- Первый, я Искра! Я Искра, ответьте! — кричит Ванька, почти как пилот захваченного транспортника. Ну простите, отвлеклись малость.

- Искра, я первый. Потерь нет, четыре единицы сбили, идем назад. Танки в заданном квадрате, проверили, на них упал мессер. Нечаянно.

- Принято! — У Искры ощутимо веселеет голос. Там, на земле, сейчас раздаются четкие резкие команды, бегут по своим машинам пилоты бомбардировщиков, застегивают на бегу шлемы, закрывают фонари кабин, готовятся смешать вражеские машины с землей.

- Посылочку вашу видим, сейчас сядет, спасибо, дедуля, — совсем уже не по уставу смеется Искра.

Сгибается, небось, от смеха прямо у передатчика. Теперь до конца войны зубоскалить будет.

- На здоровье, яхонтовый!

Земля мягко пружинит под шасси. Откинуть фонарь, снять шлем, поздороваться со Степанычем. Иванидзе машет от радиоточки.

- Ну ты, дедуля, подкинул особистам работы!

- В самом деле партизаны?

- Говорят, да. Сейчас особый отдел разбирается. Как сбитых пишем?

- На всех, конечно.

- Принял. Ребята, сегодня первая эскадрилья проставляется, у них почти пол-литра набежало. Ну, четыреста грамм, но кто ж им считает кроме нас!

Дружное ржание со всех сторон.

- Я смотрю, это становится традицией! Первая только и делает, что проставляется.

Ванька задирает длинный нос.

- Ничего, мы свое еще наверстаем. Все, идите, отдыхайте. Задание выполнено. Бомбардировщики там уже все раскатывают.

И, отводя в сторону, бормочет как бы сам себе.

- Это не просто партизаны. Один из них у комполка спецсвязь затребовал. И что характерно, получил. Сейчас сюда спецборты летят. Вроде как особо ценного языка вывезли.

- Да иди ты!

- Правду говорю. Тебе еще орден выдадут, — Иванишвили картинно вздыхает. — А может быть, даже и аттестат за среднюю школу.

Вот же паразит.

Полюшко-поле, полюшко, широко поле, едут по полю герои, эх, да Красной Армии герои!..

***

Врачи авиаполка были очень заняты — среди партизан оказалось много тех, кому нужна была серьезная помощь — и Ксанка вообще не хотела мешать им, но Данька с Яшей настояли. Она послушалась: у нее было еще одно дело.

Увильнув от врача - раз она до сих пор может на ногах стоять, то ничего страшного точно нет, Ксанка прошла в соседнюю комнату, к раненым. Дрожь из рук постепенно уходила.

Васютин лежал на койке у окна. Левая нога от бедра до ступни была закована в гипс.

- Почему? — спросила она.

Васютин перевел взгляд с потолка на нее.

- Извини, — равнодушно сказал он. — По-другому не получалось. Хорошо, что тебя не повесили.

- Я тоже рада, — кивнула она.

- Хочешь убить — убей, — внезапно сказал Васютин. — Я не буду сопротивляться.

Ксанка покачала головой.

- Это было бы слишком просто. Дай руку.

Он протянул ей ладонь. Ксанка, подавив отвращение, взялась за нее, посидела так немного.

- Готово. Прощай, Васютин.

- Стой! — крикнул он ей в спину. — Что ты сделала?

Она обернулась. Васютин смотрел на нее с ужасом.

- Мы вместе воевали. Я отдала тебе последний кусок хлеба, а ты меня предал и обрек на смерть. Как ты думаешь, что я сделала?

Она вышла, едва удерживая смех. Нервный смех, нехороший, но какой уж был. Ребята ее ждали.

- Ты чего такая довольная? Все в порядке?

Ксанка все-таки засмеялась.

- Да, со мной все хорошо. А еще я прокляла Васютина.

- Ксан, — Яшка обнял ее. Теплый. Родной. Живой.

- Тебя обманули. Это все цыганские сказки.

За его спиной захохотал Валерка, сообразивший в чем дело.

- Главное, чтобы в них верил Васютин!

- Будем исходить из того, что он поверил, — на лице Даньки играла непривычная улыбка.

Яшка как-то странно напрягся. Она обернулась.

В открытую дверь вошли люди в синих фуражках{?}[Войска НКВД], стали стеной, отсекая их от выхода.

- Здравия желаю, — козырнул один из них.

- Мещеряков Валерий Михайлович, Цыганков Яков Семенович, Щусь Даниил Иванович, Щусь Оксана Ивановна — задержаны. Пройдемте.

- А их-то за что? — спросил Яша.

- Причину задержания поясните, — попросил Данька.

- До особого распоряжения, — ответили ему.

Их отвели в пустую избу в которой остались только натопленная печь и охапка сена на полу.

- Осточертело все, — внезапно сказал Данька, — разбудите, когда нас расстреливать будут.

***

Справедливости капитану Устиновичу пришлось добиваться долго. Он изложил свое мнение о некорректном поведении летчиков особистам, но те пропустили его слова мимо ушей — и если вдуматься, этот факт тоже был оскорбителен, но все по порядку.

Командир истребительного авиационного полка отсутствовал: в штаб армии уехал. Его заместитель, узнав подробности, отправил его к оперативному дежурному по полку. Оперативный дежурный оказался невероятно занят, не сходя с места набрал дежурного по полетам и велел немедленно разобраться — в советской авиации не место хамству!

Пришлось идти обратно.

Дежурный по полетам нашелся у радиоточки, досадливо смотрел на небо.

- Вы простите, — сказал он — у нас тут сегодня большой слет. Сейчас два борта посажу, пока нас совсем туманом не накрыло, и разберусь.

Устинович присел рядом, разглядывая облачное небо. Что-то странное происходило на этом аэродроме — из приземлившихся самолетов выходили гражданские по которым сразу было видно, что погоны они сняли только что. Что-то важное творилось и, возможно, это что-то было в прямой связи с его рейсом. Тем обиднее ему становилось. Дежурный закончил свои дела и повернулся к Устиновичу.

- Я работаю в главном разведуправлении, — начал Устинович свою речь. - Мне сорок лет. У меня на счету десять вылетов за линию фронта. Есть правительственные награды. И когда какой-то мальчишка позволяет в мой адрес оскорбительные высказывания, я, товарищ дежурный, требую, чтобы к нему применили меры дисциплинарного воздействия.

- Согласен, возмутительный факт, — кивнул дежурный. — Кто вас оскорбил опознать сможете?

- Позывной у него был «Первый», — припомнил Устинович. — Подробнее сказать не смогу.

- Это комэск-один, — кивнул дежурный. — Командир первой эскадрильи. Мы его накажем, обязательно. Что он себе позволяет?!. Он, конечно, вас спас, хотя мог бы и сбить, но это же не повод оскорблять!

Обещание дежурного было лучше, чем ничего, но хотелось гарантий.

- А как фамилия комэска-один?

- Фамилия? — переспросил дежурный. — Да простая фамилия, легкая. Как у его отца.

- Тааак, — протянул Устинович, сообразивший, что речь идет о сынке какого-либо генерала. — А какая же фамилия у его отца?

- Вы не поверите, — дежурный развел руками. — Такая же, как и у его деда.

***

Генерал Проскуряков искренне считал себя простым и незатейливым человеком, занимающимся абсолютно простым и незатейливым делом и его ни капли не смущало, что с обоими этими утверждениями не согласился бы никто из знающих его лично или по занимаемой им должности. Так что когда Чех прорвался через кордоны фронтовой спецсвязи и сообщил, что задание выполнено, причем выполнено согласно заветам Стаханова, Проскуряков просто сел в попутную машину и отправился в расположение истребительного батальона на встречу с любимым сотрудником, не забыв сообщить полковнику Костенецкому, что не согласен с его выражением лица.

Задачи, стоящие перед его Управлением, Проскуряков делил на три части — обычные, интересные и здоровские. Здоровских задач было мало — с тридцать девятого года всего пять. Интересных было чуть больше и большей частью интересных задач ведал Чех. Впрочем, Чехом он стал не так давно, в тридцать девятом, по независящим ни от него ни от Проскурякова причинам.

Когда в дверь проскуряковской квартиры ранним утром, пяти не было, постучался исчезнувший за год до того Щусь, Проскуряков сначала хотел перекреститься, затем едва удержался, чтобы по морде ему не смазать — за все хорошее.

За десяток часов, проведенных в обсуждениях ЧП и разработке мер реагирования — два сотрудника пропали, два!