— Уверен, болваны, — говорю я, чмокая ее в щеку.

Она визжит и выбегает из комнаты, а Шон идет в кладовку, берет коробку макарон и несколько банок соуса для меня. — Нужна помощь?

— Ты можешь составить мне компанию. — Я киваю в сторону барной стойки, молча призывая его сесть на стул и поговорить со мной. Чтобы помочь мне избавиться от грызущего меня чувства, что у нас с ним ничего не получится. Мы никогда не проводили время вместе по выходным, и у меня есть когтистое подозрение, что именно поэтому мы, по сути, чужие люди вне постели.

Он сидит, читает электронную почту на своем телефоне, пока я кипячу воду.

Я хочу выйти замуж за этого человека; я хочу, чтобы он захотел жениться на мне.

Мне нравится быть рядом с ним.

Мне нравится его задница в этих джинсах.

— Тебе сегодня было весело? — спрашиваю я, сохраняя свой голос легким.

— Конечно.

Прокручиваю, прокручиваю.

Банка с соусом открывается с удовлетворительным хлопком, и маринара выливается в кастрюлю, которую я поставила на плиту. Шон поднимает глаза на этот звук, слегка отпрянув.

— Тебе понравилось со всеми знакомиться? — спрашиваю я. — Ты им очень понравился.

Он отворачивается от плиты и встречается с моими глазами, улыбаясь, как будто знает, что я несу полную чушь. — Конечно, детка, они были великолепны.

Его тон такой отстраненный, такой незаинтересованный, что мне хочется треснуть его по лбу пустой банкой. Я хочу умолять его встретиться со мной на полпути. Вместо этого я коротко ополаскиваю ее и бросаю в мусорное ведро. Раздражение на него колючее, как зуд. — Постарайся не говорить с таким энтузиазмом.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он, чуть — чуть резко защищаясь. — Все было прекрасно, Мейс, но они твои друзья, а не мои.

— Ну, со временем они могут стать и твоими друзьями, — говорю я ему. — Разве не так поступают пары? Делятся вещами? Смешивать свои жизни?

В этот момент я понимаю, что мы никогда не ссорились. Я даже не знаю, как это выглядит — не соглашаться. Мы пересекаемся в общей сложности около одного часа бодрствования в день. Насколько катастрофичным было бы подсчитать общее количество часов, проведенных нами вместе? Нам вообще есть дело до того, чтобы спорить?

Мой телефон пикает на стойке, и я беру его, читая сообщение от Сабрины:

«Эй, милашка, извини, если я слишком резко высказалась о сама знаешь чем.»

Я понимаю, что не должна отвечать прямо сейчас, но если я не воспользуюсь этой крошечной передышкой, я могу сказать Шону что — то, о чем потом буду жалеть. Я глубоко вдыхаю и набираю ответ:

«Все в порядке»

«Может быть, мы сможем пообедать на следующей неделе? Я могу привезти Вив в город?»

«Так ты сможешь организовать вмешательство?»

Она отвечает целым рядом эмодзи с сердечками, и я понимаю, что ее извиняющаяся открытка на самом деле была просто уловкой, чтобы смягчить меня для повторения того же самого разговора. Она, как всегда, безупречна. Положив телефон лицом вниз на стойку, я снова смотрю на Шона, полная решимости спасти ситуацию, построить планы, что — то сделать.

— Как выглядит твоя неделя? — спрашиваю я.

— Довольно светло. Может, свожу Фибс в 'Эксплораториум'. Я подумывал о том, чтобы провести пару ночей в кемпинге. — Он пожимает плечами, поднимая подбородок к плите. — Вода закипает.

— Не ездите здесь на заднем сиденье, сэр, — говорю я, пытаясь пошутить. — Я разберусь.

— Хочешь, я сделаю салат или что — нибудь еще? — Он обращает внимание на холодильник, показывая, что там можно найти что — нибудь.

— Может, тебе будет легче, если я его приготовлю?

— В любом случае, — говорит он, глядя вниз на свой телефон. — Я не хочу просто лапшу с простым соусом на ужин, вот и все.

Я молча смотрю на него несколько секунд. Я имею в виду, что благодарность сейчас сделала бы чудеса. — Конечно, нет.

С этим я поворачиваюсь, чтобы достать салат и овощи из холодильника.

Позже, в постели, Шон прижимается ближе, мурлыча мне в шею. — Ммм, детка, ты хорошо пахнешь.

Я смотрю в потолок, пытаясь понять, что я хочу сказать. Я организовала пикник в свой выходной день, дав ему возможность познакомиться с моими друзьями, а он почти ни с кем из них не разговаривал об их жизни, работе, интересах. Мы вернулись домой, и я предложила приготовить еду — он ел ее без слов, сидя на другом конце стола с Фиби и помогая ей рисовать единорога.

Фиби с гордостью показала его мне после ужина, но в остальном меня как будто и не было.

Неужели так было всегда, а я не замечала, потому что была так счастлива, что меня включили в их двойку, и была так занята, что больше ничего не лезло в голову? Было ли это таким облегчением — иметь что — то улаженное, не чувствовать ничего — ни вины, ни любви, ни страха, ни неуверенности, — что я просто позволила этой рутине стать моим будущим?

Или что — то изменилось после возвращения Эллиота, и, как бы Шон ни отрицал это, это внесло изюминку в нашу легкую, беззаботную жизнь?

Шон целует мою ключицу, а затем шею. Он тверд, спустил боксеры, готов к действию, а мы сказали друг другу всего три слова за последние два часа.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — говорю я.

Он кивает, но не останавливает своего продвижения вверх по моему подбородку, к моему рту. — Все, что угодно, — говорит он, впиваясь в мой рот поцелуем.

— Ты рад снова жениться?

Он тянется между нами, раздвигая мои ноги, как будто планирует ответить на этот вопрос после того, как начнет заниматься со мной сексом. Но я отодвигаюсь, и он вздыхает, прислоняясь к моей шее. — Конечно, детка.

Я слегка вздрагиваю от этого. — Конечно, детка?

Со стоном Шон перекатывается на мою сторону. — Разве это не то, чего ты хочешь? Я имею в виду, — говорит он, — я был женат. Я знаю, что в этом хорошо, а что не очень. Но если ты хочешь этого…

Я останавливаю его, подняв руку. — Ты помнишь, как это случилось?

Он ненадолго задумывается. — Ты имеешь в виду ту ночь, когда мы говорили об этом?

Я киваю, хотя 'ночь, когда мы говорили об этом' — не самое подходящее описание. После веселой ночи в кино с Фиби мы уложили ее в постель, затем Шон отвел меня в свою комнату, сделал из меня удовлетворенную женщину, а потом пробормотал: — Фиби думает, что мы должны пожениться, — и уснул между моих сисек.

На следующее утро он вспомнил об этом и спросил, слышала ли я его.

Смутившись сначала, я наконец ответила: — Я слышала тебя.

— Ради Фиби, — сказал он. — Если мы делаем это, я хочу сделать это полностью.

У нас не было времени поговорить об этом тогда, потому что мне нужно было уезжать в больницу, но эти слова, казалось, крутились у меня в голове, как песня, весь день. — Если мы делаем это, я хочу сделать это на полную катушку.

Оглядываясь назад, я могу вспомнить только огромное облегчение, которое я испытала от перспективы уладить эту часть моей жизни с таким удобством. В этом не было ничего беспорядочного или бурного. С Шоном не было маниакальных взлетов, но не было и угрюмых падений. С Шоном было легко, и они с Фиби были семьей, в которую я могла просто… войти. Но в ретроспективе и по контрасту с интенсивностью эмоций, которые я испытывала рядом с Эллиотом, кажется почти безумием, что я пришла домой позже в тот день и сказала Шону восторженное 'да'.

С тех пор мы, конечно, не стали больше планировать. Мы до сих пор не выбрали кольцо, возможно, потому, что мы оба поняли, что Фиби, похоже, не так уж и волнует женщина в ее доме, и будет ли эта женщина ее новой мамой.

Единственный человек, который постоянно спрашивает, как у нас обстоят дела с планом, — это Сабрина, и она единственная, кто прямо сказал, что считает все это фарсом.

Шон проводит рукой по моему бедру. — Детка, я думаю, тебе нужно понять, чего ты хочешь.

Я встречаю его взгляд. — Чего я хочу?

— Да, — говорит он, кивая. — Я, Эллиот, никто из нас.

И кто это делает? Кого настолько не трогает потенциальная потеря его невесты, что он может предложить мне хорошенько подумать над этим, небрежно поглаживая мое бедро, намекая на то, что отношения могут закончиться, но секс все еще может быть?