да ладно, давай поговорим о чем — нибудь другом. Любимое слово?

По моей коже пробегает жар. Я настолько не готова к этому, что мой разум замирает и внезапно не находится слов, нигде. — Мне нужно подумать… А тебе?

Его смех звучит как низкий гул. — Меллифлюи.

Я сморщила нос. — Это слишком громко сказано.

— Это точно, мэм, — рычит он с многозначительной интонацией.

За это в него бросают камешек.

— У тебя приятный голос, — пробормотал он, оттолкнувшись от скамейки, чтобы встать и подойти ко мне. — И давай. Твоя очередь. Ты не должна слишком много думать об этом, мошенница. Ты знаешь правила.

Я смотрю, как его губы раздвигаются, когда он смотрит на мой рот. Смотрю, как его язык высунулся.

— Лимеренция.

Нет другого такого слова: Состояние влюбленности в другого человека.

Глаза Эллиота поднимаются к моим, зрачки расширяются, как капля чернил в пруду. — Ты ужасна.

— Я и не пытаюсь ей быть.

Он кивает на указатель тропы, приглашая меня следовать за ним. Мы идем по тропинке, и это напоминает мне прогулки с ним по лесу Армстронга или по сухому руслу ручья летом. Это так странно, что кажется, будто прошла целая жизнь, и в то же время кажется, что это было две недели назад. Медленно наши шаги сходятся в хруст… хруст… хруст ног по гравию, двигающихся в тандеме. Он укоротил свои шаги, чтобы соответствовать моим.

— Ты счастлив, — спрашиваю я его.

Вопрос прозвучал так резко, что я ожидала, что он немного поколеблется, но он не поколебался. — У меня были моменты, когда я был счастлив, да.

Мне не нравится этот ответ. Я хочу, чтобы он был радостным, любимым, обожаемым, полным всего и всегда.

— Признаюсь, — добавляет он, — я чувствую больше этого рядом с тобой.

Это пьяняще, знать, что у меня есть сила, чтобы передать это.

— Ты счастлива? — спрашивает он.

— Я не была счастлива, — говорю я ему и чувствую, как он поворачивается, чтобы посмотреть на мое лицо. — И то, что ты снова рядом со мной, заставило меня это понять. — Мы останавливаемся на маленьком, скользком мостике посреди леса и смотрим друг на друга. — Ты заставляешь меня чувствовать так много всего, — признаюсь я, замявшись.

Он поднимает руку и осторожно натягивает мой хвост на кулак. — Меня тоже. Это всегда было правдой. — Переместив руку, чтобы провести ладонью по моим волосам, он пробормотал: — Кстати, я не пытался уговорить тебя остаться с Шоном. Я просто думаю, что ты слишком строга к себе.