Остерегайся называть эту часть “ляжка ” или “окорок”, что создаст скверное впечатление о твоем охотничьем образовании. Говорят: “бедро” или “задняя ножка”. Разделай ее должным образом и остерегайся заместить знаки ее благородства, то есть копытца, из которых ты можешь сделать себе подвеску для звонка, на какой-нибудь ужасный цилиндр из накладного серебра. Аккуратно нашпигуй ее самым свежим свиным салом и замочи по крайней мере на неделю в шабли, ароматизированном петрушкой, тимьяном, лавровым листом, чесноком, луком и морковью, — все это послужит ей подстилкой. Затем надо три четверти часа жарить ее на вертеле, подавать горячей, есть в собственном соку, и я осмелюсь утверждать, что никогда тебе не доведется отведать ничего подобного, даже за столом избранного тобою короля.

Почему я не могу также разделить с тобой, дорогой Пелюш, тот превосходный аппетит, который вызывают у меня всякий день пять часов охоты и редкостных удовольствий?! Почему ты не можешь сесть подобно мне и рядом со мной перед задней ножкой или бедром косули, когда в твоем сердце говорят, с одной стороны, властные устремления желудка, а с другой — восторженные воспоминания, пробуждаемые в тебе видом этого бедра или этой ножки! Лишь тогда ты мог бы горделиво заявить, что познал подлинное счастье.

Твой друг, искренне тебя жалеющий,

Кассий Мадлен.

P.S. Не стоит и говорить, что если тебе когда-либо придет желание, как тому римскому поэту — который ни тебе ни мне не известен, — отложить на завтра все серьезные дела и приехать провести в Вути беззаботный счастливый день, то ты всегда будешь здесь желанным гостем. Не говоря о том, что я познакомил бы тебя с молодым и красивым малым двадцати пяти лет, владельцем четырехсот пятидесяти арпанов земли и ста арпанов леса, который, “е охотясь сам, позволяет мне охотиться в его владениях столько, сколько я захочу.

И кто знает? Моей крестнице Камилле восемнадцать лет, а я сказал тебе, что этому красивому малому двадцать пять!

Случались и более невероятные вещи”.

IX

ВЗРЫВ

Господин Пелюш ходил по магазину взад и вперед, читая послание Мадлена, и, хотя утверждают, что наибольший интерес в письме представляет именно постскриптум, а в этом постскриптуме открывались красочные и неизведанные горизонты на путях будущности его любимой Камиллы, следует признаться, что вовсе не постскриптум проник прежде всего в сердце г-на Пелюша.

Итак, хозяин “Королевы цветов” ходил по магазину взад и вперед, читая послание Мадлена.

Окончив чтение, он в гневе скомкал бумагу в руках и сделал резкое движение, направляясь к кассе.

Но перед кассой, находившейся под особым попечительством Атенаис, восседала сама хозяйка магазина. Она хотела закончить составление счета, перед тем как перейти к изучению подарка Мадлена, выставленного на конторке.

Господин Пелюш продолжал мерить шагами магазин, дрожа от нетерпения и кипя от ярости, бросая время от времени угрожающие взгляды на супругу, неподвижно, словно статуя Торговли, подсчитывающую дебет и кредит.

Сделав очередной шаг, он оборачивался и смотрел, не освободилось ли место, и всякий раз видел невозмутимую г-жу Пелюш, пересчитывающую, несмотря на безупречную правильность своих арифметических расчетов, по два раза итоговый результат в каждой колонке, дабы удостовериться, что она не допустила ошибки.

Наконец, Атенаис подвела окончательный итог.

Все это время г-н Пелюш не мог удержаться от судорожных гримас, доказывавших, какую досаду и какое раздражение вызывала в нем эта помеха его страстным желаниям. Никогда еще составление счета не казалось ему такой долгой процедурой, и он охотно, не колеблясь, пожертвовал бы прибылью, которую обещал этот счет “Цветку королев”, только бы сократить его вполовину.

Но вот г-жа Пелюш встала.

До сих пор занятая более важными заботами, она бросила лишь поверхностный взгляд на доставленную дичь. Но теперь ей казалось, что наступило время по-хозяйски рассмотреть эту внушительную посылку.

И действительно, на первый взгляд г-жи Пелюш подарок Мадлена стоил от тридцати пяти до сорока франков.

В то время как Камилла нежно гладила куропаток и целовала их, шепча: “Маленькие несчастные птички!”, г-жа Пелюш ощупывала им живот, желая удостовериться в округлости грудок.

После этого она приподняла за копыто ножку косули, прикинув ее вес с такой точностью, словно у нее в руках были самые правильные весы, и движением губ выразила мужу свое полнейшее удовлетворение. Она только осмелилась заметить, что, по ее мнению, ароматизированное шабли можно превосходным образом и с выгодой заменить орлеанским уксусом, что обойдется гораздо дешевле и придаст куда более тонкий вкус мясу.

Господин Пелюш, казалось, сидел, словно Куаутемок, на горящих углях.

Наконец Атенаис собрала в кучу куропаток и ножку косули с аккуратной и величественной обстоятельностью, отличавшей все ее действия, как самые незначительные, так и самые важные; потом она взяла куропаток в одну руку, другой обхватила ножку косули и приказала рассыльному собрать сено, в которое они были завернуты, и спрятать корзину, где лежал подарок. Придирчивым взглядом проверив работу каждой из мастериц, она велела Камилле следовать за ней и в конце концов исчезла в коридоре, ведущем в погреб и на кухню.

Господин Пелюш больше не владел собой — еще минута, и он был бы способен совершить какое-нибудь насилие, чтобы овладеть деньгами, необходимыми для исполнения его желаний.

Он следил через квадратики стеклянной двери за своей женой и дочерью, пока те не скрылись в полумраке коридора. Не видя и не слыша их больше, он одним прыжком оказался у прилавка, резким движением открыл ящик кассы, запустил руку в отделение пятифранковых монет, вытащил целую пригоршню денег, кинул их в карман и, не обращая ни малейшего внимания на изумленное выражение, появившееся на лицах присутствующих, и даже не потрудившись взять трость и шляпу, он с такой поспешностью выскочил на улицу, что его можно было принять за вора, убегающего после кражи.

И действительно, г-н Пелюш только что украл общее имущество супругов.

Он отсутствовал около часа.

Возвращаясь, владелец “Королевы цветов” издалека, как только это позволяло ему зрение, увидел супругу на пороге магазина.

Продавщицы и служащие рассказали ей о случившемся, и она с глубочайшим волнением ждала возвращения мужа, намереваясь потребовать у него решительных объяснений.

Она следила за г-ном Пелюшем слишком внимательным взглядом, чтобы не заметить рассыльного, который следовал за ним, согнувшись под тяжестью объемистого свертка.

Женщина уже было открыла рот, чтобы издали окликнуть мужа, однако г-н Пелюш, чтобы избежать объяснений, которые так страшили его, внезапно свернул влево и скрылся в проходе, общем для всех обитателей дома, с быстротою клоуна, проходящего сквозь английский люк.

Все больше и больше изумляясь действиям г-на Пелюша, столь мало напоминавшим его обычное поведение, Атенаис испытала такое потрясение, что ей потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя.

Наконец, подстрекаемая двойным жалом огорчения и ревности и предполагая, пусть и несправедливо, что за всем этим, вероятно, скрывается женщина, она, неслышно ступая, поднялась по лестнице, подошла к двери спальни, прислушалась и, не уловив ничего, кроме восклицаний, показавшихся ей возгласами радости, резко распахнула дверь.

Зрелище, поразившее ее взгляд, приковало Атенаис к порогу, и она от удивления потеряла дар речи.

Господин Пелюш поспешно освободился от своей повседневной одежды и на глазах рассыльного, взиравшего на него с восхищением, облачился в только что купленный им охотничий костюм.

Этот наряд показался г-же Пелюш не менее фантастическим, чем наряд Мефистофеля.

В самом деле, г-н Пелюш вместо своего редингота делового человека, белого пикейного жилета, оливковых панталон, ботинок со шнурками и шляпы, слегка расширяющейся кверху, был одет в куртку из зеленого вельвета, на каждой из пуговиц которой была изображена какая-нибудь сцена охоты; жилет из замши величественно спускался до самых бедер; штаны из того же зеленого вельвета, что и куртка, прикрытые сверху жилетом, внизу были заправлены в длинные кожаные гетры, доходившие до колен; на ногах торговца цветами красовались ботинки на двойной подошве. Голову его прикрывала изящная шляпа из черного бархата. За спиной г-на Пелюша висела огромная охотничья сумка, а на груди сталкивались, подобно кожаному снаряжению гражданского ополчения, мешочки для дроби и пороховницы всех форм и размеров.