Мещеряков вдруг почувствовал как губы сами собой расплываются в улыбке.

- Подождите записывать. Давайте подождем, пока я буду рожать. Тогда я прочту вам “Песнь о Нибелунгах” на немецком, вы еще раз все проанализируете и найдете влияние и цыганского языка тоже.

По мере поступления сыворотки в организм мир дробился на части, он теперь состоял как будто из прозрачных пластин и пластины эти причудливым образом взаимодействовали друг с другом. Валерий с удивлением понял, что уже испытывал такое ощущение раньше, но когда?

Ах да, точно. В тот самый день. Тогда тоже все было каким-то нереальным и мир рассыпался на куски, но тогда было очень грустно, а теперь очень весело, надо бы понять почему, но это потом, сейчас надо найти какую-то забавную тему для разговора с человеком, сидящим напротив, у него такая смешная фамилия и он сам такой умилительно носатый… Все становилось каким-то легким, пустым и незначащим.

- Расскажите мне все, - попросил милый носатик. - Каков ваш агентурный псевдоним? Кто вы?

- Кто, я? - переспросил Валерка. - Вы же сами сказали. Я одессит, я из Одессы, здрасьте.

***

Шум за стенкой нарастал так, что Щусь отвлекся от своего занятия и недоуменно сдвинул брови. В соседнем помещении сидели переводчики и обычно там царила мертвая тишина, но сегодня, видимо, что-то произошло. Данька попытался вернуться к анализу полученных разведданных, но ничего не получилось - в дверь постучали.

Переводчица, которой он отдал полученные сегодня Валеркины показания, Ольга, стояла на пороге, за ее спиной недружелюбной горой возвышался руководитель отдела переводчиков Марк Наумович. Ольга вытирала покрасневшие глаза и казалась очень расстроенной.

- Я закончила перевод, - дрожащим голосом сказала она, протягивая ему папку. - Тут только одна часть, вторая у Марка Наумовича.

Данька едва не растерялся: подобные эскапады были не то, что редкостью - нонсенсом. Ольга всегда переводила предельно точно и, как правило, быстрее назначенного срока. По этой причине он старался отдавать документы именно ей.

- Да, - сурово подтвердил Марк Наумович, кладя на стол несколько листков. - Оля не может знать некоторых слов, я взял на себя смелость ей помочь.

- Что значит - не может знать некоторых слов? Она переводчик высшей категории! Для чего на свете существуют словари?

Ольга всхлипнула и выбежала из кабинета. Марк Наумович ткнул пальцем в принесенные им листки.

- Скажите, - спросил он. - Должна ли ваша жена или дочь знать подобные слова?

- У меня нет ни жены ни дочери, - автоматически ответил Данька, разглядывая выписанные в столбик немецкие слова и их русский перевод. - Разве слово “хуяк” это глагол? Мне казалось, глагол отвечает на вопрос “что делать?”.

- В данном случае, молодой человек… прошу прощения, товарищ Летнаб, необходимо принимать во внимание контекст. Полная фраза звучит как “И тут он хуяк ему по голове гитарой!” Так что это, безусловно, глагол.

- Спасибо, - сдавленно поблагодарил Данька, перелистывая Валеркины показания. - Действительно, глагол. Никогда бы не подумал.

***

Очнулся Мещеряков уже на железной откидной койке в камере. В горле было сухо, голова кружилась, но здесь он, по крайней мере, не был прикован. Судя по всему, была ночь. Мутило как с похмелья. Воспоминания о вчерашнем - или позавчерашнем? - дне постепенно всплывали в памяти как когда-то после хороших попоек в эскадроне. Ему вкололи что-то вроде амитала{?}[Амитал - сыворотка правды], возможно, какую-то его производную. Сыворотка правды, растормаживает сознание, действие схоже с действием алкоголя, длится примерно час. Что можно рассказать за час? Многое, слишком многое. О чем он говорил? Точно цитировал Бубу. Кажется, рассказывал про Збруевку, или про Крым тоже?.. Крым. Бильярдная. Взрыв. Да, точно, Мюллер спрашивал про взрыв, он, уворачиваясь от воспоминаний о “Толстой Марго”, рассказывал про “Глорию”. Про пароход или про операцию? Если про операцию, то можно удавиться сразу, если про корону, то еще повоюем. В сознании внезапно возникло глухое и тревожное слово “алекто” и следом за ним воспоминание об открытом иллюминаторе. Ну разумеется. Кто-то в подпитии рассказывает о белокурой женщине, повешенной мужем, а кто-то вытирает слезы и сопли, вспоминая крушение если не идеалов, то картины мира.

***

Генерал Проскуряков ржал. Совершенно искренне ржал, запрокидывая голову и утирая ладонью выступившие от смеха слезы. Чех молча и не слишком одобрительно наблюдал за этой вакханалией эмоций.

- Да я бы Францисканцу только за этот пассаж в третьем абзаце представление к Герою Советского Союза написал бы, - сообщил Проскуряков, слегка успокоившись и пытаясь отдышаться. - За полную деморализацию противника.

- Там еще в пятом и шестом абзацах много интересного, - подсказал Чех. - В ответ на вопрос о ключах к радиошифрам.

- Буэнос-Айрес, шлимазл, бессаме мучо?.. Не, это уже семечки, это он уже развалины утюжил… Кроме шуток, Летнаб. Я вижу в этом тексте слово “Глория” и отсылки к греческой мифологии. Ты уверен, что утечки информации не произошло?

- В данном контексте “Глория” это название парохода. В двадцать третьем году Францисканец выполнял личное поручение Смирнова, часть спецоперации проходила в акватории Одессы. В любом случае в нашей операции “Глория” был задействован только Францисканец, и никто из его агентуры. Также, согласно материалам в личном деле Францисканца, в Гражданскую он воевал в партизанском отряде и, судя по упомянутым персоналиям, датам и событиям, в довольно своеобразной манере рассказывает о том периоде своей жизни.

- Хорошо, когда знаешь, что в закрытых архивах, правда, Летнаб? Под своеобразной манерой ты имеешь в виду трехэтажные кавалерийские загибы? Действительно, своеобразно. Переводчикам премию выпиши, они там наверняка сейчас валерьянкой отпаиваются. Ладно, все мы люди. Что говорят медики о причинах подобной реакции на амитал?

- Если сильно упростить, причина та же по которой люди выдают иногда непредсказуемую реакцию на алкоголь. Информацию нашим сотрудникам об особенностях применения и действия препарата я уже направил.

- Ну что ж, - задумчиво произнес Проскуряков. - Францисканец, рискуя жизнью, предотвращает срыв важнейшей операции, затем, будучи под воздействием сыворотки правды, находит возможность не выдать нашу агентуру, болтая обо всем, кроме ответов на вопросы. Вот он, триумф воли, который и не снился Рейху.

Он встал, прошелся по кабинету.

- Я ознакомился с твоими выводами и предложениями по данному делу, и только один вопрос меня мучает, Летнаб, - наконец сказал Проскуряков. - Нас с тобой к одной стенке поставят или все же пронесет и расстреляют только тебя, а мне просто дадут лет двадцать пять без права переписки?

- Хороший вопрос, - задумчиво сказал Чех. - Мне нужно время на подготовку ответа.

- А ведь это первое о чем ты был должен подумать, дорогой мой товарищ. Первое. Ладно. Визирую. Но имей в виду - если что, на этот раз я тебя сдам. Вот прямо возьму и сдам. С потрохами.

Чех кивнул и поднялся.

- Да, еще кое-какие новости, - произнес Проскуряков, когда Чех уже подошел к двери. - Тебе как куратору подготовки диверсантов будет интересно. Васютин нашелся. Он в Николаевской области.

Васютин, когда-то воевавший с ними в одной бригаде, а потом работавший инструктором разведшколы, как и Ксанка, пропал без вести в сорок первом при обороне Киева. Судя по недостоверным и противоречивым сведениям, он сдался в плен, потом внезапно всплыл в Германии, где продолжил тренировать разведчиков, но уже немецких. Что он делал в прифронтовой зоне было неясно.

- Пытается уйти в Румынию?

- Скорее всего, но выясним мы это потом. Главное, что он вышел в зону досягаемости. Я за ним разведгруппу отправлю, пусть его как кабана в мешке притащат, а я его тут лично разделаю. Предательство должно быть наказано.

- Это должна быть очень опытная разведгруппа - констатировал Чех. - Он высококлассный боец. Возьмете кого-то из моего резерва?