Откуда-то со стороны каменоломен раздался громкий хлопок, а потом — раскатистый гул. Эсэсовец развернулся в сторону звуковой волны, но штурмбанфюрер, схватившись за его подбородок, заставил снова повернуться к себе.

— Вы не смеете отвлекаться, когда я говорю с вами. Я забираю эту женщину. Ее ждет оберфюрер Клапке для беседы. На вашем месте я бы задумался о своей дальнейшей участи.

Он смерил распорядителя казни презрительным взглядом и развернул лошадь. Эсэсовец внезапно понял, что эшафот уже пуст — один из спутников штурмбанфюрера успел снять петлю с шеи жертвы и усадил ее на своего коня. Казнь на сегодня отменялась. Он раздосадовано махнул рукой, дав команду на снятие оцепления.

Всадники уверенно направлялись к резиденции Клапке, где в настоящее время находился и личный секретарь Гиммлера, остановившийся здесь на одну ночь по пути на морской курорт Скадовск.

Существовало немало описаний этого дня, но ни один из исследователей так и не сумел создать версию, полно и достоверно объясняющую все произошедшие события. Сложности начинались уже с самых простых определений. Например, что назвать главным событием? Казалось бы, простой вопрос, но на него не было ответа.

Гибель почти всей айнзацкоманды в каменоломнях? Хорошая версия, но не слишком понятно в результате чего эта самая гибель произошла. Это было обрушение кровли выработки из-за естественных причин или взрыв? Если взрыв, то произошел ли он в результате неосторожного обращения кого-то из солдат с гранатой или явился результатом минирования каменоломен подпольщиками?

Товарищ Степанов, вернувшийся после войны на должность завхоза херсонской милиции, в своих мемуарах «По ту сторону фронта» упоминал, что перед тем как покинуть каменоломни, партизаны установили нестандартную мину-ловушку, чем всех окончательно запутал, потому, что тремя страницами ранее он писал, что подполье испытывало острую нужду в боеприпасах, и специалистах, умеющих обращаться со взрывчаткой.

Может быть, главным событием того дня стала смерть командира айнзацкоманды штурмбанфюрера Клапке? Возможно, но это самая таинственная часть истории. Секретарь и любовница Клапке, например, утверждала, что его убил призрак. Ранним утром в кабинет Клапке вошел высокий мужчина в очках, с заметными залысинами в светлых волосах и Клапке смертельно испугался.

— Шульц, вы же умерли! — воскликнул он. Пришедший кивнул.

— Я умер, это верно, — сообщил он. — Но у меня есть для вас сообщение от Бёмма. Подойдите ко мне, я шепну его вам на ухо.

Секретарь, знавшая, что Бёмм погиб из-за взрыва в Берлине, начала кричать, но появившаяся откуда-то уборщица огрела ее шваброй и засунула тряпку в рот. Когда секретарь пришла в себя, ни призрака, ни даже уборщицы в кабинете не было, а был только Клапке, лежащий в луже своей крови с выражением крайнего возмущения на лице.

Поскольку уважающие себя люди не могут всерьез думать о призраках, то были версии о спецназе ГРУ, о партизанах, о каре божьей, и даже о группе евреев-мстителей, вырезавших на лбу Клапке свастику, но ни для одной из них не нашлось даже косвенного подтверждения.

Несмотря на отсутствие подтверждений, эти версии горячо обсуждались в самом посещаемом и оживленном месте нюнбергского Дворца Юстиции{?}[Имеется в виду Нюнбергский процесс] — в курилке.

Услышав некоторые предположения, Райнер Шульц засмеялся, вдавил окурок в песок и сообщил, что все было намного проще.

— Клапке, несмотря на свою палаческую должность, оказался крайне впечатлительным человеком. Он не сумел опровергнуть утверждения, что единственным народом, пришедшим из Индии, то есть настоящими ариями, были цыгане, ужасно расстроился, и тут же умер от огорчения. Вот так все и было, — сказал он.

— Но его подчиненные?

— Совершили коллективное самоубийство.

— Вы рассказываете чертовски интересные и чертовски странные вещи, — сообщил представитель американской делегации.

— Разве? Насколько я помню, примерно так же закончили жизнь сотрудники Дахау{?}[Сотрудники лагеря смерти Дахау после капитуляции были расстреляны офицерами американской армии, увидевшими что происходило с заключенными. Наказания американцы не понесли.] после освобождения лагеря.

— Это была самооборона.

— Разумеется, — легко согласился Шульц. — Самооборона. И я об этом же.

«Ну да, — подумал он. — Мы оборонялись. Защита людей от бешеных животных, так оно и было…» На какой-то момент Мещеряков снова ощутил запах пороха, крови и страха, пропитавший здание.

Вот только когда он, держа под руку еле стоявшую на ногах Ксанку, требовал пропустить их к Клапке, чтобы тот мог лично допросить подпольщицу, порохом там не пахло. Запах пороха стал ощущаться в воздухе уже когда они стаскивали по черной лестнице мирно сопящего старичка.

Он кивнул собравшимся и вышел. Пора было давать показания.

Как ни странно, но похищение личного секретаря Гиммлера среди прочих событий этого дня осталось почти незамеченным — не в последнюю очередь и потому, что похищение это всячески замалчивалось и СССР и Германией и о нем стало известно уже в годы холодной войны, не подразумевающей какой-либо обмен информацией. В конце семидесятых, когда уже стало можно, к Даниле Ивановичу Щусю обратилась группа историков из ГДР с просьбой рассказать о похищении, но, к сожалению, генерал в отставке, напоив их чаем и продемонстрировав фотографии внуков, не ответил ни на один вопрос, сославшись на возрастную забывчивость.

— А что я им расскажу? — спросил он жену, наблюдая, как разочарованные историки идут к станции.

— Цель и руководитель операции, номер приказа? Так это совсекретные сведения. Честно рассказать как дело было? Они в жизни не поверят, что нас было только четверо. Да даже если и поверят, что им это даст? У нас схема взаимодействия с девятнадцатого года отработана, пока мы с Цыганом зачищали территорию, другими словами, надеясь только и исключительно на внезапность, стреляли во всех, кого видели, зная, что один промах станет роковым, Валерка разбирался с Клапке, а Ксанка, раздетая и избитая Ксанка, которую за десять минут до этого Яшка вытащил из петли, отыскала чертового секретаря и сделала ему укол препарата, который вводит людей в состояние летаргического сна. Потом Яшка — а он был не в себе, в таком состоянии я его ни до ни после, слава богу, не видел — спрашивал у конюхов во дворе не видели ли они его табор, и пока они приходили в себя от такой наглости, я перестрелял их всех. Мы ни разу не промахнулись, ни он, ни я. Что из этого я должен был рассказать? Может быть, их интересовал антураж и надо было рассказать про висящего в петле ребенка?.. Про вонь, стоящую в том здании?..

— Правильно ты все им сказал, — жена поцеловала его в макушку. — Сейчас я тебе еще чая сделаю, сахар у нас, слава богу, есть. Если им так интересно, почитали бы немецкие архивы, зачем они нас дергают?

Справедливости ради, историки из ГДР читали архивы, прежде, чем пуститься на розыски причастных. Проблема была в том, что показания уцелевших подчиненных Клапке отдавали сущим безумием. Они, услышав крик секретаря, побежали к нему в кабинет, но не добежали — какая-то сволочь полила пол машинным маслом! Лестница оказалась так же полита маслом, поэтому, прежде, чем достигнуть улицы, некоторые сотрудники айнзацкоманды получили травмы. Тогда же выяснилось, что в личинку замка на двери в оружейку кто-то напихал щепок, так что дверь пришлось снимать с петель.

С машинами так же произошла какая-то ерунда. Моторы начали кашлять и чихать уже на выезде из двора. Начальник гаража, найденный там же, в гараже, под грудой ветоши, рассказал о каком-то механике, подошедшем к нему слишком близко, а потом он не помнит.

Так же во время всеобщего переполоха по двору начал бегать конюх с криком, что цыгане свели лошадей со двора, но его высмеяли и немножечко побили, хотя лошади — пять прекрасных коней господина Клапке — от этого в конюшню не вернулись.

Верить этому было совершенно нельзя.