Татьяна же выбрала другой путь: она выкладывалась по полной и на работе, и дома, и в результате этой бешеной гонки длиной больше десяти лет, была назначена завучем школы, одной из самых престижных в городе. Надя была искренне рада за подругу, считая ее кем-то на подобии супер-героини. Все у Татьяны получалось: и за семьей с домом следить, и на работе горы сворачивать, и про себя, любимую не забывать.

По четвергам в обед Тарасова забегала к Наде на кофе. В последнее время, эта встреча с близкой подруга была лучиком света для Ереминой: обе женщины делились самыми последними сплетнями о знаменитостях, общих знакомых, о ближайших планах и прочих мелочах, про которые с мужьями разговаривать скучно, а дети до таких бесед еще не доросли. Но сегодня Надежда была не в настроении. И вроде бы, ничего нового. Жизнь размеренно шла своей колеей, у каждой из них на плечах был свой крест, и Надежда знала, что эту фазу в замужней жизни мало кому удается избежать. Поди 18 лет вместе, уж какие тут сюрпризы. Было бы удивительно, если муж без повода все еще дарил своей супруге цветы с шоколадными конфетами и осыпал комплиментами. Ее ведь еще мать предупреждала. Когда была жива.

Умывшись холодной водой и сменив халат на недавно купленный спортивный костюм из фиолетового бархата, хозяйка заправила кофеварку свежими зернами, поставила на стол испеченные с утра булочки с корицей.

Подруга появилась вовремя, ее фарфоровая от тонального крема кожа немного порозовела от прохладного ветра.

– Надюша, – громко объявила подруга, заключив Еремину в быстрые объятия, – ты не представляешь, как чудесно на улице, хоть прямо завтра на природу с рюкзаком шуруй!

– Да уж на какую природу, мать, ты чего? На улице начало апреля, так и пневмонию схлопотать можно.

– Ой я тебя умоляю, мы вон в институте даже в марте, помню, ходили! Помнишь? О, булочки! – всплеснула руками Татьяна, зайдя на кухню, – свежие небось? Уже успела испечь! Какая же ты молодец! Не то, что я! Только по большим праздникам, если повезет.

Надя, наевшись чистосердечной похвалы от лучшей подруги, прогнала кофеварку и поставила две чашечки на стол.

– Как дела, какие новости? – поинтересовалась Еремина и добавила себе в напиток две ложечки сахара.

Татьяна, ожидавшая именно этого вопроса, рассыпалась в сплетнях, как бабуська на лавочке, не жалея ни чью частную и профессиональную жизнь. Все рассказала: и про нового хахаля учительницы русского языка и его, хахаля, темного прошлого, и про ужасную химическую завивку директора школы. И даже про то, что у одной школьницы обнаружили несколько телефонов, с помощью которых создала аккаунты в приложениях для романтических свиданий и вытаскивала деньги от незнакомых дядечек, напев им историю про то, что у несчастной неимущей студентки украли все сбережения, а кормить годовалых братика и сестренку нечем.

– Вот ведь поганка, – с чувством восхищения и ужаса подвела итог Татьяна, – самое смешное, что она таким образом на новый «Айфон» себе насобирала. Вымогательница!

– А как же брат и сестра?

– Да нет у нее ни того, ни другого! Она из обеспеченной семьи: попросила бы, ей бы этот «Айфон» в тот же день и купили бы.

Обе помолчали. Отломив миниатюрный кусочек булочки, Татьяна отправила его в накрашенный натуральным оттенком помады рот.

– Так, подруга, в чем дело?

Надежда встрепенулась, отпила сладкого кофе.

– Никаких дел, Тань, все нормально.

– Что ты мне башку морочишь, сидишь тут, вся такая в своих думах, как эта статуя… Как ее звать…

– «Мыслитель», – подсказала хозяйка, – Огюста Родена.

– Ага, Родена. Точно. Рассказывай, – подруга, как прилежная ученица, с полным вниманием сложила локти на столе.

Надежда хотела ответить, что рассказывать нечего. И правда нечего, никаких рубашек с красными отметинами незнакомых помад, или пропитанных чужими духами. И в карманах пиджака лишь чеки за бутерброды из кафешки внизу офиса, а не кружевные бюстгальтеры. Но что-то давно уже изменилось между ними. Как будто Костя теперь домой приходил не от работы отдохнуть, а просто переждать то время, когда нужно снова принимать душ, одеваться и уходить. Он все меньше ее целовал, теперь только смокал ее в лоб, как пятилетнюю племянницу. И совсем перестал интересоваться, как прошел ее день. Надя даже не помнила их последний серьезный или интересный разговор, который бы не касался Пети и его космического лагеря этим летом. Что она упустила? Может быть, пойти на курсы китайской кухни? Или поехать вместе отдохнуть? Костя ужасно занят в лаборатории, но, возможно, ряди спасения их семьи и брака, у него получится взять недельку отпуска? Если инвестор разрешит, разумеется.

Татьяна выжидательно смотрела в лицо подруги, на котором отражались смесь самых разных эмоций: от панического страха до апатичной грусти к себе и своей сегодняшней жизни.

– Надя, – подруга нежно положила свою ладонь на руку хозяйки, – у тебя с Костиком проблемы?

Смотреть в глаза лучшей подруги, которая верно поняла все без слов, было совершенно невозможно.

– Что случилось? Ты его с кем-то видела? Или он тебе сам сказал?

Надежда замотала головой, прикусывая губу, чтобы задержать горячие слезы в уголках глаз.

– Нет, просто…

Она замолчала и уставилась на дно кружки, покрытое коричневыми пузырьками от выпитого кофе. Наде было стыдно рассказать подруге о том, что Костя забыл последний день рождения собственной супруги. В тот день он уехал на работу до того, как она проснулась. Смс-ки с поздравлениями от друзей и знакомых, сына и родственников, приходили через каждые полчаса, а вот муж молчал. Ну, это потому, что он приготовил мне замечательный подарок, утешала себя Надя, и каждые пятнадцать минут смотрела на часы – долго ли до вечера. Константин показался дома около десяти, усталый и помятый, и, лишь взглянув на супругу, понял, что она от него чего-то ждет. «Наденька, прости, я совсем замотался», обнял ее муж и чмокнул в лоб, а потом в щеку, «забыл в офисе и цветы, и подарок. Прости, просто вылетело из головы… У меня сейчас такой период, инвестор наседает, сроки утекают, настоящие проблемы, в общем». На следующий вечер он, разумеется, притащил букет и конфеты, и даже золотую цепочку с кулоном в форме элегантной буковки «Н». Еремина не сомневалась, все это было куплено на скорую руку в ближайшем торговом центре. Настроение было загублено еще на неделю, а слезы перестали капать из опухших глаз только через несколько дней.

В горле Наде встал ком размером с Австралию. Отчего поплакаться совершенному незнакомцу было гораздо проще, чем лучшей подруге? Может быть, потому что, все эти истории вовьются в ковер их дружбы, и тенью будут преследовать Надежду – через жалостливые взгляды Татьяны, пока у одной из них не настанет болезнь Альцгеймера, и эти воспоминания не забудутся вовсе.

– Ясно, – изъявила подруга и задумчиво почесала затылок, – что делать будем?

– А что тут поделаешь? Так вот сложилось…

– Э-э-э, нет, дорогая, – Тарасова подняла указательный палец, чтобы отрезвить свою собеседницу, – сдаваться еще рано! Костик, конечно, мужик видный, что так скрывать: высокий, статный, чувствуется в нем… как бы сказать, стержень, что ли? Но и ты у нас тоже… – Татьяна окинула хозяйку оценивающим взглядом и осеклась. Укусила губу, и немного наклонила голову, сузила глаза, что-то прикидывая у себя в мыслях.

Надежда оглянулась назад, проследив за затуманенным взором, и увидела фото в рамке, стоящее на тумбочке рядом с дверью на балкон. Сделанная еще до рождения Пети и Ани, фотография изображала смеющуюся Татьяну и улыбающуюся Надю. Сзади виднелся искрящийся белой пеной фонтан и несколько птичек, клевавших хлеб, кинутый для них прохожими.

Господи, как давно это было. День Победы, кажется. Начало двух тысячных. Когда вместо печали и сожаления, только вера и надежда на лучшее, самое лучшее в жизни: любовь и семью, довольство и благополучие.

Но разница была не только в этом. Татьяна, даже после двух декад, была вполне узнаваема. Ее фигурка так и осталась стройна как стебель бамбука, волосы сохраняли почти такой же темно-каштановый цвет, и Надежда не могла припомнить, видела ли она когда-нибудь свою подругу с отросшими, не дай бог, седыми корнями. Всегда с маникюром и аккуратным макияжем, который соответствующим образом менялся с возрастом, завуч Тарасова выглядела как первая леди: в приталенных платьях или юбках-карандашах, на каблуках, с уложенной прической и ненавязчивыми украшениями.