Плюнула Яшке под ноги и удалилась.

— Яш, ты чего тут делаешь-то? — пришла в себя Ксанка. — Ты же на дежурстве должен быть.

Он наклонился чтобы ее поцеловать и Ксанка уловила слабый запах спирта. Не на службе и выпил… Но на человека, только что потерявшего любимую работу, Яшка был не похож, был он спокойным и даже непривычно расслабленным.

— Уволили?.. — все же спросила она.

— Хуже, — засмеялся Яшка, пожимая Даньке руку.

— Расстреляли? — предположил Данька.

Яша с удобством расположился на лавочке.

— Вы не поверите, но Семен Михайлович победил-таки Оку Ивановича.

— Буденный — Городовикова?..{?}[Буденный С.М. - Командарм Первой Конной Армии, Городовиков О.И. - Командарм Второй Конной Армии] — предположил Данька. Яшка кивнул.

— Одержала верх Первая Конная над Второй, одержала. Сейчас все расскажу, только дайте закурить.

Взял сигарету, чиркнул спичкой и замер, мечтательно разглядывая облака.

— Ну? — не выдержал Данька.

— Не нукай, командир, не запряг. Значит, так. Характер, как вам известно, у меня золотой, один только недостаток есть и тот почти достоинство.

— И недостаток этот невероятная и нечеловеческая скромность, — не удержалась Ксанка.

— И с этой женщиной я живу! Так вот. Я настойчив. Некоторые даже говорят, что настырен, но то клеветники и завистники. Мы их не уважаем.

— Золото цыганское, не тяни кота за хвост!

— Ксанка, он меня обижает. Скажи ему!

— Даня, дай ему высказаться, не мешай. Все равно не заткнешь, поверь.

— И эту женщину я люблю! Я настойчив. И поэтому когда какой-то тип на бульваре повадился вырывать сумки из рук гражданок, я потратил пару вечеров, но взял его с поличным.

— Тааак…

— Именно это я сказал, когда узнал, что суд вынес оправдательный приговор. Тип оказывается, был из сельской бедноты, во Второй Конной воевал, под Перекопом ранен, а значит все его деяния — результат тяжелого наследия царского режима. И что вы думаете? Тем же вечером проклятый царский режим снова отправил его грабить, но уже по более тяжелой статье — теперь он и серьги из ушей вырывал.

Ксанка начала догадываться, что будет дальше.

— И ты его снова арестовал?

— А то! Встал я, красивый, из кустов и скомандовал: «Руки вверх!..»

— Но суд его снова отпустил…

— Конечно! Что ж за пару дней изменится? И тут я задумался — а сам-то кто я есть?..

— Такие вопросы до добра не доводят, — хмыкнул Данька. — Тебя так особенно.

— Оказалось, что я и сам из сельской бедноты, да еще из национальных меньшинств. Под Перекопом меня, правда, не ранили, но в Збруевке бандиты подстрелили. То есть все поровну, с небольшим перевесом в мою пользу. Так что, когда этот тип очередную гражданку ножом порезал, за то, что сумочку отдавать отказывалась, я его арестовывать не стал. Вали, говорю, отсюда, надоел. Он и почесал по бульвару вразвалочку…

— И куда ты ему попал? — с интересом спросила Ксанка.

— В жопу, — лирично ответил Яшка и снова принялся разглядывать облака. — При попытке бегства. Вот сегодня со мной комиссия разбиралась. Решили, что случай сложный, но склонились к тому, что виноват не я, а царский режим. А все почему? Потому что Вторая Конная по сравнению с Первой — ерунда, а не армия.

— Повезло, — резюмировал Данька. — Он ходить-то будет, раненый твой?

— А я что, доктор? — изумился Яшка. — Мне-то откуда знать, будет он ходить, или нет? Может, он вообще лежать любит. Меня домой до завтра отправили, отдыхать. Я подумал, что вы еще сидите и пришел. А вы тут деньгами сорите.

— Я ей на хлеб для ребенка дала, — вздохнула Ксанка. Яшка взъерошил ей волосы.

— Так она их на ребенка и потратит.

— Оййй. Ребята, я же вам не сказала. Леший повесился.

Она пересказала услышанную от Васютина историю.

— Надо узнать когда похороны. Под пятьдесят восьмую, родненькую нашу, Леший попал, к гадалке не ходи. Все под ней ходим. Правильно он все сделал, — мрачно сказал Яшка. Видимо, он выпил больше, чем ей казалось.

— Как правильно — вот так просто сдаться? Без боя?

— А итог один… Ладно, — Яшка поднялся. — Вы, если хотите, сидите, я за малым пошел. Хоть посмотрю на не спящего.

— Дань, пошли к нам, — предложила Ксанка. — Поужинаешь нормально. Валюшку уложим и посидим немного. Лешего помянем.

Данька кивнул и поднялся.

Садик был рядом, почти за углом.

Сын увидел их издалека, кинулся с радостным криком, отведя руки за спину как крылья.

— Мама, мама, смотри! Я самолет!

Яшка подхватил его, завертел над головой.

— Еще какой самолет!

— На руках домой хочу, — потребовал Валюшка, мгновенно сообразивший какую выгоду можно стрясти с отца.

— Тебя дядя Даня донесет, он по тебе соскучился, — предложила Ксанка. — Маме с папой поговорить надо.

Данька глянул нервно, но молча забрал ребенка и зашагал вперед.

— Ты чего такая странная сегодня? — Яшка обнял ее за плечи. Ксанка вздохнула.

— Яш, меня на учебу отправляют, возвращаться совсем поздно буду. Этого товарища, наверное, надо будет на шестидневку в садик отправить.

— На шестидневку? — задумчиво переспросил Яша. — Давай, может, сразу в детдом сдадим, чего он все время под ногами путается?

И с хохотом увернулся от затрещины.

— Яков!

— Оксана, а зачем мы его рожали? Чтобы он в садике жил? Иди учись сколько надо, мы сами разберемся.

— Ты же работаешь допоздна…

— Значит, буду не допоздна. Или в дежурке посидит, делов-то.

— Спасибо, — она прижалась к мужу, он на ходу поцеловал ее в макушку. — Потом еще поговорим, без Даньки, хорошо?..

Яша кивнул. Впереди них Данька сделал безуспешную попытку поставить племянника на землю.

— Не на того напал, — прокомментировала провал Ксанка.

— Это ему не с белыми воевать, — согласился Яшка.

Ксанка чуть придержала его, давая Даньке уйти подальше вперед.

— Яша, а если бы комиссия решила, что прав не ты?

Он пренебрежительно дернул плечом.

— Ой, да ничего не было бы. Три месяца максимум.

Она молча смотрела на него.

— Да не злись ты. Сама подумай: вырастет Валерка, — Яшка указал подбородком на мордашку сына, подсолнушком выглядывающего из-за Данькиного плеча, — будет ему восемнадцать, встретит красивую девушку, влюбится, пойдет с ней вечером гулять. И будут они гулять долго, с удовольствием, как мы с тобой никогда не могли. И что ж я — позволю чтобы какая-то скотина им эту прогулку испортила? Нееет, не будет такого. Костьми лягу, но не допущу.

— Не будет такого, — эхом откликнулась она. — Никогда не будет. Не допустим.

За секунды до того как грубая петля захлестнет ей горло, Ксанка вспомнит этот разговор и этот день и все, что было потом.

Прости, сынок. Мы пытались. Больше ничего уже не могу сделать.

Но кое-что она все-таки могла. Последнее.

— Мы все равно победим! — крикнет Ксанка. Голос у нее звонкий, хорошо будет его слышно, далеко. — Наша земля под вашими ногами гореть будет, гады!

Охраняющий виселицу эсэсовец ударит ее прикладом в бок, но Ксанка устоит на ногах и, глядя в небо, улыбнется разбитыми губами.

Там, в густой синеве, будет лететь самолет.

С красной звездой на фюзеляже.

========== Баба как баба ==========

Остановил Грицко эту бабу как-то нечаянно — просто навстречу шла, под руку подвернулась. Что Грицко неприятно удивило, так это то, что она, остановившись, после того как ее за рукав схватил, улыбнулась. И ведь хорошо так улыбнулась, как будто он ей другом был. А он никому другом не был, бабам так особенно. Но она улыбалась и разозлила этим настолько, что Грицко решил оттащить голубушку в комендатуру, пусть с ней немцы разбираются. Времена стояли суровые, мало кто из той комендатуры на своих ногах выходил кроме немцев и полицаев, таких как Грицко.

Знай он, чем дело закончится, чем эта встреча на старой дороге из Збруевки в Алешки обернется, он бы, конечно, и близко к ней не подошел, обошел за три версты, хоть бы и завяз при этом в раскисшей от весенних дождей глине.