– Знаешь, у меня была точно такая же камера, – Никита сел на краешек кровати. – Мне её дед подарил. Он был оператором или кем-то в этом роде. Просто я сам его ни разу не видел, – юноша почувствовал, что пытается оправдаться. Только в чём он был виноват?

Мира кивнула и приняла такой скучающий вид, точно не первый раз слышала эту историю.

– Жаль только, что в прошедшем времени, – заметила девушка.

– Ага. Я её продал и завязал со всем этим. Понял, что никогда не смогу стать хорошим сценаристом. А ты? Зачем тебе видеокамера?

– Так же, как и тебе – снимать всё самое интересное, а потом просматривать записи и придумывать сюжеты.

Над столом Миры висела магнитная доска, и Никита заметил, что разноцветные стикеры на ней были расположены в каком-то особенном порядке по диагонали.

– Я тоже снимал всё, что понравится, а потом сочинял истории для фильмов, – приглушённым тоном сказал Никита.

– Но в отличие от тебя, я всё ещё хочу этим заниматься, – лицо Миры впервые за всё время их знакомства стало по-настоящему серьёзным; она вытянулась во весь рост и откинула волосы. Её глаза блеснули, и юноша понял, что эта девушка обязательно добьётся своего.

Он подошёл к магнитной доске – когда-то ему нравилось записывать обрывки случайных мыслей на стикерах.

Кадр № 1. Восход круглолицего солнца, похожего на ту самую тарелку, в которой заваривается каша-минутка. 5 сек. Общий план.

Кадр № 2. Смятое одеяло-кокон. Небрежно брошенный на край телефон, посылающий уведомления о закончившемся заряде батареи. 3 сек. Деталь в кадре.

Кадр № 3. Человек в полный рост с зубной щеткой в руке под шум свистящей холодной воды. 4 сек. Средний план.

Кадр № 4. Нервная фигура проклинает неработающий лифт и пинает ступеньки в подъезде. 5 сек. Средний план.

Кадр № 5. Метель, увязающие в сугробах ноги, растекающаяся тушь, неприятное чувство, как будто что-то ледяное, случайно попавшее в сапог, покусывает промокшие ноги. Морщинка на переносице. 5 сек. Общий план.

Кадр № 6. Лицо с дергающимся веком. На кофе из автомата не хватает злосчастного рубля. 3 сек. Крупный план.

Кадр № 7. Очередь в супермаркете. Остатки нервных клеток грозятся выпрыгнуть наружу. Сама Вселенная готова взять реванш, чтобы переписать сценарий набело. Зачем эти вынужденные соприкосновения и обмен любезностями? Минута. Титры.

– Это же забавно – снять фильм о той жизни, которую мы проживаем ежедневно, – рассмеялась Мира. – Да, это будет очень скучная короткометражка. Но ведь что-то в этом есть?

Никита покачал головой.

– Возможно. Когда-то у меня была такая же идея.

– Что же изменилось?

Никита облизал сухие губы, налил в стакан немного воды и жадными глотками допил до дна. Это тот самый вопрос, который он избегал задавать самому себе. Да, действительно, изменилось многое, но всё же остался жалкий комочек боли под сердцем. Сможет ли Никита приручить его и жить так, как будто у него никогда не было мечты?

Юноша не знал, что ответить, бросил беспомощный взгляд на книжный стеллаж и вдруг заметил томик Иосифа Бродского. У Никиты была точно такая же книга, которую однажды подарила ему Татьяна Васильевна – учительница литературы, классный руководитель и лучший друг. Юноша подошёл к стеллажу и, не спросив разрешения, достал книгу, стёр слой пыли на обложке и открыл страницу с загнутым уголком. Мира продолжала внимательно наблюдать за гостем, но не говорила ни слова.

И пока мне рот не забили глиной,

Из него раздаваться будет лишь благодарность, – прочитал вслух Никита. – Почему именно это стихотворение?

Девушка пожала плечами.

– Мне кажется, я не смогу ответить на этот вопрос. Знаешь, не я его выбрала. Это само стихотворение выбирает человека и требует поставить закладку или загнуть уголок…

– Загибать уголки – кощунственно, – прервал её Никита.

– Но ты делал то же самое… Разве нет?

Казалось, эти глаза, меняющие цвет в зависимости от освещения, видят собеседника насквозь. Нужно ли что-то говорить тому, кто умеет читать мысли?

– Впервые я услышал эти строчки от учительницы литературы. Она действительно вела у нас уроки, но на самом деле была не совсем учителем… Мы называли её Музой.

– Вау, кажется, вам очень повезло. В школе иногда напрочь отбивают интерес к литературе, – заметила Мира.

Она принялась тщательно расчёсывать малиновые волосы, а затем достала помаду и накрасила губы.

– Ты куда-то собираешься? – спросил Никита, растерянно наблюдая за её быстрыми, как будто отрепетированными движениями. Он всё ещё держал в руках томик Бродского и недоумевал, как его книга могла попасть в абсолютно другую вселенную к незнакомой девчонке-подростку. Под загнутым уголком юноша увидел след от карандаша и вспомнил, что эту случайную пометку сделал он сам. Хотел стереть, но не нашёл ластика, и в конце концов совершенно забыл об этом. Даже если Мира заинтересовалась тем же самым стихотворением, как она могла сделать ещё и точно такую же пометку? И если эта девушка солгала, что теперь казалось ему очевидным, как он может ей доверять?

– Ладно, это твоя книга. Вот только не задавай никаких вопросов, хорошо? – в очередной раз прочитала его мысли Мира.

Никита понял, что попытки отыскать логические объяснения происходящему обречены на провал, и решил больше ничему не удивляться.

– А теперь мы идём пить эль вместе с моими друзьями, – она взяла камеру и рюкзак и резким движением руки распахнула дверь. Никита хотел было заметить, что это может быть не очень удобно, ведь он совершенно никого не знает, но прикусил язык. Недавний опыт подсказывал, что с Мирой совершенно бесполезно спорить, к тому же здесь, в этом неизведанном пространстве, у девушки были явные преимущества: она владела ключами ко многим тайнам.

Странствующему кофевару показалось, что они зашли в такую же хижину, вот только кухня и комната поменялись местами. На угловом диване сидела длинноволосая девушка в широком разноцветном сарафане. Она настраивала скрипку и будто бы не замечала ни Миру, ни незнакомца. Спутница шепнула Никите, что Линда вообще ничего не видит вокруг, когда вот так чем-нибудь увлекается. Бариста отлично знал таких людей, как она: если ты отдал сердце искусству, будь готов к абсолютному самопожертвованию и самоотдаче. Когда-то Никита дружил со скрипачкой, и музыка заменяла ей всё: любовь, счастье… жизнь. Говорят, что каждому из нас нужен свой человек, но порой скрипка никому не уступает места. Возможно ли представить более крепкий союз, построенный на основах невинной преданности?

Девушка отложила инструмент, подняла голову, принуждённо улыбнулась и протянула незнакомцу руку.

– Приятно познакомиться, Линда.

Никита ответил на рукопожатие: кожа скрипачки казалась сотканной из кубиков льда.

Они зашли в комнату, которая гораздо больше напоминала подвал: здесь было сыро и холодно. Морозный ветер врывался в распахнутое настежь окно и поднимал вверх скомканные бумажки. Они шелестели друг с другом о чём-то неотвратимом, неумело вальсировали и вновь засыпали у босых ног измученного поэта. Мира сказала, что у Макса сейчас тяжёлый период: идеи не находят словесной плоти, а случайные строчки теряют рифмы, едва успевая коснуться клетчатых страниц. Несчастный творец отложил блокнот, прислонился к стене и закрыл глаза. Никита подумал, что он похож на мечтательную девушку: длинные иссиня-чёрные волосы усиливали это сходство. Но рваная полосатая кофта и тяжёлая цепь на шее с египетским крестом говорили о натуре бунтаря, который скрывался за этой хрупкой оболочкой.

– Макс – поэт, и он никогда не расстаётся с записной книжкой, – нарочито громко сказала Мира, чтобы привлечь его внимание. Поэт открыл глаза, обхватил себя, скрестив руки, и принялся поглаживать татуированные предплечья большими пальцами. Он бросил оценивающий взгляд на новичка. Какое впечатление произвёл обыкновенный бариста на страдающую творческую личность? Этого Никита не знал, но, скорее всего, его приняли в клуб мечтателей-одиночек.