Сработала сигнализация: звук, появившись в пустом пространстве отскочил эхом о бетонные стены подвала и Игорь Владимирович взялся за ручку двери, потянув ее привычным движением на себя. Дверь открылась, обнажив безжизненное нутро автомобиля, а сам Игорь Владимирович устроился на сиденье и замер. Сон все еще маячил перед глазами. Она, танцевавшая перед ним, какая-то незнакомая и фантастическая комната и волшебство разнокалиберного света словно в психоделическом дурмане – все это было странно, ново и необычно, и невольно эта заблюренная картинка без четких контуров за пару часов бодрствования раз за разом прокручивалась в его голове в режиме слоу-мо. Головная боль утихла: спряталась в каком-то маленьком уголке мозга и больше не высовывалась, однако, Игорь Владимирович понимал, что это, скорее всего, было ненадолго. Приступы мигрени преследовали его всю жизнь: особенно сильной боль становилась после выпитого алкоголя. Он вставил ключ в разъем зажигания и вся приборная панель поприветствовала его, переливаясь разноцветным спектром огней: красным, желтым, зеленым и оранжевым. Машина рада тебе, думал он, в каком бы настроении ты к ней ни пришел, и встречала радостно – как собака, но без обезоруживавшего виляния хвостом, а холодным и резвым урчанием мотора, фейерверком цветов, которые уже на миллионный раз исполнения превратились в рутину и повседневность. Пальцы без сознательных команд, автоматически, сами тянулись к нужным кнопкам, к верным рычажкам и пластмассовым приборам. Игорь Владимирович пытался сосредоточиться на том, зачем он, собственно, ехал к родителям, но мысли в его голове сбивались в стаю словно мотыльки в свете фонаря и боролись в этом хаосе одна с другой как потные боксеры на ринге. Направлялся он к ним, потому что его уже долго не отпускало странное ощущение от их поведения – он в последнее время чувствовал холод между отцом и матерью: видел ее грустные глаза и его – вечно смотрящие вниз. Они приезжали и не разговаривали друг с другом, и думали, что в хаосе голосов Игорь Владимирович не замечал их отчужденность друг от друга. Он все это видел, чувствовал кожей, но не решался спросить, что было не так. И сейчас, сидя в пустой машине, Игорь Владимирович не торопился ехать. Его будто разрывало противоречие: с одной стороны, он понимал, что ехать было необходимо, так как тянуть с этой непонятной вещью уже нельзя – он хотел знать, что происходит на самом деле, с другой – он что-то чувствовал, какая-то догадка уже жила в нем и он от нее в своей голове бежал. Бежал, как можно быстрее, чтобы она его не догнала и не опутала в свои тяжелые и мучительные цепи. И больше всего на свете он боялся, что окажется прав. Вроде бы правота должна приносить удовольствие: можно упиваться собственной, пусть и иллюзорной, но победой. Но не в этот раз. Когда от правды его отделяло несколько десятков километров и почти час езды, он медлил. Он тянул время: растягивал его как тесто, в которую еще не добавили муку, и как жевательную резинку, которую перемалывали во рту битый час – он понимал, что встреча с правдой была неотвратима, тем более, когда ты сам стал ее инициатором.
Но наконец-то, спустя десять минут нахождения в тишине кожаного салона, он надавил на педаль и мотор в миллисекунды отозвался ревом. Вся машина зашлась в движении: детали закрутились, начали тереться друг о друга, неслышно стуча и соприкасаясь под капотом. Автомобиль наконец-то тронулся с места. Шины поскрипывали, переминая своим весом песок и частицы земли, принесенные в подземный паркинг случайными воздушными массами.
Последние полгода выдались для Игоря Владимировича сложными. В начале осени родилась их с Мариной дочь – Вера и жизнь их за одну неделю резко изменилась. В ноябре прошлого, уже ушедшего года Игорю Владимировичу исполнилось тридцать девять лет и за несколько месяцев до дня рождения его ум стали посещать нерадостные, порой даже тоскливые, а иногда и вовсе депрессивные мысли. Все, чего он достиг к своим почти сорока годам, вдруг почему-то перестало его радовать, он ощущал, что все это осталось в прошлом и он просто, по инерции, не задумываясь, пожинал плоды своих прежних заслуг. Он откровенно скучал на совещаниях, приходил на работу позже начала рабочего дня, а в своем кабинете, распределив все задачи между подчиненными, часто тосковал, не находя своей деятельной душе применения. И всю эту неудовлетворенность, которая с каждым месяцем разрасталась в его душе и поглощала его силы, словно чёрная дыра, можно было бы направить в конструктивное русло, он сам это понимал, вот только он не знал, куда ему двигаться дальше. А двигаться, в этом сомнении у него не оставалось, было просто катастрофически необходимо.
Игорь Владимирович посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Его темные каштановые волосы уже тронула седина. Она задела отдельные участки волос и походила на небольшие подпалины, словно на шерсти у котов. Он смотрел на свое отражение и будто спрашивал себя сам о чем-то и словно не решался ответить себе на эти вопросы.
Через полчаса, пробиваясь сквозь движущийся поток автомобилей, он выехал из города. Урбанистический пейзаж, состоящий из камня, стеклянных фасадов, шлагбаумов и вывесок пропал из его поля зрения. По обе стороны дорогу окружал хвойный лес: ровные, вытянутые фигуры сосен и елок, равнодушно сторожили каждый километр магистрали. Игорь Владимирович сильнее давил на газ и стрелка закономерно задвигалась на спидометре, догоняя очередное двузначное число.
В этом году случился абсолютно бесснежный январь. Весь месяц снегоуборочные машины простояли в своих холодных ангарах и, кажется, только раза четыре за тридцать дней вышли на работу – слегка примять снег. Игорь Владимирович вспоминал ее – манящую, интригующую, зовущую к себе, и свой сон, сконструированный его подсознанием, которое не стеснялось сюжета и который прервался звуком детского плача. Ему бы очень хотелось досмотреть тот сон, но он одновременно с этим и боялся его. Проезжая мимо знакомых, но давно не виденных улиц маленького городка, он достал телефон из кармана куртки. Нет, никто ему не звонил. И сообщений тоже не отправлял. Игорь Владимирович снова открыл тот чат с фотографией брюнетки, увидел в чате «была в сети в 10:10» и закрыл его.
Наконец, въехав в небольшой городок, выйдя на главную магистраль населенного пункта, он завернул на знакомую улицу. Дом, в котором жили его родители, был двухэтажным, деревянным, окруженным зеленым жестяным забором. Игорь Владимирович дернул калитку и увидел худую фигуру матери, чьи плечи покрывала коричневато-серая, пушистая, торчащая в разные стороны ворсинками шаль. Видимо, подумал он, мать, как только услышала звук мотора, сразу поняла, что он приехал и вышла его встречать.
– Ты чего без куртки? – кинул сын матери сразу, пока она смотрела на него в ожидании.
– Я быстро, – она обняла его. Виктория Андреевна положила свои руки на плечи сына, образовав на его шее кольцо, и Игорь Владимирович вдохнул запах матери, уткнувшись носом куда-то ей в светлые крашеные волосы.
Еще несколько лет назад мать Игоря Владимировича работала преподавателем в педагогическом университете имени Герцена, но достигнув пенсионного возраста, профессию оставила и ушла на заслуженный отдых. Она имела ученую степень доктора филологических наук и благодаря матери Игорь Владимирович хорошо знал всю русскую литературу, прочитав в детстве, а затем и в юности все книги, находившиеся в семейной библиотеке. Недостатка книг в их доме не было никогда. Мать любила свою работу, и их небольшая кухня в старой квартире в центре Петербурга часто была полна молодых студенток, которые при появлении Игоря Владимировича дома, тоже недавно вышедшего с пар, смущались и смотрели на него с интересом и даже, как выражалась сама довольная мать, с придыханием. Но не смотря на интерес противоположного пола к нему, Игорь Владимирович жениться тогда не торопился и в ЗАГС отправился, когда уже отчасти сделал карьеру.
Они зашли в дом. Снимая свои черные ботинки, Игорь Владимирович услышал доносившийся из глубины дома скрип деревянных дощечек – лестницы, волокна которой напрочь высохли и ломались в бесконечном столкновении внутри бревен друг с другом. Владимир Иванович, отец Игоря Владимировича, был на удивление веселым. Его усы, раскинутые надо ртом небольшими седыми полосками, шевелились – хозяин дома то и дело постоянно улыбался и был в приподнятом настроении. Даже слишком, подумал Игорь Владимирович и отметил в его глазах уже забытый, прежде им когда-то видимый, но он не мог вспомнить, когда, блеск. Что-то тревожное ежом зашевелилось в душе Игоря Владимировича в ту минуту. Будто унесло его назад. В те времена, когда он был мальчиком, а отец казался взрослым умным мужчиной, на которого Игорь Владимирович всегда хотел быть похож. Что-то брякало по пыльным клавишам детства и смутное предчувствие чего-то нехорошего, а что еще хуже – неотвратимого, занозой впилось в его внутреннюю кожу. Он ощутил, как внутри него все задрожало. Он будто уменьшился в размерах и вдруг оказался в той старой квартире в центре Петербурга, в которой вырос.
