Я рассмеялась, а потом рассмеялась еще сильнее. В шкафу все казалось таким легким. Почему так не может быть всегда?

Он почесал челюсть, наблюдая за мной. — Ты должна пригласить меня на свой весенний бал.

— Ты бы пошел? Ты же ненавидишь все это.

Эллиот кивнул и рассеянно облизал губы. — Я бы пошел.

— Все хотят с тобой познакомиться. — Я не могла оторвать взгляд от его рта, представляя, как пробую его на вкус.

— Ну, это совершенно однобоко. У меня нет желания знакомиться со всеми. — Он усмехнулся. — Но я хочу увидеть тебя в чем — то другом, кроме пижамы, джинсов или шорт.

— Ты действительно пойдешь со мной на весенний бал?

Он наклонил голову, нахмурив брови. — Неужели так трудно принять тот факт, что я хочу быть единственным человеком, которого ты согласишься взять с собой на дурацкую церемонию?

— Почему?

— Потому что ты моя лучшая подруга, Мейси, и, несмотря на твою смешную замкнутость…

— Хорошая аллитерация.

— Ты та девушка, которую я хочу. Я хочу быть вместе.

Мой желудок перевернулся от волнения и тревоги. — Ты целуешься с другими девушками.

— Редко.

— Никогда.

— Очевидно, что я бы не стал, если бы мог поцеловать тебя.

Я вздохнула, пожевала губу, заерзала. — Почему все не могут быть такими, как ты?

— Я могу быть достаточно частью твоего мира, чтобы казалось, что все такие.

Я мягко улыбнулась ему, сжимая знакомый пузырь потребности. Мне становилось все труднее и труднее игнорировать то, что я действительно, по — настоящему люблю Эллиота.

— Какое твое любимое слово, — спросила я его.

Он на мгновение присосался к нижней губе, задумавшись. — Векс, — тихо сказал он.

Сейчас: Среда, 8 ноября

После того единственного сообщения во время обеда с Сабриной, отношения с Эллиотом превратились в снежный ком, и мы делаем то, чего не делали даже в средней школе: разговариваем почти каждый день. Может быть, всего несколько минут. Иногда просто по смс. Но я чувствую его присутствие почти постоянно, и как бы я ни хотела отговорить себя от этого, я знаю, что нежный гул облегчения в моих мыслях — это из — за него.

Возможно, с этим связано то, что отношения с Шоном… в лучшем случае странные. У нас не было ни одного спора. У нас не было разговоров о том, что мы делаем. Когда я случайно застаю их бодрствующими, Фиби кажется счастливой видеть меня, Шон кажется счастливым видеть меня. Я уверена, что если бы я запланировала на завтра большую свадьбу, Шон все равно с радостью пришел бы. Я уверена, что если бы я отложила планирование на неопределенный срок, Шон никогда бы не спросил об этом.

Я также уверена, что могу уехать, и он тоже не будет против.

Это самая странная вещь, в которой я когда — либо принимала участие, и все же, это может быть так чертовски просто. Это ничего не требует от меня, не требует участия моего сердца, и я знаю без сомнения, что я ему не нужна. У нас могут быть отношения, которые дают нам обоим секс, финансовую безопасность, крышу над головой и стимулирующие разговоры за обеденным столом, но в остальном мы живем совершенно разными жизнями.

Но критические истины — что мы на самом деле не любим друг друга, никогда не любили и отсутствие любви беспокоит меня — не приходят маленькими капельками осознания. Они внезапно появляются там, в черно — белом свете, крича об окончании отношений каждый раз, когда мы вежливо улыбаемся, обходя друг друга у раковины в ванной.

Меня тошнит от этого. Я отчаянно пытаюсь найти лучший выход. К сожалению, я боюсь, что главной реакцией Шона будет разочарование. Я для него такой же удобный любовник, как и он для меня; но в его случае ему, возможно, не нужно большего: у него уже есть любовь всей его жизни в виде шестилетней дочери.

Хорошим началом кажется убедиться, что я могу позволить себе жить самостоятельно в городе. Я беру редкий день отпуска и еду в Эль — Серрито, чтобы сделать то, что откладывала уже несколько месяцев: встретиться со своим финансовым консультантом. Дейзи Миллиган — старый папин финансовый эксперт, и я оставил ее у себя скорее из сентиментальности и лени, чем из — за каких — то особых знаний о ее навыках.

Несмотря на то, что ей уже за семьдесят, ей почти не приходится обращаться к моему досье, когда она читает мне лекции о том, что у меня есть в трасте (достаточно, чтобы покрыть ремонт дома и налоги, но не намного больше) и почему мне следует продать один из моих домов (пенсионный счет мне нужен больше, чем две недвижимости). Я не смею упоминать, что живу в Сан — Франциско и даже не получаю доход от аренды дома в Беркли.

Я ненавижу говорить о деньгах. Еще больше я ненавижу видеть, как сильно я нуждаюсь в финансовой организации. После этого я вроде как взвинчена и бодра, и когда Эллиот пишет смс с вопросом, как прошел мой день, и я отвечаю, что нахожусь на его стороне залива… встреча кажется вполне очевидным выбором.

Он предлагает Fatapple's в Беркли, не имея ни малейшего представления о том, как близко это находится от моего дома. Поэтому вместо этого я предлагаю встретиться на вершине холмов Беркли, в парке Тилден, у входа на тропу Wildcat Creek.

Я приезжаю туда раньше него, и возле машины натягиваю флиску повыше на шею, чтобы бороться с ветром. Туман накатывает на холмы, и кажется, что серый горизонт опускается в долину на дюйм.

Я люблю Тилден, и у меня столько воспоминаний о том, как мы приезжали сюда с мамой, катались на пони, кормили коров на Маленькой ферме. После смерти мамы мы с папой приезжали сюда почти каждые выходные, чтобы покормить уток на пруду. Мы сидели в тишине, бросали в воду оторванные кусочки хлеба и смотрели, как утки подхватывают их, соревнуясь друг с другом в кряканье.

Ностальгия по Тилдену, кажется, смешивается с ностальгией по Эллиоту и образует мощное варево в моей крови, пронизывая меня насквозь. Несмотря на то, что мы с ним никогда не были здесь вместе, мне кажется, что мы были вместе. Такое ощущение, что он — часть моего ядра, вплетенная в мою ДНК.

Поэтому, когда он появляется из тумана парковки и движется ко мне своей длинной, неспешной походкой и в обтягивающих черных джинсах… это заставляет мою тревогу просто… испариться.

В порыве очевидного прозрения я понимаю, что Сабрина была права: я не жила без него. Я просто выживала.

Я хочу как — то разделить с ним эту жизнь. Я просто… не представляю, как это будет выглядеть.

Он, кажется, читает мое настроение, когда опускается на скамейку рядом со мной, скользит рукой по спинке. — Эй, ты. Все в порядке?

Импульс обнять его почти изнуряющий. — Да, просто… длинный день.

Он смеется над этим, протягивает руку, чтобы нежно обхватить мой хвост и потянуть за него. — И это только полдень.

— Я встречалась со старым финансовым консультантом отца.

Другой рукой он тянется вверх, почесывая бровь. — Да? И как все прошло?

— Она хочет, чтобы я продал один из домов.

Эллиот молчит, переваривая сказанное. — Как ты к этому относишься?

— Не очень. — Я смотрю на него. — Но я знаю, что она права. Я не живу ни в одном из них. Просто я не хочу избавляться от них.

— Они оба несут в себе много воспоминаний. Хороших и плохих.

Вот так, он прорезает все насквозь. Даже с того момента, когда он впервые спросил о моей маме, он был мягко неумолим.

Я подтягиваю ногу и поворачиваюсь к нему лицом. Мы так близко, и хотя мы на улице, в общественном парке, вокруг нас никого нет, и это кажется таким интимным. Его глаза сегодня скорее зеленые, чем карие; он немного щетинистый, как будто не брился сегодня утром. Я засовываю руку между коленями, чтобы не дотянуться до его челюсти.

— Могу я задать тебе вопрос?

Глаза Эллиота ненадолго опускаются к моему рту, а затем возвращаются обратно. — Всегда.

— Ты думаешь, я держу все в себе?

Выпрямившись, он оглядывается вокруг, как будто ему нужен свидетель. — Это серьезный вопрос?

Я игриво толкаю его, и он притворяется обиженным. — Сабрина сказала, что у меня есть привычка держать людей на расстоянии.