— Нет, — не стал хвастаться своей осведомленностью Бармин.

— В среднем по Европе маги составляют примерно две сотых процента от общего населения, то есть, двое из десяти тысяч, считая новорожденных и глубоких стариков. Но дальше больше: соотношение полов среди новорожденных магов смещено в пользу девочек. Примерно, две и три десятых девочки на одного мальчика. Однако, чем сильнее Дар, тем больше вероятность рождения девочки. Среди сильных магов указанное соотношение выглядит уже по-другому: три целых и одна десятая девочек на одного мальчика. И это объясняет многое, хотя и не все в брачных традициях и сексуальном поведении магов. Испокон веков маги мужчины, доминировавшие в человеческих сообществах, брали замуж не только, а иногда и не столько самых красивых девушек с самым большим приданным. Они искали магинь, и чем сильнее была магиня, тем больше было у нее шансов найти себе подходящего мужа. В результате, сейчас мы имеем жутковатую диспропорцию полов именно среди аристократии Хомо Магикус. Среди магов простолюдинов женщин больше, чем мужчин всего на 0.15 %, но уже среди дворян, где маги составляют одну пятую от их общей численности, женщин больше едва ли не втрое, а среди титулованных аристократов и того больше. В старых имперских родах количество носителей Дара доходит до тридцати пяти процентов, и большинство из этих магов относятся к, так называемым, высокоранговым. Но женщин среди титулованных дворян рождается втрое больше, чем мужчин. Точнее, в 3 и 7 десятых раза больше. И еще один факт. Высокоранговых магинь почти в два раза больше, чем мужчин с тем же уровнем Дара. Так что, полигамия возникла, как ответ на вызов природы. Среди простолюдинов, не обладающих Даром, даже две жены крайняя редкость. И это, в основном, подражающие аристократии богачи и высшая прослойка среднего класса. Но чем выше по социальной лестнице вы поднимаетесь, — а это деньги, власть, титулы и магия, — тем чаще встречаете мужчин, имеющих от двух до пяти жен. Есть, разумеется, исключения. Князь Коломенский женат всего на одной женщине, а у Андрея Дмитровского — целых семь жен. О легальных любовницах, фаворитках и официальных наложницах мы и вовсе умолчим. Так что нынешняя система полигамии возникла отнюдь не от хорошей жизни и не на пустом месте.

— Да, уж… — Бармин, если честно, кое-что об этом уже знал, но сейчас вполне оценил ту демографическую жопу, в которую провалились местные колдуны. — Получается, многоженство — это еще и способ поднять рождаемость.

— А она у магов непозволительно низкая, и в большинстве случаев у нас опять-таки родятся девочки. Вот у вашего отца, Ингвар Сигурдович, сколько детей?

— Трое, — ответил Игорь, понимая, к какой мысли подводит его женщина. — Я и две мои сестры.

— А жен сколько?

— Две… Но он рано умер.

— Вот отличная иллюстрация того, что происходит в мире магов на самом деле. Две жены, один сын и две дочери. Поэтому, повторюсь, мы, собственно, и пришли к принципу полигамии. И это отнюдь не простое решение, как в общественном, так и в личном пространстве индивида. Может показаться, что мужчине в этой ситуации лучше, и это в некотором смысле верно, но при этом следует иметь в виду несколько крайне важных обстоятельств.

Во-первых, не каждый мужчина способен финансово содержать трех жен, точно так же, как не все представители сильного пола способны удовлетворить хотя бы одну женщину, не говоря уже о трех. Добавьте сюда гомосексуалистов, а их по неполным данным никак не меньше одного процента всех мужчин. Но и это еще не все. Мы все разные. Вы вот, Ингвар Сигурдович, писаный красавец, но будем откровенны, сколько таких мужчин наберется на круг? Полагаю, немного. А значит, в игру вступают дополнительные критерии: знатность рода, сила Дара, родственные связи, финансовое положение, внешность, характер и еще, леший знает, сколько переменных. И получается, что быть мужчиной и магом недостаточно, нужно быть достойным кандидатом в мужья, иначе при создании семьи могут возникнуть серьезные трудности.

Однако и это еще не все. Кого выбрать, и кто в конце концов согласится? Понятно, что у такого мужчины, как вы, например, выбор будет широкий, — только пальцем поманите, тут же со всех сторон набегут, — тогда как у какого-нибудь земского врача-целителя, разночинца с четвертым рангом силы выбор будет, прямо скажем, невелик. Вы, в конце концов, возьмете в жены княжеских и графских дочерей с немалой силой Дара и большим приданным, а ему, в лучшем случае, придется довольствоваться парой жен, одна из которых бесталанная дворянка, а вторая — обладающая слабеньким Даром крестьянка из бывших крепостных. Такова жизнь…

— А разве у крестьян не рождаются девушки с сильным Даром? — уточнил Игорь, предположивший, что за столько-то веков баре наделали своим крепостным девкам немало бастардов.

— Рождаются, — подтвердила профессор. — Но сильную, да еще и красивую крестьянку возьмет четвертой или пятой женой местный богатей, а, если это будет, к примеру, граф или князь, то она и в наложницы пойдет. Во-первых, потому что мать с отцом заставят, — граф же им отступных даст, — а во-вторых, она и сама не дура. Жить у графа она будет гораздо лучше, чем у земского врача, а ее дети станут дворянами. И вот он механизм отбора: в следующем поколении ее дети с тридцатьюпроцентной вероятностью родятся магами и с пятьюдесятипроцентной — красивыми людьми.

— А если любовь? — спросил Игорь. Он, вроде бы, все это знал и понимал. Ничего нового не услышал, а все равно расстроился. Можно подумать, в его прежнем мире это делалось как-то иначе. Ну, может быть, не сейчас, в 21 веке, когда молодежь, — большая ее часть, — получила свободу выбора, — но еще лет сколько-то назад все так и обстояло. Впрочем, и в 21 веке, — что в России, что в США, — общественное положение родителей, деньги, слава и красота остаются главным механизмом создания пар.

— Любовь? — переспросила профессор. — Что ж, есть место и для нее. Но это не главный фактор…

Они проговорили еще почти полтора часа. Вернее, говорила, в основном, одна профессор Чюкштите, а Бармин и Злобина всего лишь задавали уточняющие вопросы. Немного и редко, потому что Мара Эдгаровна была не только крупным ученым, но и отличным лектором, а хороший преподаватель, — и это Бармин знал на собственном опыте, — никогда не оставляет в своих лекциях слишком много «темных мест». А вопросы задают одни заучки, которым все время не терпится «углублять и расширять», и дураки, которым сколько не разжевывай материал, все равно мало. Нормальным умным ребятам и девушкам остаются лишь два-три вопроса по существу, и все.

Вот и в разговоре с профессором Чюкштите, спрашивать было, в сущности, нечего. Она очень дельно, — в меру подробно, но без излишней детализации, — объяснила своим собеседникам, как устроена и на чем держится великорусская семья. Как возникают конфликты и какого рода, и как с ними справляются женщины и мужчины. Каким образом происходит расширение семьи, и как принимают новую жену старшие жены. И главное, что понял Бармин, это то, что для тех, кто родился в этом мире и вырос в семьях с несколькими женами, все это не в новинку. Это рутина, к которой привыкают настолько, что она представляется единственно возможной формой брачевания. Кто-нибудь вроде Варвары и Елены, например, для которых с рождения было понятно, что ни одна из них не будет у мужа единственной. И это для них нормально и естественно, как и то, что правильные жены не должны ревновать и конфликтовать, а, если все-таки случится, — все мы люди, в конце концов, — то всегда надо искать пути к примирению. Худой мир лучше хорошей войны, и компромисс всегда предпочтительнее раздора.

Хороший урок, нужный и полезный, чтобы не наворотить по незнанию всяких глупостей. И раз уж речь зашла о том, что знания сила, в конце разговора Бармин задал-таки вопрос о наболевшем:

— У меня есть сестра, — сказал он, покосившись на майора Злобину. — Родная, старшая. Разница в шесть лет. Не замужем пока…

— Влюбились? — как о чем-то само собой разумеющемся, спросила профессор.