Зажечь огонь в очаге или запалить костер, ударить «чем-то быстрым и горячим» в скалу, да так, что только осколки камня полетели, или «прикурить от пальца» — все это он проделывал теперь, практически не напрягаясь. И даже уставал от магии не так сильно, как в самом начале. Однако он так и не смог увидеть, есть ли хоть что-то общее во всех этих актах колдовства. Получалось, что каждый аркан, — если понимать под этим словом, акт колдовства, — существует как бы сам по себе. Но если это, и в самом деле, так, то о теоретической модели можно было забыть. Разрозненные феномены не образуют единый механизм, к которому был бы применим рациональный метод. В общем, теория и практика никак не желали соединяться, — что с одной стороны, что с другой, — и Бармин утешал себя лишь тем, что, возможно, он еще слишком мало знает о магии, чтобы делать скоропалительные выводы.

3. Сто одиннадцатый день с начала одиссеи

Как ни странно, они прилетели ночью. То есть, если верить часам, в Барентсбурге стояла в это время глубокая ночь.

«Два часа семнадцать минут» — отметил Игорь, взглянув на часы.

Его разбудил шум мощных двигателей. Очень знакомый, надо отметить, гул, намекающий на совсем другой мир и другое время.

«Вертолет, здесь? Надо бежать!» — Честно говоря, на такой вариант развития событий Бармин совершенно не рассчитывал, но случилось то, что случилось, и он побежал.

На табуретке рядом с кроватью горела свеча. Она давала не так уж много света, но одеваться в потемках было бы куда сложнее. А так, что ж. Кто бы это ни был, вряд ли они смогут увидеть крошечный огонек зажженной свечи сквозь плотно закрытые ставни. Игорь так и подумал, и поэтому не стал ее гасить. Быстро собрался: оделся, обулся, проверил рюкзак, приготовленный на самом деле на весну, но пригодившийся, так уж вышло, гораздо раньше. Надел под тулуп наплечную кобуру с револьвером, распихал по карманам патроны и всякие необходимые мелочи, вроде часов, электродинамического фонарика из тех, что в СССР называли «жучок», и серебряной фляжки с коньяком.

«Вроде бы нигде не жмет!» — Отметил Игорь, проверив одежду и амуницию. Надел на плечи рюкзак, повесил на грудь автоматическую винтовку, напихал в мешок еды — хлеб, сало, колбаса и пара банок тушенки, — сунул туда же завернутые в кальсоны бутылку водки и бутылку коньяка, подхватил вместе со скаткой одеял и только тогда погасил свечу.

На улицу выскользнул, стараясь не создавать шум, и сразу же побежал задами к ближайшим скалам. Обидно было, что не успел создать в сопках настоящую партизанскую базу. Все откладывал на потом, полагая, что зимой и даже ранней весной никто в здравом уме на Шпицберген под парусами не попрется. Не учел одного, дерьмо, действительно, случается, и падает, что характерно, как снег на голову. Поэтому убегал сейчас налегке, что называется, в чем мать родила, а в пещере, облюбованной под будущую базу, на данный момент хранились лишь пара деревянных ящиков, в одном из которых были собраны банки с тушеной говядиной, а в другом — галеты, сгущенка и коньяк. И все, собственно. Ни одеял, ни боеприпасов, ни запасной одежды, ни запаса продуктов, хотя бы на первое время — ничего. Что уж тут говорить об оставленных в доме динамо-машине и радиоприемнике, терять которые тоже не хотелось. Все это и многое другое, Бармин планировал перетащить в пещеру как раз к началу навигации. Но не срослось, хотя, с другой стороны, кто сказал, что летуны приперлись сюда искать выживших людей? Может быть, у них совсем другие намерения. Это еще надо посмотреть, зачем они сюда притащились. И, вообще, какой, нахрен, вертолет, если до ближайшего берега чуть ли не тысяча километров над морем Баренца?

«Ну, да бог с ним, с расстоянием, — решил Игорь, пробираясь к скалам. — Прилетел, значит, может. Другое дело — зачем? И что за спешка такая, лететь черт знает куда на ночь глядя? Инспектировать ссыльнопоселенцев? Серьезно? Им что делать на Большой Земле больше нечего?»

Сто лет они здесь никому были не нужны, и кроме шхуны никто к ним в Барентсбург ни разу не наведался. И вдруг, здрасьте! Прилетают!

«Вот же суки! — выругался он на бегу, но тогда же стал помаленьку успокаиваться. — А что, если разобраться, случилось-то? С чего это я истерику закатил?»

Получалось, что ничего особенного пока не случилось. Ведь, даже если это действительно какая-нибудь гребаная проверка, что с того? Город вымер, и это исторический факт. Иди свищи, кто тут теперь где. А его дом, вообще, стоит на отшибе. Пока будут обыскивать город на предмет найти выживших, он успеет перенести в скалы все, что захочет. Во всяком случае, из своего дома наверняка. Из фактории, шинка и крепости — увы — вряд ли получится. Они расположены в центре, недалеко от гавани, — как раз там, где виден сейчас электрический свет, — и проникнуть туда незамеченным даже пробовать не стоит. А жаль. Сколько там осталось добра, которое так пригодилось бы на партизанской базе! Просто оторопь берет, как подумаешь о собственной лени и глупости. Однако делать нечего, прошляпил.

Бармин добежал наконец до скал, сбросил в первом же удобном месте скатку с одеялами, мешок с едой и рюкзак, и поспешил вернуться в город. За пришельцами стоило понаблюдать и, если удастся, узнать, зачем они здесь объявились. Впрочем, цель визита ночных гостей секретом оставалась недолго. Игорь едва успел проделать половину пути, как в тишине ночи раздался усиленный мегафоном голос:

— Люди, ау! — прокричал какой-то мужчина. — Есть живые? Если кто меня слышит, идите к крепости! Не обидим!

И так раз за разом с небольшими вариациями. Ау, мол, люди добрые! Ищем выживших. Подь сюда, добрый человек, ибо очень надо. И припев, разумеется: не бойтесь, не обидим, а напротив, наградим.

Бармин слушал, но выходить на свет не торопился. Пусть прежде объяснятся. Да и посмотреть на них стоило бы для начала. Поэтому подошел он к площади перед крепостными воротами со стороны портового пакгауза. Это было который год пустовавшее приземистое здание, сложенное из дикого камня на растворе. Вот из-за него, — точнее, из-за угла этого никому в Барентсбурге не нужного склада, — Бармин и выглянул. Место это для разведки оказалось просто шикарное. Он отсюда все видит, и кое-что даже слышит, когда матюгальник замолкает. А его заметить сложно, поскольку прячется он в густой тени, ставшей еще непроглядней по контрасту с электрическим светом прожекторов.

Итак, перед ним на площади стоял довольно большой летательный аппарат, сильно похожий на конвертоплан типа американского «Оспрея». И в этой связи становилось понятно, как летуны добрались до Шпицбергена, который Грумант. Бармин, конечно, не специалист, но как самолет с тянущими винтами, такая машина наверняка имеет скорость выше вертолетной, а заодно и радиус действия побольше. Однако, конвертоплан — это ведь даже в мире Игоря Викентиевича не фунт изюма, а весьма продвинутая авиационная техника. Так на кой черт гнать его ночью в такую даль? Что за пожар там случился на Большой Земле, что они полярной ночью аж до Барентсбурга добрались?

«Может быть, узнали о камнях? — Задумался Бармин. — Вообще-то, похоже на правду».

Что ж, это было возможно, поскольку Игорь просто не знал истинной ценности горячих камней, как не знал он и возможностей тех, кто проводил геологоразведку на необитаемом северо-востоке острова, или что уж они там делали. Могло случиться, что поиски места аварии продолжались все это время, о чем в городе и крепости никто даже не догадывался. И, если допустить, что место падения воздушного корабля было все-таки найдено, то должен был обнаружиться и факт мародерства. Так что поисковики вполне могли сообразить, что следы расхитителей чужой собственности ведут в Барентсбург. А у Игоря, между прочим, полдома набито этим самым имуществом. Вот разве что, горячих камней там уже нет. Как-то так вышло, что за прошедшие месяцы Бармин их все, один за другим «остудил». Сначала «поглощал эманацию» из интереса. Потом от нечего делать. А когда камни кончились, почел за благо спрятать контейнер с камнями в скалах. Типа, от греха подальше. И похоже, хотя бы в этом не ошибся.