И из этого правила не было исключений.

Никаких.

По крайней мере, до меня.

Вот дерьмо.

По утрам в доме Шериданов всегда царят шум и хаос, особенно по понедельникам. И сегодня не исключение.

– Яс, открой дверь! – кричу я. Я уже десять минут стою у двери в ванную, которую делю со своей младшей сестрой. Я опаздываю.

Люблю свою сестру, и, кроме как по утрам в будни, мы неплохо ладим. Не могу сказать, что я бы убил ради нее, но мог бы помочь ей закопать тело. Однако прямо сейчас мне хочется убить саму Ясмин Шеридан.

– Богом клянусь, Ясмин, если ты не откроешь эту дверь через две минуты, я ее вышибу.

– Кай! – кричит мама из кухни. – Не поминай имя Господа всуе.

Я закатываю глаза. Как будто это сейчас самое важное. Но молчу, потому что у меня нет времени спорить с мамой на тему религии – для этого есть утро воскресенья, когда я отказываюсь идти в церковь.

Я снова колочу в дверь, и на середине удара она открывается. Яс выходит из заполненной паром ванной и бросает на меня раздраженный взгляд.

– Если бы ты вставал пораньше, тебе не приходилось бы стучаться ко мне каждый раз. Умение распоряжаться временем – ключ к успешной жизни. – Яс всего тринадцать, но у нее характер дамы средних лет, которая кричит на соседских детей, чтобы они не бегали по ее газону. – Когда ты через пару месяцев уедешь в колледж, меня не будет рядом, чтобы тебе помочь. Так что давай поработаем над этим, хорошо?

Она хлопает меня по плечу, словно желая подбодрить. К тому времени, как я придумываю подходящий ответ, становится уже слишком поздно. Она закрыла дверь в свою спальню, а я остался стоять, как ребенок, которого только что отчитали. Кто бы мог поверить, что я на четыре года старше?

– Завтрак готов, – кричит отец.

– Мне еще надо в душ, – отвечаю я.

– Опоздаешь, Кай. Донни скоро приедет.

– Знаю, мам! – бормоча себе под нос, я захожу в ванную и включаю кран, чтобы обнаружить, что меня ждет еле теплая вода. Понимаю, что сейчас весна и что мы в Калифорнии, но я люблю, чтобы душ, как и кофе, был почти кипятком.

Через десять минут я совсем другой человек. На бритье времени нет, и мне остается только надеяться, что учителя меня за это не накажут. Обвязав вокруг пояса полотенце, я мчусь обратно в свою спальню и быстро надеваю школьную форму – бежевые штаны и белоснежную рубашку с воротником на пуговицах. Академия Фэйрвейл демонстрирует отличную гибкость во многих вопросах, но не касательно дресс-кода.

Теперь ищу галстук. Я роюсь в кипе одежды, которая лежит на полу моей комнаты. Я не самый аккуратный человек в мире, из-за чего родители постоянно читают мне лекции. Но я решил, что в святыне – в собственной спальне – я волен быть самим собой, а это значит, что иногда могу и забыть положить грязную одежду в стирку.

Я нахожу малиновый галстук в белую полоску. Странно, что школьная эмблема – это два стилизованных орла, учитывая, что наш талисман – пума, но это академия Фэйрвейл, так что мы не задаем вопросов… особо. Я перешел сюда из государственной средней школы, и к униформе частной академии пришлось привыкать. Я бы, конечно, предпочел носить джинсы и футболку.

Я беру блейзер с того места, куда бросил его в пятницу днем. Корчусь, увидев, какой он измятый, и пытаюсь разгладить складки. Но этому темно-синему кошмару уже ничто не поможет.

Спускаюсь, перепрыгивая по две ступеньки зараз. Ходить в обуви по дому у нас нельзя, поэтому мои носки скользят по паркету, и я чудом спасаюсь от падения, ухватившись за кухонный стол.

– Однажды ты что-нибудь себе сломаешь, – предупреждает мама.

Она сидит за столом, читает газету на своем айпаде. Мама полностью одета и готова к новому дню, ее светло-русые волосы собраны в конский хвост. На тарелке перед ней лежит стопка папиных блинов, при виде которых у меня урчит в животе.

– Ты бы что-нибудь перекусил, парняга, – говорит отец. Хоть он и прожил в США вот уже почти двадцать лет, у него все еще сохранился южноафриканский акцент. Моя мама – белая, а отец – мулат. Когда я был поменьше, то не понимал, почему все пялятся на них – пялятся на меня, – но теперь все ясно. У людей свои представления по поводу того, как должна выглядеть любовь, и любовь моих родителей не соответствует их идеальным представлениям. Отец всегда говорил, что расисты – это грустные люди, которые пытаются сделать весь остальной мир таким же грустным, как они. Мы должны жалеть их за эту ненависть, потому что из-за нее они не могут жить полной жизнью.

У меня вибрирует телефон. Я вынимаю его из кармана и открываю чат трех мушкетеров с Донни и Прией. После того как мы закончили книгу Дюма прошлым летом, я убедил их посмотреть со мной кино. Этот их девиз «Один за всех, и все за одного» звучал так утрированно, что, казалось, он был создан специально для нас.

Я пролистываю мемы, которые Донни скинул вчера ночью, и вижу сообщение, в котором он говорит, что уже приехал.

– Нет времени, – отвечаю я отцу и направляюсь к шкафчику, в котором мама хранит батончики на завтрак (она всегда держит их под рукой, потому что чаще всего я опаздываю), а затем срываю обертку и откусываю огромный кусок от одного из них.

– Привычка вечно опаздывать у него от тебя, дорогой, – говорит мама отцу.

– Что ж, у меня хотя бы есть оправдание. Мой организм не привык к этому часовому поясу.

– Прошло уже двадцать лет. Думаю, это оправдание больше не актуально.

Родители познакомились, когда мама была волонтером в церкви в ЮАР. Так вышло, что отец посещал ту же церковь. Они влюбились друг в друга, а остальное, как говорится, уже история.

– Пока! – бросаю я и бегу вон из кухни. Я останавливаюсь у двери, чтобы надеть школьные туфли, взять сумку с крючка и проглотить остатки утреннего батончика.

– Хорошего дня, – говорит папа.

– Люблю тебя, – добавляет мама.

– Я вас тоже, – откликаюсь я с набитым ртом.

Выхожу из дома, иду к спортивной тачке, которую ни один подросток не может себе позволить, и сажусь на заднее сиденье. Прия сидит спереди, а Донни – за рулем.

– Донни, когда поступишь в Калифорнийский технологический, пожалуйста, изобрети будильник, который сможет меня разбудить, – говорю я в качестве приветствия.

Донни и Прия уже оба попали в колледжи своей мечты. Через несколько месяцев Донни отправится в Пасадену, а Прия – в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе. Я пока жду ответа из Школы искусств Тиш. Каждый раз, когда я думаю о том, что на кону стоит моя мечта, мне становится дурно. Со дня на день станет известно, прошел я или нет.

От одной мысли, что всей этой утренней рутине скоро придет конец, становится грустно. Мы с Донни познакомились в начале старшей школы и с тех пор стали друзьями. Прия присоединилась к нам через пару дней, настояв, что без нее мы будем как пара заблудших овечек. Мы никогда не признавались ей в этом, но она, скорее всего, была права.

– Есть такая штука, – говорит Прия, – называется «сила воли».

– Ты говоришь как Яс.

– Да пребудет с ней сила, – отвечает подруга.

– Прия снова заставила меня смотреть с ней «Звездные войны». – Донни встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида. – Жаль, ты не пришел.

– Не, вам, ребят, нужно проводить время вместе, – говорю я.

– Если в кино показывают «Звездные войны», я стопудово должна пойти, – говорит Прия. – Это семейная традиция. Отец проконтролировал, чтобы это было первым кино, которое я увижу в сознательном возрасте. Он настоящий фанат.

– Твоя мама до сих пор хочет, чтобы он избавился от своей коллекции фигурок? – спрашиваю я.

Прия фыркает:

– Думаю, это возможно только через его труп. В мире есть три вещи, которые мой отец любит больше всего: свою семью, свою работу и свою коллекцию «Звездных войн».

– С моим отцом то же самое, только он фанат «Манчестер Юнайтед», – говорю я. – Буквально на этих выходных он проснулся в три утра, чтобы посмотреть, как их вздует «Челси».