– Да уж известно, какие он вагоны ночью разгружал. Не обляпался хоть? – раздалось замечание со второй парты.

– Фалафель, молчание – золото, особенно когда тебя никто не спрашивает. Свои колкости оставьте на входе в учебное заведение, здесь вам не вертеп, – обратилась тонкая учительская натура к шутнику.

– А чё я такого сказал? – как бы попробовал оправдаться Витя.

– «Чё» по-китайски знаешь чё? Не знаешь? Вот и сиди тихо, пока тебя не спросят. Эх, Собакин, не аттестовать бы тебя, ты же прям злостный двоечник, но ведь тогда придётся тебя ещё год терпеть. Как минимум, – задумчиво произнесла Маргарита Леопольдовна.

– Вот видите, вы же сами плодите нищету ума своим попустительским отношением к школьной действительности, сами поддерживаете уродливую конъюнктуру, – оживился Надеждинский.

– По-твоему, Надеждинский, я должна тут распинаться перед одним раздолбаем, который не хочет учить сам и мешает учиться остальным? – резонно заметил педагог.

– Вы должны донести информацию до всех участников процесса, так сказать, заинтересовать молодёжь материалом.

– Может быть мне ещё станцевать для вас? Краковяк. А то и польку. Моя задача заключается в ознакомлении вас с материалом и проверкой, как вы его усвоили. Если материал усвоен плохо, то кто в этом виноват?

– Вы и виноваты, раз не смогли заинтересовать публику. Здесь нужен другой подход, необходимо доносить информацию в удобоваримой форме, устраивать тематические игры, а для неуспевающих организовать консультации. Если и это не сработает, то уже тогда можно развести руками со словами «человечество не исправить…» – высказался как на духу юный Макаренко. В момент начала своей патетичной речи он встал, по окончании же спича раскрасневшимся сел на место, обтирая испарину рукавом рубашки.

– Это всё очень интересно, но почему я должна ради каких-то лентяев жертвовать своим свободным временем. И кто мне оплатит это время? Может быть ты, реформатор-самоучка? –загорячилась консервативная женщина, приверженец прусской школы.

– Мне кажется, вы сами должны решить, кто вы и зачем здесь находитесь. Или вы типичный человек, со своими достатками и недостатками, который отсиживает зарплату. Или Учитель с большой буквы, рыцарь без страха и упрёка, обязанный чему-то научить, несмотря ни на какие обстоятельства, – закончил тираду Семён. На минуту повисла немая сцена.

– Да вы идеалист, молодой человек, но ничего, когда посидите в этом кресле хотя бы лет пять, то посмотрим, каким рыцарем будете вы. Запомните: не человек ломает систему, а система ломает человека. Так, заболтали вы меня, через пять минут звонок. Поэтому у вас будет двойная домашняя работа, спасибо можете передать заступнику за сирых и убогих, – на персоне молодого реформатора заострили неодобрительные взгляды почти все те, чьи права эта персона попыталась отстоять.

На сей раз со звонком публика никуда не спешила и вальяжно направилась к выходу. В коридоре образовалась толпа. Последним помещение покинул зачинщик спора и причина двойной «домашки».

– Ну и кто тебя за язык тянул, Ганди недоделанный, – Фалафель толкнул своего соседа так, что тот от полученного импульса отшатнулся к стене. Кольцо недовольной общественности сжалось.

– Разве вам нравится, когда вам недодают знания или считают за «раздолбаев», которые ничего не могут? – попробовал привлечь одноклассников на свою сторону «заступник за сирых и убогих».

– Ты всех под одну гребёнку не расчёсывай. Если Пёс ни хера не делает, а только вагоны по ночам разгружает, то это не значит, что остальные такие же, – продолжил собственные умозаключения Витя.

– Действительно, мы же не такие, – разнеслось среди толпы.

– Да как вы не понимаете, сначала она расправится с Владом, потом возьмётся за нас. К тому же объём домашки не увеличился, просто за один урок нужно рассказать содержание двух, – отчаянно пытался переубедить толпу виновник происшествия.

– Короче, ещё раз чё-нибудь подобное выкинешь, и мы будем разговаривать по-другому, – почёсывая кулак, пригрозил Фалафель, – на следующем уроке поднимешь руку и расскажешь два параграфа, иначе будет больно.

– Правильно, Витя, нечего вперёд локомотива гнать, – грянули одобрительные возгласы. Напоследок радетель за интересы класса толкнул отошедшего от стены ещё раз и ушёл с остальными. С униженным остались только Игорь, Захар, Влад и Василий Кривенко.

Василий или же просто Вася располагал ростом ниже среднего, рыжими волосами и веснушчатым лицом, был худощав, но вместе с тем подтянут вследствие постоянных променадов. С детства он зарекомендовал себя бойким мальчиком, душой компании и хорошим другом. Треть жизни проводилась им на улице в составе друзей детства, с которыми им сначала гонялись во дворе голуби, а ближе к девятому классу гонялись по пищеводу спиртосодержащие напитки различной крепости. В школе Василий имел контакты, как правило, с одним Захаром и парой субъектов из параллельного класса. Предметом их разговоров между собой являлись компьютерные и телефонные игры, женская половина их знакомых, школьные неурядицы и прочая юношеская дребедень. Справедливости ради, в последнее время круг его общения расширился, и Вася переместил внимание на одноклассников. Правда, с одноклассницами общение не ладилось, что, впрочем, его беспокоило не сильно. Характерной особенностью Василия можно назвать обострённое чувство «справедливости». Разумеется, в собственном её понимании. Если нечто совершалось вопреки ей, то им предпринимались немедленные шаги по искоренению «несправедливости». Опять-таки, в своём понимании. Но каким бы сильным ни было желание искоренить несправедливость, хотя бы вокруг себя, порой обстоятельства оказывались сильнее. Особенно когда сильнее оказывались люди, её вершившие. По большому счёту именно поэтому и не заладились отношения между Витей и Василием. Первый считал второго зазнавшимся слабаком, который «как крыса судачит из-за спины», а последний первого «заносчивой посредственностью с замашками нарцисса».

После инцидента возле кабинета истории Василий подошёл к скамейке, на которой расположились свидетели и пострадавший. Сделал он это по нескольким причинам. Во-первых, из-за натянутых отношений с Фалафелем, которые инстинктивно заставляли его искать себе союзников в такой непростой ситуации. Во-вторых, учился Василий чуть лучше Влада, поэтому проникся речью Семёна. А в-третьих, сама личность Семёна начала в последнее время ему симпатизировать, причиной чему сам симпатизировавший находил в моральных качествах и индивидуальности объекта своего расположения.

– Да, Сёмыч, выдал же ты, не ожидал от тебя. Ты на этих неблагодарных внимания не обращай, пусть сами за себя вступаются, – попробовал приободрить он жертву народного гнева.

– А, Василий, это ты, спасибо тебе, ты как всегда прав, – очнулся от навалившейся задумчивости Семён.

– На твоём месте я бы вообще перестал общаться с этим Витькой. Разве ты не видишь, что он пользуется тобой, твоими знаниями, и как только ты делаешь что-то вопреки его хотению, то происходят подобные ситуации.

– Вот вы, господа, никогда не замечали удивительный факт: люди, которые служат для народа, для его блага, больше всех страдают от его неблагодарности, и как только происходит одна самая пустяковая неудача, то она перечёркивает всё хорошее. Всё хорошее, бывшее до этого.

– Да ты не расстраивайся. Подумаешь, с кем не бывает. Сейчас география будет, отвлечёшься. Слушай, курчавый, – обратился Василий к Игорю, – делал домашку?

– Мне-то зачем? Я её сдавать не собираюсь, а тройку она мне и так нарисует, будто бы в первый раз. Кто её вообще делает?

Последние слова Игорь молвил с ироничной улыбкой и нотками некоего вызова в голосе, оглядев при этом всех членов ареопага. Во всё время интеллектуальных бдений Влад Собакин смотрел куда-то в стену, переводя стрелку взгляда то в пол, то на проходивших мимо семиклассниц. Иногда он отвлекался на угрызения кожи вокруг ногтей, за чем выученным движением вытирал обслюнявленные пальцы об штаны. С выполнением всех важных действий Влад вставлял глубокомысленное «М-да-а» и замыкал цикл наново. Василий стоял напротив Семёна, засунув руки в карманы, Игорь находился по левую его руку, Собакин по правую. Захар сидел рядом с Игорем. Сам же мэтр сидел в центре и о чём-то размышлял. Наконец прозвеневший звонок отвлёк от глубоких дум.