Что ж, пожалуй, все, что он хотел, он увидел.
***
Осознав, что ждать милостей от природы, то есть командования авиаполка бесполезно, капитан Устинович отправился на розыски комэска-один самостоятельно, но тот положительно был неуловим. Устинович посетил штаб полка, казарму, палатку военторга, медсанбат и даже прачечную, пытаясь выведать хотя бы что-то, но тщетно. Раздобыть удалось только фамилию — в самом деле, простую, легкую и неинформативную.
Из всех опрошенных более-менее развернутый ответ дала врач медсанбата, но, увы, частота сердечных сокращений комэска-один (по словам врача, находившаяся строго в пределах нормы) была Устиновичу совершенно неинтересна.
Устав, он плюнул на розыски и сел на лежащее тут же у избы медсанбата бревно, заметив, что на этом же бревне сидят разведчики, с которых все и началось.
- Я надеюсь, — Устинович закурил, — командование примет все меры для расследования этого бесчинства.
Иванов пихнул в бок Мирзалиева. Мирзалиев посмотрел на Иванова. Оба промолчали.
- Где ваш командир?..
- Допрашивают его, товарищ капитан. — вздохнул Иванов.
— Вот, сидим, ожидаем. Надеемся, что он по морде никому опять не заедет. Привыкли мы к нему как-то.
- Дождетесь, — с удовольствием кивнул Устинович, — все вы дождетесь. Товарищ старший лейтенант, подождите!
Мимо шел давешний дежурный по полетам. Кивнул черной кудрявой головой и подошел поближе.
- А, вы по вашему вопросу, товарищ, — будто вспомнив, сказал он, глядя в упор черными бешеными глазами. — Не беспокойтесь, меры приняты. Комэск-один за допущенное в ваш адрес хамство расстрелян.
- Кккак расстрелян?..
- Обычно. По приговору трибунала. Здесь фронт, здесь нет места бескультурию.
Отдал честь и ушел, оставив Устиновича ошарашенно смотреть ему вслед.
***
- Девятка, Чех! — рявкнул Проскуряков.
Код конца проверки был озвучен вовремя. Чех, будто наткнувшись на преграду, медленно, оценивая правдивость его слов, опустил руку. Цыганков, все еще держащийся за сердце, распрямился. Оксана убрала руку с шеи. Что-то неуловимо изменилось в присутствующих — в позах, в выражениях не то, что лиц — глаз. Напряжение, висящее в воздухе как грозовой разряд, ослабевало. Не до конца.
- Бурнаш, — отчетливо произнес Чех. — Атаман Бурнаш после ареста в двадцать третьем давал показания. Про Кандыбу в этих показаниях тоже говорилось.
Проскуряков кивнул. То, что имя Григория Кандыбы Щусь использовал еще в девятнадцатом, он, разумеется, знал, но как прикажете проверять реакцию группы на непредвиденную угрозу, а?
- Отбой, — сказал он. — Проверка завершена. Во-первых, поздравляю с удачным выполнением заданий. Я рассчитывал, что вы объединитесь, так и произошло. Чех, сколько препарата и куда именно вы вкололи фигуранту?
- Ноль один миллиграмм в сонную артерию.
- Значит, скоро очнется. Спрашивать, почему в самолете оказалось на двадцать человек больше, не буду — мы и ради этих двадцати воюем. А вот почему, майор, у Васютина колено прострелено — спрошу.
- А что б не сбежал.
- Радикально. Но действенно.
- Что ж, присаживайтесь, товарищи. Поговорим о вашем будущем.
Он сделал паузу, посмотрел на лица слушателей. На лицах было сосредоточенное внимание, только у Францисканца немного дернулся уголок губы в подавленной усмешке.
- Хочу вам байку рассказать.
- Про Красного Призрака{?}[Очень хороший фильм] или про Белого Тигра{?}[Тоже очень неплохой фильм]? — поинтересовался Цыганков.
- О, — на лице Францисканца все же проступила улыбка.
- Я тоже знаю. Про Черного Барона{?}[Врангель].
- Именно! — Проскуряков поднял вверх палец, тактично не заметив, что просьба присесть проигнорирована. — И это, безусловно, важная часть нашего повествования. С чего бы начать?.. Начну-ка я с начала. С дел давно минувших дней.
Например, расскажу про боевую группу Мстители, бывшую в личном подчинении у Смирнова с того самого двадцатого года. Тогда они выкрали некие документы из сейфа начальника ялтинской контрразведки и хоть ценность этих документов оказалась сильно преувеличена, и взятию Крыма они никак не помогли, зарекомендовали ребята себя прекрасно. Группа, как можно судить, была идеальная. Слаженная, сработанная, с явным лидером, отсутствием личных и, что особенно нетипично для групп подобного состава и возраста, сексуальных конфликтов. Судить о мнении Смирнова о своих сотрудниках можно уже по тому, что он лично контролировал решение бытовых вопросов.
Вот теперь реакция была. Мужчины синхронно удивились, Оксана покачала головой с извечным выражением всех женщин, столкнувшихся с мужской наивностью.
- А вы действительно думали, что новая форма в шкафу самозарождается? — спросила она куда-то в пространство. Проскуряков хмыкнул про себя и продолжил.
- Однако в двадцать пятом году Смирнов от своих сотрудников избавился. Буквально за пару дней. Что же произошло в том году, товарищ Мещеряков?
Францисканец поправил очки на переносице.
- Кажется, в двадцать пятом Ксанка родила. Ксан, так ведь?..
Она кивнула.
- Вот, я все правильно помню. И год со дня смерти Ленина был. Еще у меня в квартире прорвало батарею.
- Да не прорвало батарею, а кран кто-то из твоих баб не закрыл, — уточнил Цыганков. — Затопило два этажа и твои соседи пытались меня побить.
- Почему тебя?
- К тебе в гости зашел! Но баб там уже не было, если что, — уточнил он специально для жены.
- Были только какие-то злые люди. Я по крышам уходил.
- Погодите, — вмешался Чех, — мы же в двадцать пятом Кривецкого брали, тогда еще опытом с ленинградцами поделиться пришлось, ну тогда, когда вы с Яшкой повели их гулять и догуляли до Пятницкой, а меня потом Смирнов ругал, потому, что они полезли купаться на Балчуге и утопили оружие.
- В двадцать четвертом мы его брали, ты путаешь. Я с ними пила, значит, не беременная была.
- Ой, как будто тебя это остановило бы!
- Ну, знаешь ли…
Проскуряков слушал их краем уха, не вникая в детали, рассыпанные по диалогу с тем расчетом, чтобы отвлечь слушателя. Правильный он вопрос задал, значит. Не просто так Смирнов своих преторианцев разогнал, причем трое лишились карьеры, а один под чужим именем отправился за рубеж.
Что-то не так было с Францисканцем, причем это нечто не потеряло актуальности и за двадцать прошедших лет, иначе они тут балаган не устраивали бы.
- Я думаю, — продолжил он, глядя, как улыбка Францисканца становится еще шире — дело в происхождении товарища Мещерякова и, возможно, в партийной принадлежности его родителей. Вот только снова не начинайте!Итак, товарищ Мещеряков был надежно спрятан и, хочу вам сказать, эта командировка явилась едва ли не одним из лучших решений Смирнова при всем уважении к его огромнейшим заслугам перед нашим государством. Ликвидация проекта «Дора» это подтверждает.
Щусь согласно кивнул. Мещеряков пожал плечами.
- Вы спросите, а что же было дальше? Один уехал, но трое-то осталось. А дальше начинается самое интересное…
Он говорил долго, так долго, что пересохло в горле, выкладывая все, что удалось найти аналитикам и понять самому.
Про глупый, нелепый арест Щуся, вернее, попытку этого ареста.
Про то, что во всей истории с арестом Григория Кандыбы есть несколько непонятных обстоятельств. Первое — то, что оперуполномоченный Цыганков уволился из МУРа за две недели до того как отправил на нары Кандыбу. Яков Семенович, поясните, как это у вас получилось?
- Поясню, — кивнул Цыганков. — У нас в МУРе была традиция. Каждый год, первого января, мы с товарищами писали рапорты об отставке с открытой датой. Мало ли. Вот и пригодилось.
Проскуряков кивнул.
- А брак у вас был незарегистрирован.
- Откуда ж у цыгана жена, — усмехнулся Цыганков. — У него только конь, гитара да вольный ветер.
- Логично, — согласился Проскуряков. — И еще один момент мне неясен. У тебя, майор, было меньше часа на принятие решения, а ты ни одной ошибки не сделал. И говорит это только об одном.