Валерка оглянулся. На прикрученной к полу тумбочке лежала библия. Он швырнул ее в потолок, целясь в предполагаемый динамик и засмеялся про себя явному символизму. Сокрушим Сатану Святым Писанием! Библия со стуком упала на пол, раскрывшись бабочкой.
- Время пошло, - сообщил голос.
Камеру заполнил стук метронома, отсчитывающий минуты оставшейся ему жизни.
Охранник приоткрыл дверь, жестом указал на валяющуюся книгу. Мещеряков нагнулся, чтобы поднять ее и нечаянно подглядел фразу из текста: “..Ибо нет иного бога, который мог бы так спасать…”. Книга пророка Даниила.
Он снова засмеялся - теперь уже вслух. Охранник шагнул внутрь, коротко саданул под дых. Валерка задохнулся от боли, хотел ударить его в ответ, но понял, что силы слишком неравны. Выпрямился, хватая воздух ртом. Охранник ушел. Лязгнула дверь.
Что ж, возможно книга пророчеств была просто отпечатанной в типографии книгой, но Валерий Мещеряков верил в чудеса. Чудом был неведомо откуда возникший Иван Щусь, подобравший замерзающего, больного тифом гимназиста. Чудом был неведомо откуда возникший у здания ялтинской контрразведки Яшка. Ксанка, упругим мячиком метнувшаяся на трибуну, тоже была чудом. Кажется, он хотел вспомнить тот день, но почему?..
Стеклянные пластины. Когда ему вкололи амитал, вдруг возникло ощущение, что мир состоит из стеклянных пластин. Странное, но уже знакомое чувство, почти как после того партсобрания. Мир в тот день пошел трещинами и гильотиной рухнул прямо ему на шею. Рассыпался на кучу осколков, которые долго еще звенели и никак не могли улечься.
Странный был день.
Непредсказуемый.
Вначале товарищ Мещеряков оказался дважды гнидой - дворянское отродье и сын врагов Октября. Как же так, товарищ Мещеряков, мы ведь так вам доверяли!
Потом, когда его в буквальном смысле слова выдернули из этого собрания, оказалось, что Ксанка рожает и с этим надо что-то делать, причем срочно. Мещеряков знал откуда берутся дети, но никогда не вдавался в тонкости того, что происходит после самой приятной части процесса. Кажется, она родила сильно раньше, чем должна была - возможно из-за этого партсобрания.
Но и это было еще не все.
Валерка вспомнил как он, едва отдышавшись от поворотов сюжета, спустился по пологой лестнице роддома и сел на парапет рядом с Данькой, который курил и вертел в руках пачку “Герцеговины Флор”.
- Ты рад? - задал он довольно глупый вопрос. Как Данька мог быть не рад появившемуся племяннику? Но Данька не был бы Данькой, если бы его можно было легко просчитать.
- А я не знаю, рад ли я, - внезапно прошипел Щусь у рта которого залегли тяжелые складки. Была у него такая черта - он в бешенстве не кричать начинал, а наоборот, на полушепот переходил.- Я, блядь, не знаю, веришь, нет? Какого ты молчал, Валера? За кого ты нас держал? За гнид? За шестерок? За кого?
- Я знаю, кто такие гниды, но не знаю кто такие шестерки. Это что-то из Яшкиного лексикона?
Данька, будто пружиной подброшенный, притиснул его к стоящему тут же каменному вазону, опалил щеку дыханием.
- Я рад, что Ксанка родила, что с ней и с малым все хорошо. Я рад, что Цыган счастлив - она с ним сошлась меня не спрашивая, ничего не рассказывает, так что хрен его знает, что там у них происходит. Но мне, Гимназия, пиздец как тошно думать, что ты нам не доверял. Ты жрал с нами, спал с нами, в бой с нами ходил, жизнью рисковал и молчал. Вот про это я не знаю, что чувствовать. Не знаю.
Яшка уверенно втиснулся между ними и в буквальном смысле слова растащил по сторонам.
- Шестерки, Валерка, это такие люди, которые готовы на любую подлость, лишь бы хозяина порадовать. Сдается мне, что ты про нас так не думал.
- Не думал, конечно. Просто… вы не спрашивали.
- А что тут спрашивать, - все еще яростно вклинился Данька. - Гимназист ты и есть гимназист.
- Он знал, что ты гимназист, я знал, что ты - как я, один как перст. О чем спрашивать? Ксанка про отца до сих пор спокойно говорить не может. Я про мать с дедом лишний раз не вспоминаю.
- Ну зато теперь вы все знаете, - Валерка спрыгнул на землю, прошелся. Данька с Яшкой не сводили с него глаз, это раздражало.
- Полегчало вам? Что теперь делать будете? Кстати, Цыган, почему ты тут с нами, а не с Ксанкой?
- Ей парня кормить принесли и меня выгнали, - Яшка пристально посмотрел на Даньку. - Ты прости, командир, но как мы живем тебя не касается.
- Да меня вообще ничего не касается! Ебитесь как хотите!
- А вот на это нам твоего разрешения и не требовалось! - Яшка тоже начал закипать. Ничего хорошего это не предвещало.
- Брейк!
- Что?.. - хором спросили они.
- Заткнулись оба.
Они замолчали. Валерка поднялся и сел обратно. Эмоции постепенно отступали, приходила ясность мышления. Поздно, слишком поздно.
- Надо было сказать, конечно. Только я струсил. Я же вроде как враг получаюсь.
Некстати вспомнилась Мезенцева, которая буквально утром… Он оборвал эти воспоминания - ничего хорошего они не несли.
- Так-то да. Если формально рассуждать. Черт, Валерка, спалили бы мы тот архив!
Валерка пожал плечами.
- Я боялся, - наконец сумел он сформулировать причину своего молчания о родителях и обстоятельствах их смерти.
- А теперь получается, что я с двух сторон предатель. И вас угробил.
Осознание происходящего накатывало медленно. Может быть, если бы не рожающая Ксанка, он бы сообразил быстрее, но… Мир внезапно стал стеклянным и очень хрупким. По нему шли трещины. Валерка тупо подумал, что еще несколько часов назад все было хорошо. Несколько, сука, часов назад…
Он не сразу понял, что Яшка стащил его с парапета и куда-то ведет.
- Ты что делаешь? - спросил он, когда очутился в зябкой тени угла, образованного сходящимися стенами здания.
- Ты это… приходи в себя.
- Что?.. - Яшка откуда-то из-за пазухи достал женскую сумочку - Ксанкину, конечно, - порылся в ней, протянул ему платок и отвернулся. Данька подошел и молча встал рядом с ним, тоже спиной к Валерке.
Так они и стояли - плечом к плечу - пока он сидел на асфальте потому, что стоять прямо никак не получалось.
Платок тоже пригодился.
- Я к Смирнову пойду, - внезапно сказал Данька не оборачиваясь. - Без него нас точно сожрут.
- Вы же не знали ничего… - вяло возразил Валерка, понимая, что никому не будет интересно - знали они или нет. Контрреволюционная организованная группа была налицо.
- Да кто ж нам теперь поверит, после Ксанкиного манифеста, - судя по всему, Яшка усмехнулся. - Умеет эта женщина слова подобрать ведь? Умеет!
И тут же, без перехода, спросил:
- А вернешься ты от Смирнова, а?
Данька пожал плечами.
- Если не вернусь, значит, ты идешь к Буденному.
Яшка кивнул.
- А если вы оба не вернетесь? - сказал Валерка глядя на затылки друзей. Чувствовал он себя отвратно - то ли черная вдова, то ли прокаженный. Яшка продемонстрировал профиль.
- А вот тогда, Валерка, ты берешь Ксанку с ребенком и вы быстро-быстро бежите отсюда. Вот как мы из Польши{?}[Варшавский поход был провальным и Конармия в буквальном смысле слова спасалась бегством] бежали, так вы из Москвы бегите. С той же скоростью, но в другую сторону. И чтоб воспитал моего парня как следует!
- Не пойдет, - сказал Валерка, которого будто морозом обдало от этого разговора. Поднялся на затекшие ноги и развернул обоих лицом к себе. Представлять как в каждый из этих затылков войдут пули, было невозможно. На какую-то секунду он увидел Даньку, лежащего ничком в луже собственной крови. Цыгана, который уже никогда не засмеется и не возьмет в руки гитару. Представил жизнь в вечных бегах, с возненавидевшей его Ксанкой и ребенком, глядящим на него Яшкиными глазами.
- Слишком неправильно это получается, ребята. Я сам со всем разберусь.
- Яааааш, - простонал Данька. - Ебани ему, пожалуйста, от души, а? Чтоб у него нимб с башки слетел. Я если начну, уже не остановлюсь.
- Тут кузнечный молот нужен, - Яшка закурил. - Голыми руками не справлюсь. В общем, Валерка, сиди тут и жди. Не двигаясь с места. Данька, ты тогда иди к Смирнову, я тебя на улице у Управления ждать буду. Мало ли.
