— Ты целовался со многими девушками?

Он пробормотал: — С парочкой.

Что — то внутри меня взбунтовалось. — Ты делал больше, чем целовался?

Он покраснел и наконец кивнул, откусив еще один большой кусок, чтобы не уточнять.

Моя челюсть медленно опустилась на пол. Я подождала, пока он закончит жевать и сделает глоток лимонада, чтобы спросить: — Как далеко?

За то время, которое потребовалось Эллиоту для ответа, страны были созданы, вступили в войну и распались на более мелкие государства.

— Эллиот.

— Рубашки сняты. — Он почесал бровь и снова подтолкнул очки на нос кончиком пальца. Тянет время. Избегает зрительного контакта. — Эм… и с одной девушкой — не Эммой — руки в брюках.

— У тебя? — Я почувствовала, что мои глаза выпучились. — С кем?

— Эмма просто снимала рубашку. Остальное было с другой девушкой, Джилл.

Я положила свой сэндвич, мой аппетит полностью пропал. В это время дня кухня находилась в самой темной части дома, и мне вдруг стало слишком холодно. Я подняла руки, потирая голые руки.

— Мейси, не злись.

— Я не злюсь! С чего бы мне злиться? — Я сделала дрожащий глоток лимонада, пытаясь успокоиться. — Я не твоя девушка. Я просто твой лучший друг, который, очевидно, ничего о тебе не знает.

Он сделал шаг вокруг кухонного острова и остановился. — Мейси.

— Я слишком остро реагирую?

— Нет… — сказал он и сделал еще один шаг ближе. — Я бы точно не согласился, если бы узнал, что какой — то парень запустил руку в твои штаны.

— Я думаю, что ты также не будешь возражать, если это случится, а я тебе не скажу.

Казалось, он честно обдумал этот вопрос. — Как я уже сказал, это зависит от обстоятельств. Да, меня бы это беспокоило, поэтому я бы не хотел знать об этом, если бы ты не чувствовала чего — то большего, чем… сиюминутное влечение.

— Это то, что было для тебя с Эммой? — спросила я. — 'Мгновенное влечение'?

Он кивнул. — Абсолютно.

— Когда ты в последний раз дурачился с кем — то?

Он вздохнул и прислонился бедром к стойке, на которой стоял.

— Если бы ситуация была обратной, ты бы устроил мне испанскую инквизицию, — заметила я. — Не вздыхай надо мной.

— Мы с Эммой дурачились в марте, потом пошли на выпускной в мае и снова поцеловались в следующие выходные, но это было ничего. Это было что — то вроде… — Он немного замялся, уставившись в потолок. — Если ты ни с кем не целовалась, то трудно сказать, что я имею в виду, но мы были в парке, и она подошла ко мне, и это просто произошло.

На это я скривила лицо, и он неловко рассмеялся, пожав плечами. — Джилл — двоюродная сестра Кристиана. Она была у нас в гостях в декабре прошлого года, и мы один раз поцеловались. С тех пор я с ней не разговаривал.

Я отмахнулась от Джилл взмахом руки. — Значит, Эмма тебе не нравится?

— Не в том смысле, который ты имеешь в виду.

Я отвернулась, чтобы успокоиться. Я понимала, что это было бы драматично, но мне хотелось вырваться и заставить его следовать за мной и унижаться, наверное, целый день.

— Я дурачился с Эммой, потому что она здесь, — тихо сказал он. — Ты в Беркли, мы не вместе, а я в этом крошечном захолустном городке. Кого еще я должен целовать?

В тот же миг что — то сдвинулось, что — то, что никогда не сдвинется обратно.

Кого еще я должен целовать?

Я посмотрела на его большие руки и адамово яблоко. Я позволила своим глазам задержаться на мускулистых руках, которые раньше были такими тонкими и жилистыми, на ногах, которые вытягивались, определяясь, под его рваными джинсами. Я посмотрела на застежку — пуговицу на передней части джинсов. Я моргнула, поднимаясь к шкафам. Куда угодно, только не на эти пуговицы. Мне хотелось прикоснуться к этим пуговицам, прижать к ним руку, и впервые я поняла, что не хочу, чтобы к ним прикасался кто — то еще.

— Я не знаю, — пробормотала я.

— Тогда подойди ко мне, — сказал он тем же тихим голосом. — Поцелуй меня.

Мои глаза метнулись к его глазам. — Что?

— Поцелуй меня.

Я думала, что он просто блефует, но я была на взводе от ситуации с Эммой и от того, как он смотрел на меня, прислонившись к стойке. Мне было тепло от того, какими большими казались его руки, такой угловатой челюсть… и пуговицы на его джинсах.

Я обошла центральный остров и встала прямо перед ним. — Хорошо.

Он уставился на меня, на его губах играла улыбка, но она распрямилась, когда он понял, что я говорю серьезно.

Я прижала руки к его груди и придвинулась ближе. Я была так близко, что могла слышать каждый быстро ускоряющийся вдох и выдох, могла видеть, как дергается его челюсть.

Завороженный, он поднес руку к моим губам, прижал два пальца и уставился на меня. Не задумываясь, я открыла рот и позволила его указательному пальцу проскользнуть внутрь и прижаться к моим зубам. Когда он тихо хрюкнул, я провела языком по кончику его пальца. На вкус он был как желе.

Эллиот резко отдернул его. Он выглядел так, будто собирался поглотить меня: глаза дикие и ищущие, губы раздвинуты, пульс бьется в шее. И поскольку я хотела поцеловать его, я сделала это. Я встала на носочки, запустила руки в его волосы и прижалась ртом к его рту.

Это было иначе, чем я могла предположить. Совсем не так, как — я могла признаться себе — я себе это представляла. Он был одновременно мягче и тверже, и определенно смелее. Короткий поцелуй, еще один, а затем он наклонил голову и накрыл мой рот своим. Его язык провел по моей нижней губе, и это было похоже на инстинкт — впустить его, попробовать меня на вкус.

Я думаю, что это, вероятно, было его гибелью. Это точно было моим. После этого момент растворился для меня только в ощущениях; все остальное отпало. Все запретные образы его, плоть и фантазии, секреты, которые я хранила даже от себя, пронеслись в моей голове, и я знала, что он думает о том же: как хорошо чувствовать себя так близко… и все остальное, к чему может привести подобное прикосновение.

Одна его рука двинулась вверх по моей спине и запустила ее в волосы, и, думаю, именно тяжесть этого прикосновения не дала мне оторваться от пола. Но когда его другая рука скользнула по моему боку к ребрам и выше, я отступила назад.

— Прости, — сказал он сразу же, инстинктивно. — Черт, Мейс. Это было слишком быстро, извини.

— Нет, просто… — Я колебалась, мой рот внезапно наполнился словами, которые я не хотела думать, не говоря уже о том, чтобы произносить вслух. — Это может ничего не значить для Эммы, — сказала я, касаясь губами места, где они покалывали. — Но для меня это значит все.

Сейчас: Суббота, 14 октября

Шон бросает ключи в миску возле двери и снимает ботинки, радостно постанывая.

— Голодна? — спрашивает он Фиби, и они вдвоем исчезают на кухне.

Я ставлю их ботинки рядом на маленькую полочку возле двери и вешаю наши куртки на крючки. Их голоса эхом возвращаются в прихожую; Фиби упорно уговаривает отца завести ей домашнее животное, любое — лягушку, хомячка, птичку, рыбку.

Честно говоря, я не знаю, что чувствовать. У нас с Шоном было такое вихревое начало, и мы легко влились в домашнюю рутину, но эта рутина на самом деле включает только то, что я делю его постель и наши графики вращаются друг вокруг друга, как хорошо смазанные шестеренки.

Я перевезла все необходимое из дома в Беркли, но он по — прежнему в основном заполнен и совершенно необитаем, пока я живу здесь. Шон говорит мне, что ему нравится, когда я в его постели. Фиби, кажется, всегда рада меня видеть. Но, наблюдая за ним сегодня, я понимаю, что на самом деле я не так уж хорошо его знаю. У них с Фиби все по — своему. Но если я хочу быть частью этого, мне нужно сделать себя частью этого.

— Хочешь, я приготовлю ужин? — спрашиваю я, входя вслед за ними, и они оба поднимают глаза от своих копаний в холодильнике и тупо смотрят на меня. — Пасту, — говорю я, притворяясь оскорбленной. — Думаю, я могу справиться с макаронами.

— Ты уверена? — Фиби остается неубежденной.