— В самом деле, это так невероятно, — сказала г-жа Пелюш с едва заметной насмешливой улыбкой.
— Славный Мадлен, мне кажется, что я полюбил его еще больше, когда узнал, что он способен жить в нищете и позволять опротестовывать свои векселя, имея под рукой целую кучу золота, не принадлежавшую ему.
— Конечно, это все в самом деле прекрасно, — согласилась Атенаис, — но рассказал ли он вам, как, в силу каких обстоятельств такая значительная сумма была доверена именно ему, почему ему было отдано предпочтение перед другими?
Господин Пелюш ответил не сразу, и проступившая на его лице краска, а также его колебания свидетельствовали о его затруднении.
— Нет, — ответил он. — Впрочем, это его тайна, и я не считаю себя вправе спрашивать его об этом.
С проницательностью женщины г-жа Пелюш отлично поняла, что Мадлен ничего не утаил от г-на Пелюша, но потребовал от него держать в полном секрете некоторые подробности этой исповеди.
— Пойдем, — продолжал торговец цветами. — Идем же скорее сообщим нашей девочке, что она будет виконтессой, ибо она ею будет: ведь я видел выдержку из акта гражданского состояния, — добавил он, наклоняясь к уху супруги и понижая голос. — Он является надлежащим образом признанным сыном, если и не законным ребенком господина Адемара Себастьена Луи, виконта де Норуа; у нас недостает лишь сведений о матери, и, черт возьми, нам придется обойтись без них.
Госпожа Пелюш последовала за мужем. Убежденная в бесполезности немедленного сопротивления, но по-прежнему исполненная решимости отомстить либо до свадьбы, либо после нее за то первое поражение, которое потерпела ее супружеская верховная власть, она поступила лучше, чем просто смирилась: она казалась вполне довольной.
Какое бы общественное положение ни занимала женщина, под ее личиной всегда таится дипломат. Несговорчивая, упрямая торговка с улицы Бур-л’Аббе сразу же овладела искусством притворства; уязвленная в своей гордыне, она от всего сердца возненавидела Мадлена и Анри, главных, хотя и косвенных виновников испытанного ею унижения, и именно с ними она вела себя любезнее всего.
Однако под предлогом того, что ей необходимо блюсти интересы торгового дома, она отвергла все настойчивые просьбы погостить подольше и, после того как было условлено, что свадьба состоится, через две недели, уехала на следующее же утро.
XXXI
НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Подписание контракта должно было состояться в следующую субботу. В ожидании этого дня г-н Пелюш и его дочь вернулись в Париж. Камилла, не придававшая особого значения кокетству, предпочла бы остаться в Норуа, но г-н Пелюш был другого мнения.
Анри как-то обмолвился о свадебных подарках, какие он собирался преподнести своей нареченной невесте, и самолюбие достойного фабриканта, уже сверх меры страдавшее, решило отомстить за себя и не дать себя превзойти в великолепии приданого. Отныне охота отошла для г-на Пелюша на второй план, и если бы кто-либо послушал, как он интересуется чисто женскими вопросами, определяет рисунок кружевной прошивки, обсуждает достоинства венецианских, валансьенских, брюссельских или английских кружев, то он вполне мог был заподозрить, что невестой является сам цветочник.
Чрезмерные траты, которым он предавался, не могли никоим образом примирить г-жу Пелюш с этой свадьбой. Покупки выявили те глубочайшие различия, какие существовали между этими двумя натурами, чье сходство было лишь чисто внешним. Разумеется, г-н Пелюш не был бездумным расточителем, но его бережливость была относительной. Достаточно было задеть его тщеславие, как он тут же развязал свой кошелек, скупость же Атенаис никогда не шла ни на какие уступки, какое бы чувство не двигало г-жой Пелюш в это время.
Она вынесла из своей провинции культ белья и относилась к полотну с нежностью коллекционера; Атенаис любила белье ради него самого, исходя из своей привязанности, из своего темперамента, если можно так сказать о ней, а не за то, сколько оно стоило. Методично складывать стопки простынь, с библиофильским интересом сортировать дюжины салфеток, рубашек и платков, ароматизировать их с помощью кусочков корневища ириса, нанизанных в виде четок, — вот что служило ей наилучшим отдыхом, тогда как такое важное событие, как стирка, было самой серьезной ее заботой. Многие и не подозревают, что жавелевая вода, скребница из ростков пырея и все другие средства, которые парижане используют для быстрого отбеливания белья, нимало не заботясь о том, что оно становится от этого тоньше, могут стать причиной бессонницы и страданий у женщин, разделяющих невинную страсть Атенаис.
Поэтому невозможно себе представить, чтобы г-жа Пелюш упустила столь законную возможность удовлетворить свои желания под предлогом того, что она заблаговременно готовит приданое для Камиллы. Та была еще ребенком, когда ее мачеха, якобы благодаря какой-то совершенно невероятной случайности — женщины никогда не употребляют другого прилагательного для характеристики подобного рода покупок, — уже снабдила ее рядом важнейших принадлежностей, необходимых при вступлении в семейную жизнь.
Эти первые предметы были торжественно уложены в шкаф. Постепенно и другие не замедлили присоединиться к ним, а поскольку подобных случайностей с каждым днем становилось все больше и больше, то белья очень быстро собралось такое количество, что дубовые полки, служившие ему храмом, грозили не выдержать тяжесть этого сокровища. Там эти вещи лежали в ожидании дня, о котором еще никто и не помышлял, и перебирать их было излюбленным развлечением г-жи Пелюш; они были призваны вызывать умиление у некоторых соседок, пользующихся особым доверим жены цветочника, свидетельствуя о ее привязанности и нежной заботе о дочери мужа.
Естественно, что при первых же произнесенных г-ном Пелюшем словах о приданом его провели к шкафу, деревянные створки которого распахнулись не без торжественности. Однако впечатление, произведенное этим показом на хозяина “Королевы цветов”, оказалось далеко от ожидаемого.
Правда, Камилла нашла все прелестным; она бросилась на шею своей мачехе и горячо расцеловала ее; но г-н Пелюш при виде этих пирамид белья, от времени несколько пожелтевшего и напоминавшего цветом прогорклое сало, многозначительно поморщился и заявил, покачивая головой, что, будучи красивым и выглядя весьма богато, это приданое тем не менее не соответствует тому положению, которое его дочь призвана занять в обществе.
Достойный фабрикант даже и не подозревал, что этими словами наносит сильнейший удар одновременно и гордости, и скаредности своей супруги: гордости — отнесясь пренебрежительно к ее выбору, а скаредности — сделав необходимым приобретение нового приданого, то есть заставляя ее примириться со значительными расходами.
Как все те, к^о скользит по наклонной поверхности в пропасть и кого собственные усилия лишь подталкивают к бездне, г-н Пелюш, желая излечить только что нанесенную им рану, смертельно растравил ее: простодушие цветочника заставило его совершить бестактность — предложить своей жене взять в подарок то, что он только что счел недостойным для своей дочери.
Госпожа Пелюш сделала попытку улыбнуться, кусая губы, и ничего не ответила; но зародыш ненависти поселился и стал расти в ее душе, которую природная посредственность до тех пор делала неспособной ни на добро, ни назло и которую с нравственной точки зрения можно было определить одним словом: “холодная”.
Она упорно отказывалась участвовать во всех покупках, задуманных ее супругом; между тем она вовсе не собиралась отказываться от своего права осуждать и, когда г-н Пелюш с триумфом раскладывал перед ней дорогостоящие тряпки, выбранные им самим, доставляла себе удовольствие со злорадством доказывать ему, что его просто обворовали.
Это противодействие, которое он впервые встречал в собственной семье, вызывало сильнейший гнев г-на Пелюша, испытывавшего врожденный страх перед всякими противодействиями. Но его гнев быстро проходил: он убеждался, что колкости супруги объясняются легким разочарованием, которое ей доставляла его твердость. Он возлагал надежды на то, что время, благоразумие, а главное — счастье Камиллы помогут все расставить по местам. Но Камилла, напротив, чувствовала, что происходит в сердце Атенаис; она угадала враждебное отношение мачехи к предстоящей свадьбе. Это ее опечалило и испугало. Девушка удвоила предупредительность и ласки, чтобы рассеять предубеждение, которое она подозревала в г-же Пелюш, и смягчить ее враждебность, которая, как она чувствовала, все возрастала. Бедное дитя не подозревало, что легче приручить тигра, чем женщину, считающую себя оскорбленной.
